Читать книгу Домеон - Зоя Анишкина - Страница 2

– Дом, вставай!

Полукрик или даже полурык моей матери заставил воду в чаше на столе ходить кругами. Я попытался открыть глаза и повернуться на другой бок. Неужели она не знает, что мы не одни? Будем потом наблюдать недовольную морду Фелидеа весь вечер…

Очень хотелось спать и совершенно не было сил заставить себя пойти на занятия… Какой смысл в учебе, если все давно определила сама Природа? Как там говорится: «Рожденный ползать летать не может». Истина истин, почти так же, как рожденный сильным творить прекрасное не сможет, а значит не расписывать мне дома… Какая досада!

Я открыл глаза и уставился на свои руки. Они были крупными, с большими и широкими ладонями, в которых могла запросто поместиться небольшая тыква. Слава богу, шерсти хоть было не так много, как у Экъюдае – семейства Лошадиных, занимавшихся извозом!

Природа, прошу прощения, Великая Природа… Мать, издевающаяся над собственными детьми, хотя подобное существование и считается даром небес.

Оглянувшись вокруг, я отметил что «дар небес» включает в себя крепкую кровать и тумбочку из потемневшего от времени и пыли дерева и грубое постельное белье серого цвета из крапивы или льна, обработанных сотней способов, так и не повлиявших на их мягкость. Весь комплект белья на кровати состоял из простыни и наволочки, набитой изнутри перьями, листьями и соломой. Не очень-то удобно и мягко. В фельдшерском пункте и то получше будет.

На ощупь старое дерево, из которого была сделана вообще практически вся мебель в нашем доме, было ребристым и стертым в местах, где чаще всего оказывались конечности владельцев. Сколько, интересно, их было. Уж точно не так много, как хотелось бы каждому из нас…

Что-то в последнее время меня все чаще одолевали мысли о моем месте не то чтобы в мире, но хотя бы в нашем заповеднике. Через пару месяцев меня должны будут признать старшим, и тогда начнется новая взрослая жизнь. Если я удачно пройду тест, конечно. Финишная прямая в обучении одновременно и вселяла надежду, и пугала: ведь, может, есть крошечный шанс все изменить. Вот бы только дойти до теста и сдать его!

Я услышал тяжелую поступь в коридоре и вскочил с кровати с той скоростью, которой одарила меня моя сущность, пардон… Природа. Едва я успел встать в позу, говорящую о бурной деятельности по собиранию к завтраку, как отворилась тяжелая дверь, сделанная из железного полотна, местами деформировавшегося от старости и влаги, и в комнате показалась мать:

– Мне еще долго тебя звать? Быстро иди в комнату для омовений и за стол! Мартима давно помогает мне. А если ты опоздаешь на занятие – я лишу тебя ужина и заставлю сопровождать сестру вечером!

Я поморщился. Перспектива возиться с нашей любимой красавицей пугала меня гораздо больше, чем легкий голод, к которому с детства все из нас в некотором роде были приучены.

Я исподтишка кинул взгляд на мать. Как и все из нашего семейства Медвежьих, она была довольно крупной, под два метра ростом. Благодаря удачному стечению обстоятельств мы могли ходить прямо, изредка – опускаясь на четвереньки, и то, только для быстрых рывков и реакции при охоте, которой при этом не занимались. Все ее тело было покрыто тонким слоем бурой шерсти, немного вытертой в местах, наиболее часто задействованных при движении: ступнях, на ладонях, сгибах коленей и локтей. И, конечно же, лицо. Слава Великой Природе, оно тоже волосатым не было и вся «растительность» плавно начиналась от шеи вниз. Признаться, в целом, наше семейство смотрелось довольно внушительно, учитывая крупную кость и сильно развитую мускулатуру. И все равно в медвежьих, как и во всех других членах нашего общества, слишком отчетливо читалось людское прошлое, мы словно были их продолжением.

Огромная, густая копна бурых волос на голове у матери качнулась от плохо скрываемого раздражения. Там шерсть была значительно мягче и шелковистее, податливее, что позволяло заплести ее в две косы толщиной с руку, чуть ли не достигавших пола. Само лицо, сейчас крайне напряженное, было крупным, овальной формы, сужающимся книзу, а уши – слегка заостренными. От немного раскосых глаз расходились темные борозды, между которыми залегал внушительный нос. Губы были очень пухлыми и почти коричневого цвета. Слава Великой Природе, все наше семейство не отличалось часто встречаемой волосатостью. Это один из признаков, что нам достался от предков людей. Вообще, я пару раз видел человека на негласно запрещенных картинках, и мы были некоей извращенной его формой, но в целом морфология безошибочно угадывалась.

На фоне моих мыслей вновь послышалось рычание. Молчать дальше становилось опасно, поведение матери раздражало:

– Да встал я! Какой смысл в этих занятиях, если все и так определено? Не подводным плаванием же мне заниматься. Сама знаешь, что мне быть носильщиком, строителем либо охранником. Я же у нас не красавица блондинка, чтобы мне присматривали место в иерархии. Третий год хожу туда уже, надоело!

Последняя фраза вырвалась поневоле. Я сказал это вслух? Вот опять мои мысли озвучиваются не в то время и не в том месте…

Мать с раздражением посмотрела на меня, не скрывая неудовольствия. Ее всегда бесили мое желание чего-то иного для своей жизни и не присущая нашему виду эмоциональность. Я с детства рос непоседливым медведем, постоянно пытался проникнуть за забор или пропадал с отцом на стройке.

В заповедниках побольше были специальные места, куда отдают младших до момента начала занятий. Но у нас таковые отсутствовали ввиду совсем малого количества не достигших зрелости, и мы практически с самого рождения сопровождали родителей на работы либо ходили на экскурсии. Конечно, заботу о маленьких было принято перекладывать на младших постарше или на будущих мам, в силу физиологии уже не способных выполнять работы, но в нашем заповеднике так не выходило. Поколения встречались все реже. Мать работала на складе, но это место было совсем неинтересное, а как только я стал самостоятельно перемещаться – меня тянуло во все запретные углы и ящики, поэтому я довольно быстро освоился на строительных работах с отцом, куда был сослан из-за непоседливого характера и излишней любопытности.

Пока я мешкал у постели, мать явно теряла терпение. Резко поправив свои косы, она развернулась по направлению к коридору и, уходя из комнаты, добавила:

– Хорошо чего-то требовать, когда умеешь хоть что-нибудь, не говоря уже о том, что неплохо бы перед тем, как высказывать детские капризы и мнить себя человеком, знать, чего ты вообще хочешь, кроме «не этого».

Ну вот опять. Что я мог сделать с этими эмоциями? Я зло смотрел ей вслед, ведь все испытываемые мною чувства действительно присущи скорее человеческому подростку. Меня самого порой это утомляло. Но пока выхода из своих мыслей мне не предвиделось, а пути к мечтам были закрыты до теста как минимум, я поплелся за ней в комнату для омовений.

Длинный коридор упирался в дверь для особей мужского пола, за которой меня ждала сырость. К сожалению, водные процедуры не повлияли на настроение. Дурное расположение духа делало меня вспыльчивым и вредным, я понимал это, но сегодня не собирался строить из себя старшего.

Наш жилой дом был похож на многие в заповеднике и представлял собой совершенное экологически чистое строение из какого-то органического материала. Скорее всего, в основе лежала каменная кладка, скрепленная пазами, выдолбленными наподобие пазлов. Чем был обшит дом сверху кладки, я не знал, но это не были яркие панели, которые украшали административные здания.

На занятиях нам рассказывали, что раньше дома были из искусственных материалов: пластика, прессованного мусора, полусинтетических сплавов и многого другого. Сейчас все это запрещено Великим соглашением о жизни1. Только натуральное и не вредящее Великой Природе. Жилые дома строились на несколько семей и были среднего размера. Второй этаж, как правило, занимали менее крупные семейства, такие как Ежовые, Беличьи или Мышовковые. В большинстве своем комнат было достаточно для старших и младших, но отделяться полностью семьям было запрещено из-за вечного страха поставить одного выше другого.

В нашем доме жили три семейства – и только у нас были младшие. Мы должны были экономить ресурсы, поэтому комнаты для омовений для лиц обоего пола, комнаты для приготовления и приема пищи и радиовещательная были общие. Жилые дома все были практически одинаковые, за исключением переделанных человеческих строений, доставшихся нам по наследству. У нас в заповеднике таких было несколько.

Я вошел в довольно просторную комнату, где по одну сторону стоял длинный стол с ящиками и электрической плитой, а по другую – деревянный стол с восемью стульями, на одном из которых восседала моя любезная сестрица. Она была меня моложе почти на пять лет и бесконечно раздражала. Еще бы! В семье уже несколько поколений не рождалось таких представителей… Наша всеми любимая уникальная белая медведица. Местная знаменитость, так сказать. Даже Иерарх разрешал ей присутствовать при своих работах до прохождения полноценного обучения. Поэтому ее холили и лелеяли с детства: вечные экскурсии на работы и удовлетворение желания знать все и обо всем… А вот остальным моим братьям, кто не был таким, как мы… Тут меня снова передернуло от воспоминаний о тех, других…

– Хочешь ягодный салат, Дом? Я приготовила его специально для тебя! – ее тонкий голос вывел меня из задумчивости. Мартима просто лучилась приветливостью и легко, для Медвежьих даже слишком изящно, соскочила со стула.

Она была уже довольно высокой, с молочной кожей и шерстью, с белоснежными косами, едва достававшими до плеч. Фигура ее, еще не успевшая обрасти взрослым мышечным корсетом, оставалась детской и стройной. Чистюля, вечно вкусно пахнущая и аккуратная, она холила и лелеяла свою белоснежную уникальность, не позволяя ее пачкать. Если бы не это отличие, она и была бы как все.

Я ничего не ответил ей и молча сел перед полной тарелкой. Там снова были ягоды, которые мы получаем на завтрак каждый день, неделю, месяц, год, да всю жизнь, в общем. Сестра их любезно перемешала и присыпала сухими травами – мол, хоть какое-то разнообразие.

Хотя… На самом деле я кривил душой: ягоды чаще всего давали в летний и осенний сезоны, когда их было достаточно. Черника и брусника, мелкая земляника и даже полевая клубника… В мае попадалась моя любимая жимолость, отдававшая кислинкой. Еще в нашем рационе бывали коренья и клубни типа картофеля, свеклы и моркови. А самое вкусное для меня – мед и мясо. Мясо я ел последний раз несколько лет назад: у нас не приветствовалось убивать ради еды, и мы не держали на убой домашних зверей, как люди. Но у нас были куры, которые жили на краю заповедника. За ними ухаживала семейство Псовых – Вулпес Канидае, и среди них – моя одноклассница лисица Алиса. Так вот, кроме петухов у них было много курочек. От них в еду шли яйца, а если курица умирала от старости – ее в порядке очереди отдавали в семью, где могут ее съесть. Как можно догадаться, куры были довольно живучие, да и семей таких было немало. Еще бывали случаи, когда путешественники натыкались на мертвых зверей и привозили их в заповедник, и тогда все, кто мог питаться мясом получали немного. Опять же в порядке очереди.

Все поровну, невзирая ни на что, кроме недавнего материнства. Слава Великой Природе, что при таких размерах питались мы крайне скромно и много пищи не требовалось. Говорят, люди были значительно прожорливее. Все семейства употребляли в пищу практически все, разница была лишь в предпочтениях. Например, Оленевые предпочитали мясу сушеные травы, я же их просто не переваривал…

Мартима суетливо скакала вокруг меня в своих коротких шортах и футболке из светлого льна, то меняя тарелку, то подсовывая чашку с водой. Посуда была практически вся деревянная, вместительная. Еду мы готовили нечасто, так как преимущественно приносили то, что не требовало обработки, а сложные блюда из мяса или клубней делали преимущественно в зимнее время. Тогда мать доставала большие железные кастрюли и варила продукты. Спонсоры нас не баловали, и весь подход к питанию, да и ко всему остальному тоже, объяснялся вечной экономией и помешанностью на охране окружающей среды.

Пока я размышлял о назойливости природных благ, вернулась мать и низко зарычала. Переходить к тяжелой артиллерии ей не пришлось, и я молча встал и направился к двери, лишь на выходе бросив всем: «Хорошего дня».

Мог бы поспорить, она сказала сестре что-то наподобие: «Ещё одна истеричная выходка, и я отправлю его в другой заповедник». В принципе, это практиковалось.

Холодный воздух на улице заполнил мои легкие, и настроение несколько улучшилось. Я все же любил и уважал природу. Мы с момента создания вида воспринимали ее как нечто священное и незыблемое. Наш заповедник находился в лесу, и вокруг было множество деревьев и кустарников, аккуратно обработанных нашими садовниками – семейством Сцуридае, байбаками Мартой и Трояном. На опушках располагались здания, выстроенные полукругами: часть их была на поле, примыкающем к реке. Я с удовольствием подумал, что, если не надо будет сопровождать вечером Мартиму на экскурсию на речную станцию, я смогу забраться на свое любимое место – самую высокую водонапорную башню – и провести остатки вечера там, наблюдая за жизнью заповедника.

Вокруг было утро, такое свежее и приветливое. Чистота и порядок напоминали о том, что скоро все начнут работы и будут слоняться по заповеднику, как муравьи.

До прихода тук-тука оставалось еще минут семь, и я оглянулся в поисках своих неизменных спутников. И действительно, к остановке медленно приближались мои однокашники.

Их было семеро, и практически все они были разные. Здесь были такие же представители моего семейства – Урсидае. Высокие парни с густой шерстью, покрывавшей их головы и переходящей в спину. Мужские особи у нас негласно решили не отращивать волосы и просили стричь их покороче. Может, это тоже отголоски человеческого поведения? Хотя по мне, так просто комфорт, не знаю, зачем женщинам их косы.

Парни шли, серьезно насупившись – должно быть их недавно разбудили. Их звали Дик, Дюк и Денис, и они были братьями. Все практически погодки, что невероятно редко в наше время. Если их поставить в ряд, то создавалось впечатление, что это просто копии одного медведя. Они очень походили друг на друга и совсем немного отличались от меня цветом шерсти и размером. Я с гордостью констатировал, что все-таки был побольше, да и черный цвет шерсти на спине, переходящий в рыжий к рукам и ногам, пусть и с эффектной белой полосой, меня не прельщал.

Правда, все-таки оставалось одно, чему я завидовал со страшной силой: и их семья никого не теряла, ни одного последыша… Я не стал развивать эту мысль и обвел взглядом женскую половину нашей компании: к Эллу Алопекс Канидае, Алису Вулпес Канидае и сестер Канис Канидае – Виолетту и Викторию.

Несмотря на то, что они все были из одного семейства Псовых, отличались родами и окрасом. Двойняшки-волчицы были самыми высокими из всех девчонок – чуть больше полутора метров, но и они едва ли доставали мне до груди. Их лица более темные, шея – практически без шерсти, начиная от плеч, голова была более узкая, чем у медвежьих и заостренная книзу. И уши у всех Псовых были больше и острее, что также не добавляло им привлекательности. Хотя профиль вполне себе милый, правда, черно-серые волосы, обрамлявшие лица волчиц, были короткими и не доставали даже до плеч. Девчонки всего семейства Канидае дружно возмущались по этому поводу и кидали завистливые взгляды на мою мать и сестру в том числе. И еще одно досадное обстоятельство – хвост. Да-да, здесь я в очередной раз воздал хвалу Великой Природе, что эта чудесная часть тела практически не встречается в моем семействе (хотя, говорят, один из наших предков обладал весьма внушительным обрубком, и даже пытался его самостоятельно ликвидировать). Пушистый и короткий, он напоминал уменьшенную копию части тела звериного родственника волка. Сидеть не мешал, но доставлял массу других хлопот. Говорят, в более развитых заповедниках даже проводят процедуры по его удалению.

Алиса и Элла немного более изящные и худенькие, чем волчицы, вечно спорили друг с другом, будто не были лисицей и песцом из одного семейства. Конечно, наши красавицы считали себя подругами и неустанно злорадно утешали друг друга: Алиса Эллу весной, а Элла Алису – осенью. Линька – дело непростое, особенно, когда ты меняешь шикарную шевелюру белого или рыжего цвета на серое реденькое убранство. Сейчас был разгар осени, и на голове и спине Алисы уже светились проплешины… Мне стало почти жаль ее. У Тори и Лето подобных проблем не возникало, и двойняшки наслаждались своей всесезонной красотой. Порой даже чрезмерно.

Вообще, они были внешне очень похожи, словно не принадлежали к разным родам. Загадки устройства наших организмов всегда интересовали меня, ведь странно, что все семейства ходят прямо на ногах, хотя могут перемещаться и на четвереньках, и при всех наших различиях мы скорее ближе к человеческому предку, чем к зверям.

Я покосился на всю нашу женскую группу, где тихо шел очередной спор между Алисой и Эллой. Будь у нас более развитые эмоции, наверное не избежать нашему классу драк и склок. Но, слава Великой Природе, недуг эмоциональности поразил только меня, а остальные всего лишь могли немного повздорить и тут же забыть об этом.

Несмотря на довольно прохладную температуру для начала октября – всего 0 градусов, мы были одеты довольно легко. Шорты и футболки объяснялись высокой температурой тела и твердым кожным покровом со слоем шерсти практически по всему телу, что позволяло ходить до самых морозов максимально раздетыми. Это весьма полезное свойство организма, как и повышенный иммунитет, спасло наш вид после Великих катаклизмов. По крайней мере, я об этом слышал.

– Всем привет, ребята! Ну что, готовы к урокам истории? – Элла откинула отрастающую белую шевелюру назад, к полному неудовольствию Алисы.

– Нам все равно, отец уже записал нас на добычу пропитания, пойдем туда через полгода, думаю… если повезет, будем ловить рыбу рядом с Сиренами! – Денис, самый младший в семье, мечтательно закатил глаза.

– Они же толстые! – Алиса презрительно фыркнула.

– Зато не линяют – тихо, чтобы девчонки его не услышали, пробубнил Дик.

Я про себя улыбнулся, но промолчал, так как пленительные водные семейства давно привлекали меня своей загадочностью, особенно Дельфинидае. Во время одного из уроков по изучению семейств я слушал особенно внимательно, когда Учитель рассказывал про этих удивительных представителей природы. Из всех выживших они негласно считались высшими, несмотря на то, что ни разу не возглавляли ни одну Иерархию, в том числе и Высшую. Да и жили они относительно обособленно, зачастую только среди представителей своего семейства и за пределами заповедников. Я ни разу их не видел, но был уверен, что при встрече сразу узнаю.

Дельфинидае крайне редко появлялись в наших краях и, как правило, просто останавливались по пути в большие заповедники. Они жили у Южного и Среднего морей, где занимались загадочными исследованиями. В центральную часть континента они прибывали для руководства раскопками старых человеческих городов и переработкой неорганических материалов, а также ликвидацией последствий жизнедеятельности человека. Все это звучало так вдохновляющее, что я в очередной раз погрузился в свои мечты. Их у меня за шестнадцать лет жизни в захолустном заповеднике накопилось немало…

Посередине нашего заповедника протекала одна из самых крупных и полноводных рек континента, что делало его весьма популярным перевалочным пунктом, а гости частенько вечерами собирались и рассказывали младшим свои истории. Младшие пересказывали их друг другу, и те обрастали зачастую малоправдоподобными подробностями из разряда: «В южном море видели Косаток! Да-да, настоящих Косаток-убийц» или «На Севере неизвестные твари уничтожили целый заповедник! Только один Иерарх выжил и смог рассказать это!». В общем, всякие весьма странные сказки.

Но мысли мои вернулись к странному раскладу Дениса. Может, ему и светят работы как у родителей, но уж точно не такого содержания, как он представлял. Вот, например, насчет ловли рыбы было сложно сказать наверняка. Должно быть, Денис не представлял, в чем заключается работа его родителей. Мало кто видел медведей, которые ловят рыбу. Расставлять небольшие сети, носить то, что наловили Лиза и Луи Лутра Мистелидае, наши выдры-добытчики.

Жаль, я ни разу не пробовал рыбы, но, если верить нашим кошачьим соседям, это довольно вкусно, хотя и редко, ведь есть очень строгие ограничения на отлов. И еще Денис явно забыл, что нельзя «записаться» на работы. На них только могут назначить по итогам сдачи теста и по способностям семейств.

В целом даже я не мог не признать достоинств всей нашей системы жизненного уклада. Представители каждого из семейств занимались именно тем, что лучше всего у них выходило. Как правило, никто не выказывал недовольства и всем назначенные работы были по душе.

Пока я размышлял, а мои товарищи продолжали перекидываться остротами, подошел тук-тук. В более крупных заповедниках и дороги были из брусчатки, и младших развозили высотехнологичные рельсовые автомобили. Но все это мы знали из рассказов тех, кто побывал на общих работах за пределами заповедников либо был переселен к нам из других мест.

Вообще, общественный транспорт для таких небольших заповедников, как наш (не более 20 семейств), это редкость, но учитель объяснял это необходимостью работы для семейства Лошадиных – Экъюдае как главных перевозчиков. (Уж по мне, так это семейство было самым ленивым во всем нашем обществе, если такое вообще возможно) В больших городах они практически не задействовались, а личный транспорт запрещен для всех, кроме представителей Иерархии. Перевозки на дальние расстояния осуществлялись двумя способами: рельсовым транспортом и дорожным. Рельсовый транспорт в основном доставлял провиант и позволял общаться между заповедниками. Перевозчики на нем были редкостью, а вагончики проектировались беспилотными и работали от энергии солнца, ветра и воды. По дорогам передвигались в основном на специальных тук-туках, оборудованных по последнему слову техники: защита от зверей, защита от погодных условий и набор для прохождения транспорта в любую погоду. Кроме перевозчиков в путь всегда отправлялись представители семейства Канидае, чаще всего именно волчицы, ведь с ними никогда не заблудишься в наших местах, хотя большинство дорог и шло параллельно рельсам невдалеке от них.

В нашем же заповеднике тук-тук был один. Вообще, у представителей семейств, как правило, практически не было личных вещей, и после назначения на работы они переселялись в дома в непосредственной близости от них, что позволяло добираться пешком практически всегда. Вечная экономия на всем. Но к младшим это не относилось, ведь школа у нас была также одна и находилась ближе к краю заповедника, вдалеке от реки. Не все семейства обладали способностью к быстрому передвижению и выносливостью, поэтому к школе нас доставлял тук-тук. Хотя, возможно, это просто была работа для Экьюдае.

Выглядел тук-тук как небольшой автобус с человеческих картинок, только взамен запретного вредного двигателя – место для нескольких везущих. В нашем мини-транспорте их было двое. Когда я в первый раз их увидел, чуть в штаны не наложил от страха. Природа определенно имеет неплохое чувство юмора. Рост лошадей был впечатляющий, под два метра, но это совершенно незаметно по их сгорбившимся спинам. На этот раз в шерсти было все тело без остатка, только губы и глаза выделялись за счет отсутствия волосатости. Рот у Лошадиных отличался внушительными размерами, и зубы стояли частоколом. У всех Экьюдае были вытянутые лица и ирокез конских, жестких как щетина волос, начинавшихся ото лба и заканчивающийся у хвоста. Несмотря на очевидное неудобство, они категорически отказывались передвигаться на четвереньках и скрючивали свои спины и тащили тук-тук стоя на двух ногах, не соглашаясь с доводами разума. Говорят, семейство Экъюдае одно из наименее похожих на нашего предка – человека разумного. Судя по картинкам, что имелись в фонде информации, это недалеко от правды. Казалось, кто-то стал переделывать обычную лошадь в человека, и остановился на полпути, не завершив начатое.

Этих ребят прислали сюда в тот год, когда я пошел на занятия, а они недавно вышли из возраста младших. (И как только они сдали тесты?) Приехавшие к нам из большого заповедника (точнее, они сменили три разных заповедника), они часто рассказывали о жизни там, но я не раз слышал, что старшие посмеиваются над их «подвигами», и не принимал эти истории всерьез.

В целом, парни были веселые, и их явно не прельщала подобная работа, что уже само по себе было странно, ведь такого в принципе быть не должно. Одного из них звали Ворон, и он был практически весь черный как смоль; второй, Юджин, был серого цвета с черными пятнами. Ворон заплетал свою гриву в причудливые колоски и украшал их ветками, а Юджин всегда старался размазывать углем свои черные пятна, делая их заметнее. Говорят, люди наносили на себя краски и косметику, чтобы казаться красивее, что должно объяснять неуемную тягу этих ребят к самовыражению. Плюс ко всему на их ногах была специальная обувь с резиновыми подошвами. Пару раз я слышал их жалобы на «эти жуткие ботинки», когда они воздевали руки вверх и в один голос желали себе копыта, как у их предков со стороны лошадей. А нечего было возить нас, стоя на двух ногах, все же знали, что для них это неудобно.

Несмотря на всеобщее равенство, этих ребят не очень-то жаловали в заповеднике. Они были странные, такие же, как и я, эмоциональные, могли распсиховаться из-за сложной работы или сделать попытку не ходить туда вовсе. Но в нашем обществе это было практически нереально, ведь все должны были безропотно выполнять работу и следовать своему предназначению. После выживания не осталось ни старых законов, ни порядков человечества. Каждый член общества должен был быть максимально полезен.

Мы поздоровались с вожатыми и шумно загрузились в тук-тук, где уже сидели двое младших с первого года обучения. Один из них был Клод Фибер Касторидае, наш маленький бобер. Готов поспорить, более милое создание сложно было отыскать в нашем заповеднике! При виде его у любого нормального представителя нашего вида поднималось настроение. Ростом всего 80 см (взрослые достигали 130—140 см), с продолговатой головой и выступающими большими зубами, он лишь отдаленно напоминал своего животного предка. Кожа его была темной и практически безволосой на половине тела, что для нас вообще нехарактерно, зато очень прочной, и мне точно известно, что он совершенно не мерз в воде. Особого внимания заслуживал настоящий бобриный хвост, хоть еще и достаточно небольшой. Руки у него были проворные и сильные, как у любого строителя (семейство Касторидае с младенчества приучало младших к архитектурным подвигам), хотя он еще был совсем маленький.

Несмотря на достаточно раннее взросление, наше общество ценило своеобразное детство, ведь оно бывает лишь раз в жизни. Мы все росли с одинаковой интенсивностью, что, должно быть, было связано с общим предком – человеком, чье доминирование в наших организмах чувствовалось буквально во всем. Вообще, продолжительность наших жизней до удивления была схожей… В среднем она равнялась 120—130 годам, что на пару десятков лет превосходило людскую, и была одинакова для всех семейств. Правда, доживать до старости у нас принято не было…

Младших следовало отдавать на занятия в любом возрасте, но так, чтобы обучение закончилось не позднее 16 лет. Мой класс составляли ребята в возрасте от 16 (я самый старший) до 14 (Денис Урсус Урсидае). Клоду было 12, и в его классе кроме него был только один парень 11 лет. В эту группу пытались включить и Мартиму (ей было на тот момент 11), но мать категорически отказалась, заявив, что отдаст своих младших на занятия не раньше 13-летнего возраста. В заповеднике считали это упрямство самой большой ее странностью.

Рядом с Клодом сидел его товарищ Мими Бетулина Сициста. Он был необычный младший, так как его мать произвела на свет одновременно трех мышовок, двое из которых оказались последышами, и лишь Мими выжил. Он был еще меньше Клода, с серой кожей и редким волосяным покровом, словно болел лишаем. Его все пугало, и, мне кажется, отсутствие хвоста у его семейства он воспринимал как личное оскорбление от Великой Природы. Его родители – Майкоп и Мария – были разных видов – Субтилия и Бетулина, но Мими пошел в отца. При этом даже старшие не достигали и метра при взрослении. Они напоминали серые валуны, проворно передвигающиеся между труб, вечной починкой которых они занимались. Пухлые, но юркие и с потрясающей изворотливостью, Майкоп и Мария иногда были просто незаменимыми! Благодаря небольшому размеру они прекрасно перемещались между коммуникациями, выявляя недостатки и исправляя их. Еще они иногда помогали семействам, которые обрабатывали поле возле заповедника, разрывали землю и делали грядки, а также выкапывали лунки. Даже семейство Байбаков иногда просило их о помощи при формировании кустарников. У нас в заповеднике все было разыграно как по нотам, вся жизнь – как единый организм: каждый отвечал за определенную функцию жизнеобеспечения.

– Как всегда, эти последние – голос червонного Экъюдае вывел меня из задумчивости. – Джин, в этом заповеднике так же плохо с младшими, как и в тех других, где мы были.

Ворон уже начал движение, и мы, дергаясь, тронулись в направлении школы. Лучше бы я пошел пешком…

– Ну да, не считая двоих мелких сзади, да парочки совсем младших, тут давно не было молодняка – Юджин скучающе посмотрел на наш скудный состав.

Мы же грустно переглянулись, и в воздухе повисла неловкая пауза. Каждому было известно, что наш вид – Человек Выживший – потому и носил такое название, так как сумел выжить после череды Великих Катаклизмов, причинами которых являлся наш далекий предок – Человек Разумный. Каждому с пеленок рассказывали, как на Земле несколько веков назад воцарился хаос, когда Великая Природа восстала и обрушила на человечество всю свою мощь. Люди бы вымерли, но Великий создатель смог ввести ген животного человеку (никто так и не узнал имя того, первого) и предотвратить вымирание. Так и появилась наша раса. Мы выжили, но сильно изменились, и, по-моему, от зверей в нашей душе теперь осталось гораздо больше, чем от людей. По крайней мере, я мог сделать такой вывод из разговоров и другой информации, попадавшейся мне на глаза.

Однако не все было так прекрасно. Старшие избегали этих тем, но мы догадывались, что вымирание началось снова. Младшие рождались все реже – в нашем заповеднике их не было уже много лет; и все чаще на свет появлялись последыши – не люди, не звери и не мы. Новая и неизвестная форма жизни, точнее смерти, ведь они были нежизнеспособны. В моей семье их было трое, последний стал причиной гибели моего отца.

Судя по напряжению в нашем «школьном автобусе», все думали примерно одно и то же, но вслух решилась спросить только Тори:

– Уважаемый Ворон, а в других заповедниках также? Последыши тоже стали появляться чаще?

В этот момент все как будто замерли и уставились на Экъюдае. Те многозначительно переглянувшись, очевидно, решив выдержать паузу. Правда, хватило их ненадолго:

– Более того, несколько семейств стоят на грани вымирания! Вы слышали про Лепоридае? Говорят, наши зайчики практически откинули ушки.

И оба представителя лошадиного семейства зашлись во вполне себе лошадином ржании. Из нас не засмеялся никто, да и по прибытии мы молча и сконфуженно покинули тук-тук, водители которого весело «ускакали» на дальнейший маршрут. Я уверен на все сто, что за подобные сплетни их могли бы наказать. Подозреваю, такое поведение и стало причиной их частых переселений из одного заповедника в другой. Хотя как можно их приструнить, если наказаний у нас не было предусмотрено вовсе. Предполагалось, что мы не можем нарушить правила.

Мы стояли перед школой – небольшим одноэтажным зданием с веселой раскраской. Как и каждое административное строение, оно было сделано из камня и обложено органическими панелями, которые, ко всему прочему, были расписаны изображениями зверей – такими, какими они были до нас, во время нас и наверняка будут после…

У самого входа нас встречали волшебные дельфины, выпрыгивающие прямо из порожек, дальше – загадочные жирафы и носороги. Под самой крышей кружили орлы и лебеди, и даже задумчивая сова пристроилась над козырьком от дождя.

Несмотря на то, что занятия я не любил, это место мне нравилось. Оно было ярким и завораживало своими историями; некоторые рассказы и сведения были очень интересными и даже меня заставляли вслушиваться. Да и занятиями нас не сильно нагружали, давая лишь самое необходимое. Обучение длилось всего три года и включало в себя несколько курсов: изучение чтения и письма на общем языке, изучение семейств, изучение работ и история нашего вида. После взросления в год достижения 16 лет мы отправлялись на работы, выбранные для нас в соответствии со способностями и крайне редко – желаниями. Хотя я ни разу не слышал о том, чтобы кто-то отказался работать там, где ему предрекла Великая Природа.

Несмотря на очевидные преимущества, я считал эту систему несовершенной. Ну и что, что я представитель семейства Медвежьих. Как можно узнать, на что я способен, если с детства нас настраивали на один путь? Можно подумать, если вдруг я займусь чем-то, кроме демонстрации своей грубой физической силы, вроде стройки с Касторидае или переноса припасов для поставщиков, то мир рухнет, а Великая Природа обрушит на нас новые катаклизмы! Конечно, оставались еще таинственные общие работы, внушавшие благоговейный трепет, но набор на них бывал в нашем заповеднике крайне редок, так как слишком мало семей у нас жило. Мое распределение было уже близко, и всего через пару месяцев, а может и раньше, я должен буду приступить к новым обязанностям.

Не знаю, что нового хочет нам рассказать Учитель, но не думаю, что это заслуживает внимания больше, чем обычно, ведь уже давно все решила сама Природа…