Читать книгу Параллельная вселенная Пеони Прайс - Юстис Рей - Страница 7

Впервые за последнее время я просыпаюсь без будильника. Потягиваюсь под одеялом, ощущая холод простыни пятками. Широко зеваю, в ушах отдается хруст челюсти. В комнате, как и в черепушке, тихо и вместе с тем гулко. Желудок скручивается в тугой узел. Сперва кажется, что таким образом о себе дает знать голод. Но я не голодна – я пуста. Как щетка для пола, из которой выпал весь ворс.

Вдалеке еле слышно звучит незнакомая песня:

Открываю глаза и щурюсь – в них ударяет яркий дневной свет. Зажмуриваюсь, под веками все краснеет. Зеваю, потягиваюсь и иду в ванную, которую мы с Энн делим на двоих. Да, порой личная уборная – непозволительная роскошь.

Пытаюсь прикинуть, что мне делать дальше. Найду ли я работу за неделю? И если да, то какую? Снова мыть посуду, витрины, полы или машины? Так я никогда ничего не добьюсь – лучше схожу на пару кастингов.

Упираюсь в стену, провожу по ней в поисках дверной ручки, но та странным образом исчезла. Открываю глаза и обнаруживаю себя у пустой белоснежной стены. Слева от меня висит картина, похожая на… на нечто такое, что я нарисовала бы, если бы сидела на колесах.

Оглядываюсь и вижу комнату, словно сошедшую со страниц «Архитектурного дайджеста»[18]: кровать с шелковым постельным бельем, вазы с пионами на стеклянных столиках, абстрактные картины, кресла, обитые бархатом, высокие потолки и окна в пол. Даже в самых смелых снах я не представляла таких спален. Человек, который около двадцати лет закрывает дверь в свою комнату, хорошенько растянувшись на кровати, со временем находит плюсы в тесноте.

На нетвердых ногах подплываю к окнам. За стеклами без единого развода огромный бассейн с водой цвета летнего неба и песчаные холмы с редкой зеленью, на которых по-хозяйски раскинулись особняки кофейно-молочного цвета с коричневато-красными и серыми крышами. Отсюда они выглядят как игрушки, шоколадные домики, которые вот-вот растают под солнцем.

Пальцы тянутся к вискам, надавливают, глаза закрываются, чтобы найти спасительную красноту, в которую превращается яркий солнечный свет. С силой щиплю себя за запястье и распахиваю глаза – пейзаж не меняется, он напоминает вступительные кадры шоу про семейку Кардашьян.

Что за черт? Что за хрень? Что за…? Твою мать! Мысли в голове резко сменяют друг друга, как будто в старом телевизоре кто-то нетерпеливо щелкает каналами. Меряю комнату шагами: из одной стороны в другую. Нужно двигаться, чтобы окончательно не спятить, не погрузиться в медленно застывающий цемент.

Останавливаюсь, резко открываю первую попавшуюся дверь и оказываюсь в большой и светлой гардеробной, стены которой окрашены в молочно-розовый – цвет одежды для маленькой девочки или рабочего места на фото из пинтереста.

Безумие какое-то! И оно не укладывается в голове, как ни пихай, хотя я и пытаюсь сложить происходящее воедино, крутя его то так, то этак, как кубик Рубика…

Понятно: это сон. Я ничего не ела весь вчерашний день, не учитывая пережевывания хлопьев, и теперь меня кидает в обволакивающе гулкий бред. Еще пару дней без еды – и я заговорю на парселтанге[19], смогу левитировать и исцелять – обычное дело, когда мозг испытывает потребность в углеводах.

В комнате слабо пахнет чем-то искусственным – пряно-цветочным. Точно не от букета цветов на туалетном столике – они искусственные.

Как в магазине, на лакированных полках, куча туфель всех возможных цветов: красные, белые, черные, желтые, синие, фиолетовые, оранжевые, салатовые. Салатовые? Цвет ярким пятном выделяется среди других.

– Кому вообще нужны салатовые туфли? – бурчу я, крутя одну из них в руках.

Туфля тяжелая. Седьмой размер. Мой! Но какая разница, если всего этого не существует?

Возвращаю ее на место и двигаюсь к рейлу с брендовой одеждой. Я не вижу бирок и ярлыков, но понимаю, что она дорогая. Боковое зрение выхватывает отражение в зеркале.

Это ты? Внутренний голос шипит так, будто я за ночь и правда освоила парселтанг. С ревом в ушах возвращаюсь к зеркалу.

– Да ну на хер?

Обычно я так не выражаюсь (только если Кевин выводит меня из себя), ведь мама учила меня хорошим манерам, но тут ругательства, которые зачастую остаются в голове, вырываются наружу, как газировка из бутылки.

Из зазеркалья смотрит красотка с миловидным личиком, таким же игрушечным, как и дома за окном, и длинными светлыми волосами, струящимися по острым плечам. Я с силой бью себя по щекам и зажмуриваюсь. Шлепок эхом отдается в голове. Не знаю, кто это, но точно не я. Хотя нет – это неправда. Присмотревшись, я осознаю, что это вполне я – улучшенная, прокачанная, постройневшая футов на тридцать[20] я. В бледно-розовой шелковой сорочке с тонкими бретелями, которая еле прикрывает попу, я выгляжу как модель Victoria’s Secret[21].

– Слишком хорошо, чтобы быть правдой, – лепечу я и подхожу ближе к зеркалу. – Кто ты? – задает тот же вопрос отражение, в точности повторяя мои движения. – Если это какой-то розыгрыш, то тебе лучше перестать! – Я грожу ей пальцем, тычу им в зеркало. Она предсказуемо делает то же самое. – Не смей!

Как бы глупо, странно и невообразимо это ни звучало, но, похоже, отражение вправду принадлежит мне. Осознав это, я смягчаюсь и меняю воинственный тон на растерянный.

– Ты устала, Пеони, просто устала… – Запускаю пальцы в волосы, сжимая черепушку.

Выдохнув, подплываю к одежде, педантично развешанной по цветам. Каждая вещь на отдельной вешалке – это за гранью! Синее платье – четвертый размер[22], белый костюм – четвертый размер, блузки и брюки – четвертый размер. Раньше я сказала бы, что это одежда для куклы, но теперь я гораздо стройнее, а значит, это мой размер.

– Это мое. – Вопрос становится утверждением, хотя я до конца не верю в это.

На несколько секунд зависаю, в голове пустота – синий экран смерти.

Спешу из гардеробной, а затем и из спальни. Кто-то должен объяснить, что происходит! Либо я просто проснусь. Проснусь и ничего из этого не вспомню.

Песня слышится отчетливее. Странно, что она не закончилась. Со временем до меня доходит – она играет на репите. В коридоре, как и в спальне, слишком светло, зелень и синева за окнами режут глаза. Босыми ногами я ощущаю холод стеклянной лестницы, он заставляет вздрогнуть. Спускаюсь по твердой прохладе, морщась при виде картин на стенах. От них внутри все скручивается узлом.

Вот жижа горчично-зеленого цвета, напоминающая нечто, только что покинувшее желудок.

Вот мутно-белые капли, стекающие по стеклу.

Вот черные линии, сворачивающиеся в круг.

А вот… Я понятия не имею, что это.

Проблеваться на холст и выдать за шедевр? Не знаю, кто это придумал, но у него явный талант к монетизации ничегонеумения. Несмотря на то что картины имеют мало общего с искусством, держу пари, что, продав их, можно заплатить за колледж, а на оставшееся – колонизировать Марс.

С кухни доносится шум кофемашины, перемалывающей зерна, песня и негромкое фальшивое пение. Голос мужской и, кажется, знакомый. Хотя нет – быть не может! Самый богатый человек, которого я знаю, – это мама, и то потому, что она управляет финансами всей семьи, включая папину зарплату, а тот, кто живет в этом доме, явно не в курсе, как жить целый месяц на одних консервах из Costco[23].

Судорожно представляю, как буду защищаться. Замечаю причудливую – под стать картинам – вазу на столике у стены и хватаю ее, прикидывая, смогу ли обороняться с ее помощью. От роскоши и гула в ушах у меня скукоживается мозг. Иначе зачем я об этом думаю? Во-первых, это сон. А во-вторых, это шикарный дом, под завязку набитый дорогими предметами искусства и шмотками. Если тут нужно от кого-то обороняться, то только от меня.

Оглянувшись по сторонам, возвращаю вазу на место и подкрадываюсь к проему, ведущему на кухню. У кофемашины стоит парень, нетерпеливо подергивая ногой. Он больше не поет. Блуждаю по нему глазами: от каштанового затылка к мускулистым рукам, а от них к подтянутому заду…

Прохожу вперед. Насыщенный запах кофе окутывает комнату. Последние полгода я работаю в месте, где подобным образом пахнет всегда, – проваливаюсь в воспоминания. Среди них есть приятные – Крег готовит фирменный капучино с соленой карамелью – и не очень – он же отчитывает меня за серфинг в интернете. Отгоняю нахлынувшие мысли о прошлом. Сосредоточься на поисках путей отхода! Взгляд превращается в беспокойную птицу и мечется по кухне.

Вылезти в окно?

Спрятаться за кухонным островком и выжидать, пока он уйдет?

Вернуться в спальню и запереться?

Выбежать на улицу и закричать?

Сердце скачет галопом, во рту сухо, руки дрожат – примерно так я чувствую себя каждый раз, когда хочу рассказать родителям о колледже. Только если насчет реакции родителей у меня есть мысли, то сейчас я понятия не имею, чего ожидать.

Тостер со звоном выдает порцию тостов – я вздрагиваю, а парень оборачивается. Голубые глаза лениво пробегают по мне. Я отступаю, как будто он собирается достать пушку и разрядить в меня весь магазин.

– Кофе почти готов, – объявляет он, – хотя я выпил бы чего-нибудь покрепче.

Меня будто пронзает стрелой. Руки обессиленно повисают, способность дышать покидает тело – передо мной звезда экрана Итан Хоуп.