Читать книгу Непридуманная история Комсомольской правды - Александр Мешков - Страница 8

У меня был выбор, куда поехать гастарбайтером: Италия, Португалия, Испания, Греция, США. Но из всех чужбин предпочел я старую добрую Англию. Музыку Британии я боготворю. Если меня «кинут», то хоть музыку живую английскую послушаю, посмотрю на собор Святого Павла, поброжу по Трафальгарской площади да посижу где-нибудь на лавочке в Гайд-парке.

Я дальновидно пригласил на прощальную вечеринку простую русскую девицу, талантливого организатора художественных выставок Ирину Серьезную.

– Я де могу к тебе приехать. У бедя темпедатуда. Лучше ты пдиезжай! – сказала она без помощи носа.

Трезвый я бы никогда не поехал бы к простуженной женщине, да еще накануне отъезда в Великобританию, а вот пьяный – я готов войти даже в реанимированную красавицу, пусть даже со скальпелем в кишке, лежащую на операционном столе. Я мчусь в район Таганки, ястребом, вороном, дятлом взлетаю к ней в квартиру и обрушиваю на нее, лежащую в жару, весь свой нерастраченный юношеский пыл. Почему юношеский? Мне в юности мало перепадало секса. Я учился в режимном мореходном училище. Потом в закрытом военно-авиационном училище. Потом в армии. Спорадические свидания с девчатами зачастую заканчивались постыдной поллюцией. И таким образом я сохранил себя как объект утех девичьего одиночества до глубокой зрелости. Ирочка тоже не была избалована сексом в силу своей заурядной внешности, оттого и вызвала меня к себе, будучи смертельно больна гриппом. Но я продезинфицировал себя изрядной порцией водки и был готов к козням гриппа.

– А давай дебедка сдедаем? – сказала она неожиданно. – Пока ты будешь таб, в Адглии, дабодать, од будед дасти.

Ее можно было понять. 30 лет, а она еще не замужем и не родила. Мама с папой в тревоге. Подружки жалеют, сочувствуют. Ирочка уже пять лет встречается с женатым американским художником русского происхождения, и перспектива родить ребеночка у нее таяла на глазах. А тут красавец, стройный, поджарый журналист! Правда, пьющий, но это не беда! Мы все бухаем понемногу, когда-нибудь и где-нибудь.

– Вот ты выздоровеешь, я вернусь из Англии, и мы непременно сделаем ребеночка, – пообещал я. «А что, – подумал тогда я, засыпая рядом с пылающей в жару крошкой, – почему бы нет? Буду жить рядом с Таганкой…»

Утром, спотыкаясь, бредя стремглав в туалет, я увидел на кухне незнакомых людей, мужчину и женщину. Они пили чай. Увидев меня, они застыли в немом молчании, остановив на полпути движения чашек к ртам.

– Доброе утро! – сказал я, учтиво склонив в приветствии голову.

– Доброе утро, – услышал я уже сквозь мощное журчание струи.

– Там, на кухне, незнакомые люди, – сообщил я Ирочке, ныряя под одеяло.

– Здаю. Это папа и баба.

– Ничего, что я без трусов?

– Дормальдо. Ты де педвый.

В полдень мы все же заставили ее встать и поехать в мой сераль. Я должен был поутру с вещами отправиться в старую добрую Англию. Дома мы с ней крепко выпили, я бы даже сказал, надрались, за Родину. Я попрал ее всю ночь, с большим запасом, чтобы память обо мне сохранилась в ее душе на века. Вдруг я не вернусь. Мы дурачились, бесились, пели русские песни, пускали слезу.

Ранним утром позвонил снизу таксист, я вскочил, как задремавший часовой почетного караула, совершил ритуальный, сакральный, прощальный, торопливый акт, почетное омовение чресел, выпил 150 грамм для здоровья, присел на дорожку и выехал в аэропорт.

– Куда летим? – спросил таксист.

– В Лондон! – с гипертрофированным равнодушием ответил я, как если бы это были Мытищи.

– О! – уважительно воскликнул он. – Тогда, может быть, накинешь немного сверху долларов пятьдесят?

Накинул я ему по доброте. Эх! Ох! Ух! Щедрая русская душа! Не ведал я тогда, что через каких-то пару дней ой как я буду жалеть об этой купюре. Чтобы быть честным до конца по отношению к тому, реальному парню, который уезжает на чужбину в поисках счастья, чтобы реально побыть в его шкуре, я решил избавиться ото всех преимуществ, которыми я обладал на этот момент, и уже перед отлетом, в аэропорту, утопил в сортире записную книжку со всеми телефонными номерами моих лондонских друзей и знакомых, которые я тщательно переписал перед отъездом. Тогда я еще не знал, что делаю непростительную глупость.