Читать книгу Домеон - Зоя Анишкина - Страница 4

Не помню, как я покинул класс – возможно, просто выбежал, хлопнув дверью. Кажется, я даже весьма грубо что-то ответил второму учителю на ее замечание. Чувствую, вечером предстоит невеселый разговор с ее партнером и матерью. Ну и пусть!

Остудил меня, как всегда, уличный прохладный воздух. Я уверенно направился вон из школы по дорожке, ведущей к центру заповедника. Мне не было нужды оставаться среди этих «животных». Да, нас так называли – насмешливое имя для новой расы, всем урок, недвусмысленное напоминания, что мы не дотягиваем до глупого уровня! Я ненавидел это слово каждой клеточкой своего животного тела. Для меня это было оскорбительно. Ну и что, что это была «емкая характеристика нашего положения в Великой природе»! Я не собирался мириться с этим положением! Я не выродок какой-то!

Мои гневные мысли прервала жгучая боль в правой ноге, которую я уже не мог игнорировать. Вот незадача.

Я направлялся к своему любимому месту – водонапорной башне. Вокруг были серые дома и виднелись административные здания. Какие-то пять минут отделяли меня от самого верного средства от раздражения и плохого настроения, но, очевидно, не в этот раз. Совершенно не хотелось менять свой маршрут, но нога уже посинела и раздулась до угрожающих моему здоровью размеров. Я подозревал, что сломал себе одну из многих костей, и если ничего не предпринять, то она неправильно срастется (а это будет примерно в течение суток), и мне абсолютно точно будут ее заново ломать. Проходили это, знаем, второго такого приключения я переживать не хочу! Я с ещё большим раздражением захромал в фельдшерский пункт неподалеку.

Больницы как таковой у нас не было, ведь обращались за помощью лекарей мы крайне редко и не нуждались ни в операционных, ни в палатах, как люди. Производственные травмы лечили быстро, и восстановление проходило в кратчайшие сроки. Удобно. Мне вспомнилась одна из картинок, где лежал человек в коме и в него были воткнуты по меньшей мере десяток трубок. У людей было жуткое здоровье, немудрено, что они вымерли.

При воспоминании об уроке перед глазами невольно встала последняя картинка. Меня передернуло, и я постарался ускорить шаг, насколько это было возможно, прогоняя навязчивую мысль о последышах.

Фельдшерский пункт находился на второй линии, недалёко от иерархии. Почти все административные здания располагались в нашем заповеднике по кругу, чтобы удобно было строить дома. Круг был небольшим и заключал совсем мало, по моим меркам, построек для жизни. Поэтому у нас и было так мало жителей: нам просто нечего было им предложить.

Я приблизился к аккуратному зданию бело-красного цвета. Оно отличалось яркостью по сравнению с другими, а красные панели складывались в большой крест.

Я с сожалением посмотрел на свою раздутую ногу. Мне пришло в голову, что моя вспыльчивость вышла мне боком и теперь грозит не только болью, но и тем, что в сто раз хуже, – лишним вниманием.

Не то чтобы наш вид был совсем лишён эмоций, как уже было сказано. Мы злились, спорили, жалели и грустили, но без крайностей, к примеру, таких, как мои выходки…

Стоя перед запертой дверью, я не решался постучать. Встречаться с обитателем этого места мне не хотелось. Фельдшер у нас был уже немолодой, но вполне бодрый. Да и попробуй заставить хитрых Кошачьих Фелидеа уйти с работ – сам в дураках останешься! Тем более они все такие надменные, как на подбор, и ловкие. Я не особо любил их, тем более что представители были одними из наших соседей. Семейство кошачьих, так же, как и все, было не из очень живучих. Я точно знал, что в ближайших заповедниках у них кроме рысей никого не встречалось, хотя, говорят, южнее ещё попадались тигры…

Благодаря врождённой изворотливости, они работали чуть ли не в каждой профессии. Завидная участь. Феликс Фелидеа был нашим фельдшером всю мою жизнь, а его супруга Дафна была вторым преподавателем в школе и сейчас обучала группу Клода и Мими. Она наверняка вечером выскажет неудовольствие моим поведением. А в совокупности с рассказом партнера… Домой теперь не очень-то хотелось.

Я наконец поднялся на порог и постучал. Ответом мне была тишина. У меня мелькнула надежда, что это знак и мне не нужна медицинская помощь, но чернеющая нога свидетельствовала об обратном, и я стал стучать активнее. Спустя несколько минут дверь отворилась, и на пороге показался рыжеватый старший. Небольшого роста, метра с полтора, весь такой гибкий и прилизанный с одинаково длинными руками и ногами. Вот кому точно было бы удобно передвигаться на четвереньках! Феликс имел короткий шерстяной покров рыжеватого цвета с небольшими темными полосками и кисточки на ушах, развернутых прямо на меня и располагавшихся чуть выше, чем было принято у Медвежьих. Даже при этом довольно интересном виде он умудрялся смотреть на меня, как будто я последнее животное в мире и снова отнимаю его драгоценное время. Хотя уж его-то работы были крайне необременительными! Впрочем, как всегда.

– Домеон. Не могу сказать, что удивлён. Что на этот раз? Какая часть дома или школы вызвала твоё неудовольствие?

Опять, снова и как всегда. В заповеднике давно всем было известно про мою неуместную раздражительность и привычку выражать ее громлением стен и мебели. Матери уже не раз высказывали на этот счёт… Но разве моя вина в том, что многие этим пользуются и делают из мухи слона!

Я молча выставил вперёд синюю ногу. Он хмыкнул, удовлетворившись своим правильным предсказанием, и указал жестом в сторону приемной. Не то чтобы я действительно часто здесь бывал, но пару раз приходилось обращаться, путь был уже известен. Особенно после того, как после смерти отца я разбил руку и не пошел к фельдшеру – мне ее ломали заново. Я прекрасно усвоил тот урок, ведь обезболивающих как таковых у нас не было, по крайней мере, не для подобного случая. Ну, или не было именно в тот раз, не знаю. Короче, боль была адская!

Я прошёл в светлую комнату с суперсовременным рентгеном. Он был экономичен и практически безвреден: минимальное излучение, и то странного происхождения. Особенности работы и содержания этих приборов можно было узнать, только пройдя обучение здесь.

Сев на край аппарата, я послушно выставил вперёд ногу, и Феликс закрепил ее на специальной выемке. Затем он отошёл к пункту управления и сделал рентген. Опять же жестом указав на дверь, он принялся готовить снимок к изучению. Я был совершенно не против молчания. Послушно вышел в коридор и уселся на кушетку.

Как же мне не нравилось все это! Наверняка матери уже сообщили о моей выходке, и та вечером устроит мне выволочку. Одно радовало – о походе с Мартимой на пирс можно было точно забыть, и я сосредоточился на этой позитивной мысли.

– Для животного с человеческими наклонностями у тебя поразительно терпеливые кости, – фельдшер усмехнулся, опершись на дверной косяк и отвлекая меня от позитивных мыслей.

В ответ я низко опустил голову и стиснул зубы. Это мерзкое… нечеловек вечно подначивал меня и пытался задеть. Невыносимый тип! Он насмешливо продолжал:

– Всего лишь трещина, Домеон, зарастёт пару часов. И будь добр, предоставь день покоя ноге, а не как обычно. Это значит, можно будет уже завтра дальше идти крушить школьную мебель.

Бросив косой взгляд на Феликса, я заметил его довольную ухмылку. Конечно, он уже догадался. Не надо быть семи пядей во лбу, чтобы сопоставить время. Наверное, будет вечером с партнершей обсуждать, смакуя остальные подробности, которые она ему непременно во всех красках поведает…

Но в этот момент дверь в коридор неожиданно отворилась, и весь проем закрыла знакомая фигура матери. Я удивился и инстинктивно вжался в каталку, насколько было возможно. Слишком рано для нравоучений, но она словно меня не замечала:

– Перелом? – она коротко кивнула фельдшеру.

– На этот раз всего лишь трещина, Яна, но я не гарантирую, что его вообще признают годным для работ такими темпами. Он сущий псих!

Феликс надменно взглянул на мать, театрально разводя руками.

– Какое счастье, что до распределения осталось всего ничего, да и проверки на психическое и физическое здоровье у нас нет, иначе остались бы без фельдшера точно, – ответила мать ехидно и ничуть не заботясь о реакции нашей рыси, развернулась в сторону выхода.

Я молча поковылял за ней, не удостоив прощанием «спасителя», абсолютно точно затаившего очередную обиду на наше семейство. Знал бы, что всего лишь трещина, – не шел бы сюда, давая повод драной рыси потешаться надо мной.

При этом в голове никак не укладывалось, каким образом мать так быстро узнала о случившемся. Ведь ее работы проходили рядом с нашим домом в другой части заповедника. Поражало и молчание – обычно она сразу начинала выговаривать мне. Конечно, я не был идеальным младшим, в отличие от Мартимы, которая с раннего детства помогала по хозяйству и была любимицей чуть ли не всего заповедника, но…

– Дом… – Ее голос прервал мои размышления. Я опустил голову и ссутулился.

Она откинула назад длинные косы бурого цвета и как-то необычно для себя смутилась. В голосе слышалась усталость и робость – прямо-таки фантастическое сочетание для моей грозной матери:

– Знаешь, ты с детства был необычным младшим, эмоциональным, почти как человек…

Я встал как вкопанный. Что ещё за начало разговора? Пусть лучше уж орет! Она же не останавливалась, и мне пришлось, прихрамывая, продолжить путь неизвестно куда.

– Я всегда благосклонно относилась к твоему отцу. Ни он, ни я не отличались ничем необычным. А потом родился ты… Ты был привязан к нам гораздо больше других младших. Эти проявления человеческих эмоций пугали нас. Потом родилась Мартима, и наша и без того необычная семья стала просто неординарной. После тех, других, – она даже не дернулась, упоминая о последышах, – и смерти твоего отца ты стал все больше уходить в себя, и я ничего не могла поделать. Кони говорил, что такое встречается и я не должна тебя ломать – просто принять.

Вот здесь я ощутил знакомое гадкое чувство в груди. Она обсуждала меня с Учителем? Они говорили про меня у меня за спиной? Вот кто точно лишён порока эмоциональности! Тем временем она продолжала:

– Но ты подаешь себя как человеческий подросток, несмотря на то, что ты животное. Да, Домеон, хватит это отрицать и вести себя как неразумный, глупый мальчишка! Мы – животные, хотим того или нет, даже с такими эмоциями, как у тебя.

Я насупился, но что-то в этом разговоре меня пугало. Мы не обсуждали никогда такие вещи. Это же неприемлемо, запретно – называйте как хотите! Я не был глуп и понимал, что далеко не моя очередная выходка стала причиной этого разбора полетов. Неужели что-то случилось и мать готовит меня к этому? Но, перебрав в уме все возможные варианты, я просто не смог придумать ничего стоящего – наша жизнь слишком предсказуема. Тем временем мать не унималась:

– Домеон, ты слушаешь меня? Я просто хочу тебе сказать, что ты уже не младший, ты мыслишь и поступаешь как взрослое животное. Скоро будет распределение на работы, и ходят слухи, что приедут представители общих работ, а значит, ты обязан закончить именно эту часть обучения и вести себя приемлемо для нашего вида.

Она посмотрела на меня осуждающе, а я ликовал, пропуская все «тревожные звоночки», звучавшие в этом разговоре. Неужели моя мечта может исполниться и я покину это место и отправлюсь на загадочные работы? Мать, конечно, знает о моих желаниях, и, значит, она их поддерживает. Хотя родители у нас редко влияют на выбор, им по большому счёту безразлично. Я самый крупный медведь из младших – они просто не могут меня не взять! Но потом я вспомнил про свои выходки и эмоциональные всплески и снова резко остановился. Ведь если им станет известно, а им обязан доложить об этом Учитель и иерарх, то они могут посчитать меня неподходящим кандидатом.

– Но мама… как, когда распределение? – я испуганно поднял на неё глаза. Она остановилась.

– Скоро, Домеон, поэтому пора уже начинать доказывать, что ты способен быть старшим. Такого нервного медведя, хоть и с выдающимися физическими данными, могут просто не захотеть взять. Ты ведёшь себя, как звери в брачный период или человеческий подросток. Вот молчи и будь как животное. Это в твоих интересах.

Мать продолжила движение, но последние слова камнем врезались в моё сознание. Быть животным. Ну что ж, по крайней мере, можно попробовать сделать вид. Я, хромая, побежал догонять ее. Один вопрос не по теме все же прорезался наружу:

– Подожди, а как ты узнала про школу? Почему так быстро оказалась у медицинского пункта? У тебя есть новости?

Она не остановилась, а только прибавила шагу, уставившись себе под ноги:

– Я собиралась сообщить тебе важные новости: скоро в нашей семье произойдут изменения. И ты должен быть готов к этому, но пока ты крушишь мебель в школе, сбегаешь с занятий и ведёшь себя, как люди. Это невозможно! Мне будет нужен нормальный сын, а не человеческая истеричка! Так что сроку тебе несколько дней. Может, я и расскажу вам с Мартимой.

А вот это уже стало интересно. Чем это моя идеальная сестрица заслужила недоверие. Обычно мать всегда была ею довольна, все рассказывала и обсуждала с ней. Я решил задать вопрос вслух:

– Чем же наша белая медведица заслужила твоё неудовольствие?

Мать поджала губы, и я на миг понял, что видит Учитель, когда я отказываюсь отвечать. То еще зрелище!

– Мартима ещё только младшая и не способна адекватно оценивать события.

После этого последовал тяжёлый вздох, и мать раздраженно бросила:

– Я так рассчитывала, что хотя бы ее обойдёт бремя эмоций!

Я был весьма удивлён. Насколько я знал свою сестрицу, она была образцовым животным. Даже наш иерарх ласково называл ее своей маленькой преемницей, что в принципе было нонсенсом. Мне было так интересно что же такое учинила Мартима, что я упустил из виду основную причину спора. Мать молча шла рядом, в немом раздражении хмурясь и что-то продумывая. Мне со стороны было видно течение ее мыслей, не радостных, судя по всему.

Не могу представить себе, что такого важного может произойти. Наша жизнь, вернее выживание, подвержены единому сценарию. Мы не только воспроизводим самих себя, но и пытаемся сделать планету вновь пригодной для жизни, устраняя последствия жизнедеятельности человечества. Даже если что-то произойдет конкретно в нашей семье, это не может иметь особого значения в масштабах опять меняющегося мира…

Я поймал себя на мысли, что это «важное семейное событие» меркнет перед перспективой вырваться из заповедника и познать мир за его пределами. Невольно мне вспомнился все тот же вечер, когда товарищ отца рассказал нам историю о материках и других заповедниках, остатках человеческой цивилизации. О том, как они ликвидировали последствия на старой атомной электростанции возле руин человеческого города. Я много раз пересказывал сам себе подробности того разговора, чтобы ничего не забыть и не упустить.

Они тогда сидели у костра – большой медведь, моя семья, семейство Касторидае, присоединившееся позже историй и голограмм, и наши незаметные маленькие соседи – Сцуридае. Не знаю, где они раздобыли дров, но была поздняя осень, и в доме просто так уже не удавалось посидеть. Наверное, Иерарх в честь гостя разрешил им взять вязанку или отправиться в лес за поиском сухих ветвей. Я, как обычно, пристроился за большим вечнозеленым кустом под окном, где была довольно сносная слышимость, порядком устав и засыпая. Вокруг стоял лес, наш дом был самый крайний, на границе заповедника.

Огонь полыхал, и все с удовольствием и недоверием рассматривали голограммы гостя, которые он вновь достал по просьбе только что присоединившихся. Из-за ветра я слышал уже лишь отрывки, но помимо названий и описания материков мне удалось узнать, что большой медведь и мой отец работали где-то вместе довольно долгое время. При каждом рассказе были попытки уговоров к возвращению отца. Гость постоянно повторял:

– Ну у них же были сведения о неполадках в реакторе, конечно, как только начались катаклизмы, ситуация усугубилась. В этой треклятой стране в последнюю очередь закрыли все станции. Куда они смотрели? Эмо, мы даже близко не смогли к ней подойти, и это чудо, что как-то удалось ее законсервировать. Если бы не данные человечества, сохранившиеся в городе, нам бы всем тут было запрещено селиться еще тысечелетиями.

Слова Фабина Касторидае заглушил ветер, я слышал лишь: «…почему они такие упертые эти люди, не стали присоединяться к радиационной конвенции, ведь…»

Помню лишь ответ гостя о том, что теперь уже никто ничего не узнает и хвала Великой Природе, что в этой части света удалось избежать того, что постигло Азию.

Потом все вовсе перешли на шепот, и я совсем плохо стал понимать, о чем идет речь. Только странные существа, о которых говорили украдкой, не давали мне покоя. Я помню тревожные выражения лиц и тихие неразборчивые переговоры в тот момент. Как отец смотрел на живот матери и переглядывался со своим другом. Может, они говорили о последышах?

Прошло минут двадцать нашего пути, и дом уже был виден за поворотом, когда навстречу выбежала Мартима. Я остановился как вкопанный – она была растрепанная и возбужденная, на светлой коже проступал румянец.

Мать ускорила шаг и, прежде чем Мартима успела открыть рот для упреков (весь ее вид свидетельствовал об этом), выставила вперёд руку и зарычала:

– А сейчас ты молча развернёшься и пойдёшь домой в свою комнату! И не выйдешь оттуда до самого вечера, да и вечером будешь есть молча, и я клянусь Великой Природой, что ты послушаешься меня!

Такие доводы меня не остановили бы, но, видно, природную послушность сестры не так-то просто вывести каким-то неимоверным событием семейного масштаба. Она резко развернулась, взметнув копну белых растрепанных волос, и побежала к дому. Я бы мог поклясться, что за этой сценой наблюдала рыжая макушка в верхнем окне. И с чего это сегодня занятия в младшей группе закончились так рано?

На крыльце мы с моей хмурой спутницей расстались, и я отправился в свою комнату, жалея об отсутствии возможности забраться в чащу леса или хотя бы на водонапорную башню. Моя комната была крохотной, как и все другие, предназначенные для младших. Зато своя. Мне не нравились ни выцветшие деревянные полы, ни холодные каменные стены, но выбирать у нас не приходится. Возможно, став старшим, я получу комнату поуютнее или смогу попросить Касторидае хотя бы сделать деревянные накладки на стены из старых прутьев.

Пролежав в своей кровати целый час, я стал собираться к ужину – умылся, сменил одежду. Затем сел на кровать и устало уставился в окно: слишком много событий в этот день произошло. Кем бы ни был наш вид, мы были не приспособлены испытывать сильные чувства, думать как-то иначе, чем все вокруг. Мои всплески непросто было терпеть даже мне самому, это вызывало мигрени.

Я схватился за голову… и в этот момент тихо хлопнула дверь. Я дернулся, уже собираясь оправдываться перед матерью непонятно за что, но вместо этого ошалело уставился в бледное лицо сестры.

– Помолчи ради Великой Природы! У меня есть новости. Я была на экскурсии в почтовом отделении и узнала, что нашу семью ожидают изменения.

Ах да, конечно, наша умница снова посещала экскурсии по всем работам заповедника! Ну чем не преемница Иерарха?

– Ой, да мать уже сказала мне… ерунда какая-нибудь…

– Не перебивай меня!

Я удивлённо взглянул на Мартиму. Да она рычала на меня! Моя любезная чудо-сестрица! Это точно заставило меня заткнуться, но скорее из-за интереса перед происходящим.

– Это касается нас обоих и нашего отца. И повлияет на нашу жизнь. Если ты хочешь отправиться на общие работы через месяц, когда будет отбор, то должен сделать вид, что эмоции тебя покинули и ты порядочное животное.

Она ехидно закатила глаза. Моя массивная челюсть отвисла. Это моя сестра малышка – идеал?! Нет, мир нашего заповедника совсем сошёл с ума. Однако постепенно смысл ее слов стал доходить до меня. И откуда она про все знала? Проныра.

Должно быть, часть своих мыслей я высказал вслух.

– Ой да хватит! Про твоё стремление покинуть это место в доме не знает только ленивый или Фелидеа. Я лично не вижу в этом ничего привлекательного – я уверена, за этими работами скрывается нечто не очень хорошее, иначе бы животные не погибали. Хватит уже вздрагивать! Привыкай к животности. Я бы с радостью осталась на твоём месте в заповеднике и попыталась принести пользу.

Она явно ушла не в ту сторону; наверное, присутствие в моей комнате ей было слишком непривычно.

– Мартима, ближе к делу, я польщен твоей заботой, но я все решил.

– Я в курсе, – она тяжело вздохнула. – Я много чего слышу, ведь у меня достаточно времени для посещений работ, пока я не хожу на занятия. Говорят, к нам совсем скоро приедет белый медведь в качестве маминого партнера.

Смысл ее слов доходил до меня постепенно. Партнёр? Как отец? Но резкий вздох сестры отвлёк меня от размышлений. Она подскочила и выбежала из спальни как ошпаренная. Вдали слышались шаги матери.

Я остался один на один с полнейшей невозможностью обсудить эту невероятную новость. Партнёр? Белый медведь? Откуда он взялся вообще, что это значит? Гнев в который раз за день стал застилать мне глаза. Мне не нужен новый отец, этот тип не имеет никакого отношения к нашей семье и жизни!

А затем пришло понимание: да это слухи! Сестра ещё совсем маленькая и совершенно неправильно поняла услышанные разговоры. Конечно! К чему это редчайшему белому медведю ехать в захолустный мелкий заповедник. Нет, перемещения у нас были вполне приняты, ведь как иначе развиваться и находить более подходящих партнеров. Но столь странные события, как приезд белого медведя чуть ли ни на край света… Вряд ли.

– Урсидае, идите ужинать! – рык матери ворвался в мои мысли, и я с вполне нормальным настроением пошёл переваривать очередную порцию ягод.

В столовой состоялся один из самых странных ужинов в нашей семье. Где бы это записать, что я сидел вполне довольный, а мать и сестра хмуро уставились себе в тарелки, при этом раздраженно поглядывая то друг на друга, то – с удивлением – на меня. Мартима явно злилась, а мать скорее была растеряна. Потрясающий вечер, даже брусника показалась мне слаще.

Это было начало холодной войны двух самок в нашей семье. Я слышал, что когда-то такое было в человеческой истории: два влиятельных государства не могли поделить мир. При этом одно было молодым и вызывающим, а другое основательно угрожающим. Пока боевых действий не наблюдалось, обе потихоньку усиливали атмосферу напряженности.

А я продолжил занятия. Выходка моя, как всегда, не произвела фурора, и жизнь текла своим чередом, лишь ежеминутные мысли об общих работах туманили разум.

Учитель же не прекращал удивлять нас, и каждый день мы выходили из класса молчаливые и сосредоточенные. Если каждый из нас и думал, что первые картинки были исключением, то ошибались. Хоть и без иллюстраций, но тема человечества закрыта не была и то тут, то там всплывала в самые неожиданные моменты.

Тишина поселилась и в тук-туке, ведь мы боялись обсуждать все услышанное. Это было странно, и никто не знал, почему Учитель решил остановиться именно на нашем классе, подвергнуть нас такому испытанию запретными темами. Очевидно, что никому ранее он это не показывал – это стало бы известно, и его могли отправить в другой заповедник или даже лишить права на работы. И вообще, откуда столько информации?

Картинок больше не было, и разговор в какой-то момент наконец перешёл черту Великих катаклизмов. Мы в очередной раз услышали историю о том, как был создан наш вид и организовано общество. Как ни странно, об этом нам снова поведала Элла, на этот раз без дополнений от Учителя.

Итак, точной длительности Великих катаклизмов никто не знает. Были они стихийные и неожиданные. После начала вулканической зимы, к которой привело извержение супервулкана в северной Америке, человечество посчитало, что стирания с лица Земли половины населения природе будет вполне достаточно. Но иллюзии об управлении земными процессами разрушились о волны цунами, подземные толчки небывалой силы и столбы пепла из жерл вулканов.

В этот раз рассказ сопровождался иллюстрациями. Столько картинок, сохранившихся с тех времен на слайдах, мы, пожалуй, не видели ни разу ни до, ни после занятий по истории. Для меня до сих пор остается загадкой, как Учитель подгадывал моменты рассказа своей ученицы, чтобы показывать нам соответствующие фото. Может быть, они и готовились.

На них были изображены руины мировых столиц, людские трупы. Больше всего меня удивила мировая карта с отмеченными очагами техногенных катастроф. Их были тысячи – практически вся Азия была поражена радиацией. Это был единственный раз, когда Элла запнулась, не в силах преодолеть этот барьер неизбежности, а Учитель тихим голосом дополнил ее:

– Развитие радиационных технологий и слишком неожиданные толчки в районе островных государств не позволили изолировать угрозу. В то время существовала страна в этом районе, которая, пользуясь ситуацией в мире, за несколько десятков лет подчинила себе практически всю Азию и тихоокеанские острова. Но они не успели этим насладиться и были практически полностью истреблены природными катаклизмами небывалой мощи. Словно десяток радиоактивных бомб взорвался разом, оставляя после себя выжженную землю и пустые океаны.

Повисло неловкое молчание, наполненное презрением к людям —существам, не сумевшим просто жить в гармонии с природой, не круша все вокруг. Наконец, Элла пришла в себя и рассказала, что примерно в это же время наступила великая ночь, когда Земля на несколько дней замедлила свое вращение и даже, говорят, отошла от орбиты.

Звучало угрожающе, но и день-то сейчас более длинный, и год изменился в сравнении с эрой человечества, хотя считали дни мы все по тому же календарю… должно быть, так оно и было.

Человечество оказалось на грани вымирания. Данные об этом были получены со спутников, которые прослужили ещё лет пятьдесят после создания выживших. Приспособиться было сложно: холод и техногенные катастрофы сделали самым ценным ресурсом еду, началась борьба за имеющиеся ресурсы. Тем временем животный и растительный мир менялся, приспосабливаясь под существующие реалии. Человек же пытался совместить все самые современные технологии с пещерными инстинктами выживания. Получалось плохо, все низменные эмоции вылились наружу и стирали с лица Земли то немногое, что еще оставалось.

Материки сблизились, и это резко изменило ландшафт и без того неузнаваемые очертания мира. Ныне известная часть человечества сосредоточилась на Восточно-Европейской равнине, занимая то, что осталось от деревень и сел. В крупных городах находиться было невозможно – трупы и полная антисанитария. Люди искали убежища и нашли их в тех немногих местах, на которые покушались в меньшей степени, – в заповедниках. Говорят, что тогда-то и стало приходить понимание того, что природу нужно ценить и беречь. Правда, это не мешало людям убивать друг друга за те скудные ресурсы, оставшиеся в свободном доступе.

Данные со всего мира стекались в те немногие информационные центры, которые пытались спроектировать возможное будущее, найти ответы на вопросы: что будет дальше и как жить в таких условиях? Но привычные ресурсы были практически исчерпаны, а сведений поступало все меньше. К примеру, иногда появлялись данные, что Центральная Африка тоже частично уцелела. При этом племенам, населявшим ее, было проще приспособиться к окружающей обстановке: они, и так были достаточно близки к природе. Но выяснить, правда ли это, не представлялось возможным.

Слайды иллюстрировали весь этот рассказ, показывая серые заброшенные здания, горы людей возле огромных строений со шпилями или ободранными золотыми куполами. Непонятно было, живы они или нет. В центре стояли мужчины и женщины, одетые во все черное, с крестами в руках. Эти, судя по всему, были живые. Вообще, таких людей было все больше на фото, они появлялись то на одной картинке, то на другой. На темных изображениях виднелись толпы вокруг, кто-то держался за руки, кто-то лежал в неестественной позе, вытянув руки. Одним из последних фото было очень некачественное изображение усатого мужчины. Он был весь в пыли и устало привалился к обрушившейся стене. На нем был костюм, а рядом сидел зверь вроде волка. Часть снимка была засвечена, но я явственно различал лежащие слева от него маленькие ножки.

То, что мы видели, и рассказ Эллы, которая хоть и зазубрила свое выступление, но все же порой просто замолкала в ужасе, было похлеще размышлений о тщетности бытия. И о чем я думал только вчера! Мы знали обо всем этом, но сейчас, после просмотра запретных картинок и всех этих слайдов, словно заново проживали все эти столетия боли, слез и катастроф. Словно опять перед нами стояли люди, убившие себя и нарушившие природные заповеди. Неспроста мы живем сейчас именно так, ничего не портим и не убиваем, не лжем и не обманываем.

Рассказ тем временем продолжался. Материки фрагментарно встретились. И повествование приблизилось к самой эпичной своей части.

Люди стремительно вымирали, и их количество сокращалось с ужасающей скоростью. Оставшиеся в живых наконец-то стали сбиваться в группы и пытаться устроить свою жизнь на руинах прошлого. Но им было очень холодно и голодно, болезни прогрессировали без привычных лекарств, а организмы были истощены стрессами и болью. Когда население нашего единого материка упало до пары миллионов, из ниоткуда возник он – Великий Создатель. Странное звероподобное существо сначала вызвало панику в тех местах, где появлялось, но затем оказалось, что это спасение.

Он был огромный и сильный, под два метра ростом. Передвигался как прямо, так и на четвереньках, охраняя свою территорию от незваных людей. Они сначала пытались убить его, но не смогли. Потом пришло понимание, что гость не желал им смерти, он хотел общения с людьми, хотел помочь.

После его продолжительных попыток объяснить представители человеческой расы наконец-то поняли, что стоит обратить внимание на его способности и тот выход, что он предлагал. Организм этого животного был вынослив, быстро регенерировал, не боялся низких температур, был непривередлив к пище. Кроме всего этого проявлялись звериные качества во внешности и способностях. Он был быстр и ловок, люди стали воспринимать его совсем иначе. Они наконец-то поняли, что, обладая всем этим, выжить станет гораздо проще, послушали пугающего гостя. После этого все представители человеческого населения несколько недель собирались в самом центральном заповеднике для общения с ним. Было понятно, что выход найден, оставалось лишь довериться.

Великий Создатель был из семейства Пантера Фелидеа, но только необычным и поражающим. Рассказывают, что он смахивал на альбиноса с огромной львиной гривой белоснежного цвета. Воистину редкий и завораживающий образ! Сейчас встретить животных этого вида нельзя. Он был уникален, единственный в своем роде.

Но ни фото, ни изображения не было, не было ничего, что подтверждало бы существование Великого Создателя в натуре – только передаваемые из уст в уста описания. Хотя, судя по рассказам, его появление напоминало картины с людьми в черных одеждах с крестами. Ему поклонялись, его обожали и готовы были на все, что он предлагал. А предложение было, мягко говоря, необычное.

Великий Создатель принёс нам сыворотки примерно 150 семейств зверей, преимущественно обитавших в этих районах, а также немного севернее и южнее. Они были в ампулах для инъекций мутно-зеленого цвета. Укол делался в плечо и был весьма болезненным. Те, кто их делал себе, менялись в течение месяца агонии и жутких галлюцинаций, приобретая необходимые для выживания способности. Говорят, первых испытателей держали взаперти и никому не показывали, чтобы не пугать остальных. Они вели себя как дикие звери, бросаясь на все живое без разбору. Но итогом было животное естество, спокойное и безэмоциональное.

Первые животные не были похожи на нас, имели более «человеческий» вид, а вот первое потомство уже очень сильно от них отличалось. Практически все обращенные сразу отказались от своих имён и приняли новые семейства с новой жизнью.

При этом сыворотки вводились не всем несмотря на то, что их явно было больше желающих, а только по результатам специальных тестов, и действовали они далеко не всегда. Для определения возможности следовало сдать пункцию слизистой и отправить ее чуть ли не в единственную лабораторию, сохранившуюся с тех времен. Иногда люди «договаривались» и в обход правил вводили сыворотку, а потом умирали в процессе перерождения. Это сократило численность многонационального населения, сбившегося в бывшей Восточной Европе, ещё в четыре раза. Слишком резко, словно агония людей настала одновременно со спасением. Последний человек умер через 26 лет после создания первого животного. Остальные полмиллиона вытащили счастливый билет.

В этот момент Великий Создатель безвозвратно исчез, и никто его больше никогда не видел. Но паники не было, теперь эмоции не руководили обществом – только холодный расчет. Первые животные созвали совет и организовали иерархию, где утвердили Великое соглашение о жизни. Как это ни странно, жить решили в тех немногих местах, которые человечество когда-то сберегло и охраняло, – в заповедниках. Они были разбросаны по всему новому материку, и животные еще пару лет расселялись между ними, налаживая общение и передачу ресурсов. К счастью, большинство атомных реакторов успели вовремя остановить еще на самом пике Великих катаклизмов, так что техногенные угрозы представляли только комбинаты химической и прочей промышленности, точечно раскиданные между руинами городов. Я знал, что животные до сих пор эти угрозы периодически нейтрализуют. Так рассказывали отец и его товарищи нечастыми семейными вечерами у костров.

Общий язык возник сам собой, трансформировавшись из смеси бывшевропейских наречий, таким образом, чтобы новому виду было удобнее общаться. И, конечно, бичом нашего общества стали логичность и разумность: сильные применяют силу, умные – исследуют, а быстрые – возят все это общество на своих плечах. Примитивно, но как есть… Именно поэтому лет через сто появились первые хосписы, которые сразу же стали крайне непопулярны. Ведь жизнь должна быть рациональна.

Все самые передовые и экологичные технологии человечества были сохранены и приумножены, только теперь каждое решение принималось в соответствии с принципами уважения и охраны самого важного в нашем новом мире – Великой Природы.

Рассказ Эллы прервался в самом его конце, служащим одновременно началом нашей истории. Все внезапно оказались в тишине, а на экране повисла последняя картинка на сегодня – все тот же человеческий дом на обрыве, увиденный мною не так давно. Но теперь он был местом обитания группы самых первых Дельфинедае, еще напоминавших по виду очень бледных безволосых людей. Значит, где-то неподалеку было море…

Мать Эллы действительно подготовила дочь и, видно, потратила на полировку ее знаний не один час, чтобы уместить этот чудесный разговор с ней в рассказ. Не знаю, откуда у нее такая подробная информация, но она явно была горда собой. Только вот почему-то все же смотрела со страхом на Учителя.

Но он не стал поправлять ее и с тяжёлым вздохом поблагодарил.

– А кто-нибудь хочет рассказать мне, откуда мы знаем такую подробную историю создания нашего вида? – он испытующе обвёл взглядом весь класс, но остановился на мне.

– Ну не прям такую подробную, конечно. Вообще, с того момента прошло около пятисот лет, сменилось не так много поколений, и они помнят все это, ещё есть записи и электронные учебники, недаром же у нас занятия по истории для всех, – Алиса спокойно доложила общеизвестные факты, косясь на Эллу.

– Но вам не кажется странным, что, находясь так изолированно друг от друга, возможно, животные заповедников могли приврать или ошибиться, ведь информация могла бы быть и разнообразнее?

Учитель определённо смотрел на меня, что начинало выводить из себя. Неужели туповатые вопросительные физиономии вокруг не говорят, что это самая ценная информация из первых уст? И вообще, животные не умеют врать, по крайней мере, почти все… Более того, наша отличница явно превзошла саму себя, о чем свидетельствовали все измученные долгим рассказом лица вокруг.

Мне было глубоко наплевать на эти рассуждения, ведь каждый день все ближе был выпуск и назначения на работы. Именно поэтому я не придал особого значения хмурому лицу Учителя, который разочаровано объявил о завершении занятия и, поблагодарив нас, скрылся в коридоре.

Занятия в этот день шли дольше положенного, и время перевалило за полдень. Домашняя холодная война не сбавляла оборотов, и это начинало меня раздражать. Идти туда совершенно не хотелось, поэтому я отказался от тук-тука и побрел пешком. Большинство работ заканчивалось, и в сумерках то и дело мелькали лица животных заповедника, спешащих по домам.

Нет, конечно, наша история сложена как-то идеально, что ли, без шероховатостей и острых углов. Неотвеченными оставались главные вопросы о личности Великого Создателя и периоде создания нашего вида. Зато полномочия иерархов аж наизусть учить надо!

Но все это мало кого интересовало, ведь главной целью было выживание, и любой аспект «нового прошлого» не мог подвергаться сомнению ввиду следования этой общей концепции. «Мы усвоили урок» – фраза на все эти пятьсот лет истории, и лично я никогда бы не стал думать иначе, ведь ни разу не видел ни одного животного, не следующего Великому Соглашению о жизни. Только парочка безобидных истеричек вроде меня нарушали покой.

Хоровод мыслей в голове усыпил внимание, и я не сразу заметил, что мне навстречу не спеша движется наш Иерарх. Эта должность всегда была выборной с самого создания нас и требовала массы знаний и умений. Иерарх должен был пройти обучение всем работам в заповеднике, куда избирался, и только после этого утверждался в должности. Безусловно, обучение было кратким и не могло превышать более года по каждой из работ. Наш Иерарх по иронии судьбы был на волосок от провала, когда проходил курс обучения в школе, и это заняло у него ровно год, ведь наставника не устраивал уровень его знаний. Наставником был его брат и по совместительству мой Учитель. Меня всегда это забавляло. Никаких поблажек.

Все это было известно из его биографии, доступной каждому жителю заповедника и – ах да! – обязательной к изучению. Максимум прозрачности в деятельности и ежемесячная отчетность перед представителями работ. Я находил это утомительным.

Милош Элафус Сервидае очень отличался от своего брата, был величественным и статным оленем. Бурая короткая шерсть с белой окантовкой возле лица и груди, высокий рост под два метра и раскидистые рога, свидетельствовавшие о значительном возрасте. В отличие от Кони, он всегда ходил прямо и никогда не горбился, из-за чего создавалось впечатление, что он намного выше, хотя комплекция у них в целом была одинаковой. Кстати, говорят, в его семье снова ожидалось пополнение, попытка номер десять, так сказать, ведь звание Иерарха никак не спасало от рождения последышей…

Я искренне надеялся, что он меня не заметит, но уже через пару метров осознал неизбежность разговора.

– Домеон Урсус Урсидае, какая приятная встреча!

Его небольшая белая бородка, переходящая в «фартук», забавно колыхалась на ветру. Он смотрел на меня неизменно величественным взглядом, ожидая как минимум любезности.

– Добрый вечер, Иерарх, очень рад нашей встрече. – Надеюсь, весь мой вид подтверждал эти слова, ведь скоро это животное будет решать, на какие работы меня отправить.

– Очевидно, ты решил прогуляться после занятий и обдумать семейные новости? Что ж, поздравляю и надеюсь, что вы поладите, ведь мы давно не принимали новых животных в заповеднике, это пойдет нам на пользу, – он довольно улыбнулся, смакуя каждое слово. – Я думаю, на решение нашего гостя повлияло присутствие твоей чудесной сестры! Я всегда знал, что она умница и уже с малых лет будет вершить дела на благо общества. В любом случае уже вечером вы узнаете все точнее. Не забудь про сеанс новостей в радиовещательной через полчаса. На твоем месте я бы скорее отправился домой!

И он с улыбкой пошел в сторону телерадиоцентра, стоящего рядом с водонапорной башней и маячившего на горизонте синим шпилем. Я же ринулся по направлению к дому, пытаясь вспомнить разговор с сестрой. Но она не может быть права, не может…

Вещания случались у нас редко, и обычно о них предупреждали заранее: так было проще всего довести необходимую информацию до населения. Время всегда было одно и то же, и я точно знал, что успею за несколько минут до начала.

Как правило, о новом сеансе сообщалось на предыдущем либо посредством сарафанного радио. Но мне на долю сегодня выпало личное приглашение, и меня это ни разу не радовало.

Теперь последствия домашней «холодной войны» дошли и до меня. Особенно ее причина…

Несмотря на ноющую боль в еще не зажившей ноге, я несся сломя голову! Мимо мелькали полукруги улиц и серые дома. Дорожки вдоль моего пути были утоптаны и присыпаны мелким гравием с песком. На поворотах меня заносило, и я начинал жалеть об этой гонке, предвидя мозоли на ногах и появление нового синющего отека. Феликс явно зря рассчитывал на покой для моей трещины в ноге.

И все же я прибежал как раз вовремя, залетев в дом, где уже все три семьи спускались в радиовещательную. Фелидеа о чем-то переговаривались, а партнеры Сцуридае весело устраивались на скамьях. Мать и сестра уже сидели у телевизора по разные стороны комнаты. Я испуганно смотрел на сестру, но та упрямо пялилась в монитор и, казалось, сознательно избегала моего настойчивого взгляда. В комнате никто не обращал внимание на нашу разрозненность; соседи весело болтали, обсуждая текущие дела.

Но время подходило, и экран стал показывать заставку нашего заповедника №112, затем на нем возникло знакомое лицо Иерарха. Казалось, Феликс предложил мне сесть (не иначе как я загораживал ему монитор), но все мое внимание занимала новость, которую должен был озвучить Милош.

– Добрый вечер, дорогие животные нашего заповедника! Мы с вами давно не собирались. Но сегодня у нас есть для этого прекрасный повод: к нам едет новый житель! Сразу скажу, что это большая честь для нас, ведь он прожил долгую жизнь в одном из самых крупных заповедников – в заповеднике №21.

Семейство Фелидеа дружно охнуло, однако мне это совершенно ни о чем не говорило, я не знал ничего, кроме примерного количества заповедников – около 200. Тем временем Иерарх продолжил:

– Прибытие дорогого постоянного гостя к нам ожидается в течение недели; он будет направлен на строительные работы, так что, Фабиан Касторидае, прошу Вас обеспечить надлежащий прием и выделить обязанности: мне сказали он первоклассный специалист по водным строениям. Для протокола: Нари Урсус Урсидае, 56 лет, без партнера (на этой фразе его лицо расплылось в улыбке), мастер строительных работ, потомства нет, особенности… – здесь возникла театральная пауза, – белый медведь! И поздравляем Яну Урсус Урсидае, которая любезно согласилась стать партнером дорогого Нари. А теперь всем спасибо за внимание! К счастью (или горю), других новостей нет.

Довольная физиономия Милоша одарила нас всех лучезарной улыбкой и исчезла с экранов. Я ошарашено поймал взгляд матери. По-моему, ей было все равно.