Читать книгу Полосатая жизнь - Зинаида Порохова - Страница 2

Катя с удивлением посмотрела на себя в зеркало: потухший взгляд, длинные растрёпанные волосы, разочарованно опущенные вниз уголки губ. Душераздирающее зрелище, как сказал бы ослик Иа. Анджелка, дочь администратора, верно определила её статус: таким медали не дают. Но, даже пребывая в морально обрушенном состоянии, Катя была расстроена. Ей, всё же, хотелось относить себя к представительницам прекрасного пола, а не к инфернальным существам, обитающим в тени существующего мира.

Интересно, а сколько же дней она провела в этой тени?

Катя нашла на столе свой разряженный телефон, который, как оказалось, был ещё и выключен, и вставив в подзарядку, взглянула на число. Ого! Три дня? Она что, была в коме? Почему ничего не помнит? Только то, как вернулась из училища, а дальше…

Но вот в туманных образах, навеянных оживающей памятью, начало что-то проклёвываться…

Вроде бы, к ней приходила Милка, сидела вот здесь на краю дивана и что-то говорила…. Но что? Наверняка, очередные успокоительные банальности. Да-да-да! Что-то такое вспоминается! Типа: время – лебедь. Нет, как-то по-другому. Время лепит, что ли? Что лепит, зачем? И ещё: под лежачий камень вода затечёт. Нет, опять она что-то напутала – про подтекающую воду вряд ли звучит успокоительно. Хотя…Может, Милка таким образом хотела поднять её с дивана? Но память Кати, упершись, больше не выдавала ей никакой инфы. А, может, это был сон? Но вот ещё Катя вспомнила какую-то картинку. Кажется, иногда заходила мама, жонглируя при этом какими-то тарелками и чашками и открывая рот наподобие аквариумной рыбки. Но сами слова до Катиного переутомлённого сознания тогда не достигали. Как и судьба тарелок. Вполне возможно они разбились. Какой из мамы эквилибрист?

Все эти личности – если они ей не приснились – не могли отвлечь Катю от размышлений о дальнейшем направлении её жизни. И, кажется, она кое-что придумала. Но об этом потом.

Катя оказалась на кухне, где под салфеткой на столе было что-то спрятано. И тут у неё проснулся аппетит. Похоже, несмотря на жонглёрские усилия мамы, её дочь эти три дня ничего не ела. Бедная мама! Ведь для неё это самое страшное испытание.

«Так! Как говорит Милка: голод – не щётка. Пора прекращать эту хандру! – решила Катя. – Подумаешь – оваций не будет! Так что же теперь, от голода помирать? – Уселась за стол, откинула салфетку и, не ощущая вкуса, съела какие-то пирожки – то ли с печёнкой, то ли с картошкой, запив их горячим чаем. – Вот так! – удовлетворённо сказала она. – Что дальше? Какие ещё реанимационные мероприятия предпринять? А, точно! Не зря же говорят: старый друг борозды не портит», – легко выдала она знакомую банальность.

И направившись в свою комнату, позвонила Милке. У неё сейчас была настолько плохая борозда, так что даже Милка её не испортит.

– Алё! Это ты, Кэт? – осторожно ответила та.

– Я! – просипела Катя. Оказывается, голос тоже может заржаветь, если им долго не пользоваться.

– Падра, дорогая! Ауф! – бешено заорал телефон Милкиным голосом, исторгая всякие молодёжные жаргонизмы, которыми она, дочь филолога, непроизвольно использовала лишь в минуты сильных потрясений. – Ты жива? А я-то думала, что твои траблы тебя окончательно рипнули.

– Пока ещё жива, – просипела Катя. – И собираюсь окончательно воскреснуть. Есть предложения?

Они были. Оказалось, Милкины родители, которых она радостно назвала – бумеры, слиняли на дачу – чилить. Наверное – отдыхать. Хотя какой отдых на грядках? Но этих родителей вообще не понять. Зато теперь Милкина квартира готова для самой интенсивной терапии души падры Кэт, пораненной полосатой жизнью . А Милкин внутренний врач прописал им средство: употребить внутрь – перорально, так сказать – сухого вина. Бутылку которого она умудрилась стащить с выпускного сабантуя. И когда только успела?

– А чо? – сказала Милка сердито, понимая, что Катя этот криминальный поступок не одобрит. – Всё Ярославу оставлять, что ли? Дноклы уже у него собирались, в основном пацаны – водку допивать. Вино да ещё сухое им не в кайф, сама понимаешь, а нам как раз. Мы ведь тоже деньги сдавали! – оправдывалась она. – Так что давай, Кэт, ноги в руки! И ко мне! – приказала Милка, не давая ей времени на осуждение. – А я пока бутеров настругаю. Тебе с сыром, как ты любишь?

– Ага! – ответила та.

Это была уже другая Катя – медаль ей не дали, в училище не взяли, бойфренд её на Симку променял – пора начинать пить ворованное вино.

Она быстренько переоделась, нанеся на лицо боевой окрас – тушь, брови, помада. Из зеркала на неё глянуло почти привычное лицо хорошенькой блондинки. Если не считать голубых теней под глазами, но это даже придавало ей некий шарм.

Катя выгребла из вазочки остатки шоколадных конфет, написала матери записку – на случай, если поздно вернётся: «Я у Милки». И вылетела из квартиры, будто юная ведьма на метле – на шабаш у реки.

Кажется, энергия – присущая, по словам Михаила Леонардовича, всем молодым – к ней снова вернулась. Значит – белая полоса в её жизни уже не за горами. Пора держать хвост по ветру. И найти, наконец, пистолет.