Читать книгу Мистическая сага - Зинаида Порохова - Страница 5

На чердаке Лариного дома в самом его пыльном углу сидел старичок.

Кто-то понимающий сразу признал бы в нём домового, причём – старинного, уважаемого. Рыжая окладистая борода до пояса, косматые лохмы и нависающие на глаза кудлатые брови – тому свидетельство. А не клочковатая щетина, как у какого-нибудь трёхсотлетнего молодняка. Да и одёжа на нём была соответствующая. Не кургузая одежонка, как это сейчас принято у современных подъездных да квартирных – клубные пиджаки, костюмы, плащики, шляпы, туфли лаковые, со скрипом. А у этого старичка всё настоящее, тыщелетнее, хотя слегка и вылинявшее: добротный шерстяной армяк с шапкой мурмолкой, мягонькие юфтевые сапоги с отворотами да косоворотка из конопляной пряжи. Правда, это всё, в основном, на выход. К гостям, так сказать. Или когда сам в гости к иным домовым ходишь. А на кажэн день была у него – кроме ещё одной небольшой закладочки в сундучке – стёганная куфайка со свалявшимся заячьим малахаем да кирзовые сапоги. От одного казака ему эти вещички досталися – от Акима, бывшего хозяина этой хаты. Который в 30-е годы отсидел за своё казачество. Уж очень удобно одевали тогда лагерных зэков – всё такое, что сносу ему нету.

К слову сказать – не за просто так ему эта одёжа досталася. Ведь Михалап – так звали этого домового – потащился вслед за Акимом на самую зону. Помогал ему там, чем мог, ютясь в его хлипком фибровом чемоданчике. А и чем мог-то? Так, по мелочи – лежак помягче сделать, вшей извести да уголовников, что харч у Акима отнимали, наказать. Слегка. Одного он с дерева свалил – тот насмерть разбился. Другого закружил заговром-круженницей и в лес завёл – там его охранник и пристрелил. Как беглеца. Третий уголовник сам себе руку циркуляркой на лесопилке отхватил. Ту, которой еду у Акима выхватывал. Уголовники народ ушлый, они быстро сообразили, что к чему. Сказали – Аким слово знает, и больше его не трогали. Вот он и выжил – хоть и на слабом харче, но на целом, а не переполовиненном всякими хмырями. А известно сколько там, в зоне, народу-то от голода сгинуло, пока уголовники харю себе наедали. Тьма!

Так они и вернулись с Акимовым чемоданчиком обратно в эту хату – к детям и внукам Белоглазовым. Которые, к слову сказать, не больно-то и ждали своего сидельца. И к тому времени уже изрядно подросли. Честно говоря, они его даже чурались. Да и фамилию свою за то время, пока он лес валил, потихоньку сменили, затерев пару букв в конце. И стали вместо Белоглазовых – Белоглазы. Чтобы совсем уж отмежеваться от сидельца Акима. Воспротивиться этому беззаконию и отказу от их старинного – где-то даже дворянского, хоть и обедневшего – казачьего рода было некому. Жена Акима, Настасья, не выдержав разлуки с ним, быстро угасла, оставив деток на бабку да дедку. За что Михалап немного и себя винил – оставил дом без своего пригляда и опеки, вот в нём и пошло всё наперекосяк. А теперь какие же Акимовы дети да внуки казаки? Так, одно название. Да и название-то уже не то. Они ведь в комсомолию да в пионерию позаписались – стали друзьями партийцев, которые все старые сословия отменили. Потому теперь казачьих традиций не знали, а которые знали, то и забыли. Даже слово «казак» и то с ошибками пишу. И вольных казачьих песен не знают. А как их Аким-то пел, на гармошке играючи – заслушаешься:

"Ой, за тума-а-аном нычогой нэ выдно…"

Или вот эту:

«Подари мне, сокол, на прощанье саблю, вместе с вострой саблей пику подари…»

Да-а, измельчал род. Так что фамилия Белоглаз для этих, променявших своё вольное житьё на неволю – самое то.

К слову сказать, казака этого, Акима, давно уж и на свете-то нет. Только память и осталась, что песни да его стёганная куфайка с сапогами кирзовыми, что домовой хранил. К тому ж – Михалап, так-сяк, даже и на гармошке играть выучился. Вон она – за трубой в холстинке лежит. Белоглазы выкинули её, а он подобрал.

За своё родовое гнездо, в котором выросли целые поколения казаков-Белоглазовых, его измельчавшие внуки Белоглазы тоже не больно-то держались. Как только родители померли, так и продали хату. А деньги меж собой поделили – на машины да квартирные ипотеки.

Пуст дом остался. И выморочен. Не без его, Михалапа, участия, конечно. И простоял так пять лет.

А потом купили одни – даже в хату не заходя – чтоб их свело да скорчило! Но этих новых хозяев – пришлых людей с московских земель – Михалап скоро выжил. Нечего им в казачьей хате делать – кацапским рылом не вышли.

Он до сих пор со смешочком вспоминает те свои проделки.

У Михалапа тогда всё в ход пошло – и горели эти московиты, и потолок у них обваливался, и электричество, что ни день, перегорало да искрило. А самое главное – ночами он им спать не давал. Углы и стены хаты так трещали, будто вот-вот обваляться – и ведь обвалились однажды – пол у них под ногами волнами ходил, а в окна чудища всякие заглядывали. В общем, сбежали они.

Говорили – сняли себе где-то квартирку да оттуда, не показываясь, и продавали хату Акима. Да только всё бестолку. Три года эта продажа с места не двигалась. А почему? Когда покупатели приходили в дом с приказчиками, то бишь – с риэлторами, то Михалап тут же к делу подключался. И в глаза им всякие страсти напускал. Вот тем и казалось, что и стены-то в доме кривые, и крыша в дырах, и разводья от протечек всюду. Да и соседи страхов добавляли, рассказывая им, что в этом доме нечисть водится. Они и сбегали отсюда, как осой ужаленные. А домовому Михалапу того и надо.

Так бы он и жил здесь дальше в одиночестве, пока Акимова хата не рухнула бы от старости, никому больше не доставшись. Нет нынче стоящих людей, а всякая шушера ему тут без надобности. А потом бы – Михалап домовой авторитетный, не малец какой-то – нашёл бы он себе иное местечко для обитания. Нынче много чего строють – выбирай любой дом да и хозяев на свой вкус! Нашёл бы себе новые хоромы.

Да тут, нарушив его планы, откуда-то взялась эта настырная старуха Полина. Пока она документы оформляла, а внучка Ларка в общежитии обреталась, всё ж поселилась эта старушенция в Акимовой хате. А куды ж ей ещё – издалека ведь. И тут уж Михалап душеньку себе отвёл, разгоняя скуку. Хотел отвадить эту старуху. Так что пугал Полину, как следует, ночные страхи на неё нагоняя. И в трубу гукал, и стены по ночам шатал, и в потёмках кругами по дому водил, пряча от неё двери и выключатели. Но ничего её не взяло. Купила упрямая Полина хату и с внучкой Ларкой в неё вселилась, контейнер сгрузив.

Тьфу, ты!

Бабы здеся правят теперя, одним словом. Хотя не по-казачьи это.