Читать книгу Решающее испытание - Фредди Ромм - Страница 17

Мы с Сюзан неподвижно стояли на Старой Рыночной площади Руана. Там, где давным-давно никто не торгует. Самое известное место в городе Руане. Я молча смотрела туда… где меня сожгли заживо.

Руан, вот мы и встретились снова, сотни лет спустя. Руан, ты чуть не стал моей могилой, и не твоя заслуга, что этого не произошло. Хотелось бы мне сказать: виноваты годоны, да и то не все, а в основном Бедфорд, Винчестер, Уорвик, Стаффорд, тогда как остальные были подневольными исполнителями, а ещё виноваты Кошон, Леметр и кучка предателей-французов во главе с королём-предателем. Но я помню, как бушевала толпа, когда Кошон требовал от меня отречения. «Сжечь ведьму, сжечь её! На костёр!» – это кричали те же самые руанцы, которые за несколько лет до этого героически защищали свой город от годонов. В меня кидали камнями… Почему? За что?

Какое зло я вам причинила, руанцы? Не моя вина, что я не успела изгнать годонов из вашего города. Не моя вина, что самых отважных и достойных из вас казнили азенкурский мясник Генрих Пятый и кровавый регент Бедфорд. Не моя вина, что годоны вас обложили податью на мой выкуп. Вы впервые увидели меня закованной в цепи, после полугода пыток и издевательств в тюрьме, перед лицом огненной смерти… и принялись бросать в меня камни?!

Меня тогда это и ошарашило. Что же, Кошон искренен, когда уверяет, что хочет спасти мне жизнь, и даже годоны молчат, а народ, французский народ, забрасывает меня камнями и жаждет моей гибели, да какой – через огонь?! Значит, я и вправду виновата, что-то сделала неправильно? Если бы не эта мысль, я, возможно, несмотря на все увещевания Изамбара де ла Пьера, так и не подписала бы это проклятое отречение… и погибла бы в пламени?

Руан, ты, конечно, не тот, что был тогда, и горожане вроде другие, и всё же…

«На этом месте тридцатого мая тысяча четыреста тридцать первого года была сожжена Орлеанская Дева, Жанна Дарк». Нет, не была я сожжена. И никто вместо меня сожжён тоже не был. На этом месте, на Старой Рыночной Площади, уставленной тогда виселицами с телами и шестами с отрубленными головами французских патриотов, в которых тоже кидали камни, под улюлюканье ваших предков, дорогие руанцы, палачи сожгли в тот день мою матричную копию. Копия очень хорошего качества, мне Борис Рабинович показывал видеозапись перехода, я минут пятнадцать после этого была сама не своя. А уж когда мне показывали, как её, мою копию, сжигали и она билась в пламени и дыму…

А может, что-то в ней, моей матричной копии, всё же было неидеально. Ведь та деталь, которая изображала моё сердце, так и не сгорела за восемь часов в трёхметровом пламени, а кому-то из английских солдат померещилась белая голубка, вылетающая из костра.

Технология двадцать пятого столетия пришла на помощь идеям двадцать первого века и оставила ваших предков, дорогие руанцы, с носом. И не за горами то время, когда тысячи, миллионы других невинных вернутся – пройдут, как я сейчас, по городам, где их обрекли на смерть, да промахнулись. Почему-то мне не кажется, что эта новость вас бы обрадовала. «На этом месте тридцатого мая тысяча четыреста тридцать первого года была сожжена матричная копия Орлеанской Девы Жанны Дарк, проживающей в настоящее время в Сан-Франциско». Кто из туристов польстится, захочет посмотреть на такое? А значит, доходы городской казны упадут, рабочих мест поубавится. Так что ваши предки, дорогие руанцы, знали, чего требовали, когда кричали: «Сжечь ведьму, сжечь её! На костёр!». Прозорливые были, смотрели в будущее, заботились о благосостоянии новых поколений таких же, как они.

Бросать камни в закованную девушку, которую вот-вот сожгут заживо… Руанцы, как вы дошли до такой чудовищной низости? Неужели так приятно лишний раз угодить палачам и убийцам? Что за матери вас родили?

Впрочем… Сейчас уже трудно сказать, что меня тогда ударило больнее: ваши камни и злобные выкрики или воспоминания о почестях, которые мне оказывали двумя годами раньше доблестные орлеанцы, впоследствии бросившие меня в самой страшной беде. Так и не пожелали они, спасённые мною от жестокой многомесячной осады, собрать деньги, всего лишь собрать деньги, чтобы внести за меня выкуп. Они сэкономили, предав меня в руки годонов и инквизиторов, в заточение и на пытки, под град ваших камней и на костёр. Теперь они исправно собирают с туристов плату за то, что Орлеанская Дева их спасла, а вы – за то, что помогали моим палачам. Что омерзительнее? Ваши предки, дорогие руанцы, по крайней мере, были со мной искренни…

Что со мною? Зачем я размышляю о том, что давно миновало и уже не вернётся? Почему вижу дурное в том, что воздаётся дань памяти и традиции? Деньги, доходы орлеанцев и руанцев… Неужели только в них дело? Однако и спасли меня от гибели деньги. Но почему их дали не французы?

Наверное, я просто не в настроении сегодня, не иначе как издержки беременности.

* * *

Второй раз в жизни я проследовала по пути со Старой Рыночной площади Руана в Буврёй. Точнее, в Замок Жанны д'Арк. Мы с Сюзан шли не спеша, наслаждаясь летней погодой, вдыхая блаженный аромат свежей зелени, рядом с такими же прохожими, туристами, как и мы. Почему-то в голове вертелось нечто неподобающее моменту: впечатляющая крепость этот Буврёй, очень мощная. Такую небольшим отрядом не возьмёшь. Без артиллерии не обойтись. Часа три обстреливать перед штурмом…

Неудивительно, что именно здесь англичане устроили французскую резиденцию своего короля Генриха Шестого. И… увы, ничего странного, что никто не смог вызволить меня отсюда. Никто, кроме гения, покорившего время.

Заходя в ту самую башню, я не смогла сдержать вздох: ведь каких-нибудь восемь месяцев назад я появилась здесь при совсем иных обстоятельствах…

– Вот в такой клетке англичане содержали Жанну…

Да, верно, вот она. Или, скорее, очень похожа – та, разумеется, давно проржавела и развалилась. А вон – то самое место, слишком хорошо знакомый застенок, который сейчас щедро увешан лампами дневного света и оснащён кондиционерами. Там я готовилась умереть назавтра в мучениях на той площади, откуда мы с Сюзан только что пришли, а перед этим – принять те мучения, о которых даже в смертном приговоре не говорилось. Готовилась умереть, не зная, что от спасения меня отделяют считанные минуты… и шесть веков. Вот здесь сидели солдаты, в течение всей зимы они разводили небольшой костёр, от него было тепло, но душно. Один из них немного говорил по-французски и всё время шутил: «Что, ведьма, нравится тебе наш костёр? Подожди, ещё немного – и у тебя будет свой, гораздо больше». Стоило мне заснуть – и кто-нибудь из них подкрадывался с короткой пикой.

Я мечтала тогда умереть во сне… Полно, со мной ли это было? Уже и шрамы от кандалов почти не заметны, в бассейн хожу в обычном купальнике. Ведь ещё и трёх месяцев не миновало, а я совсем другая. Для меня куда важнее та жизнь, которая час за часом растёт во мне, чем все короли мира. Бог однажды создал человека, а любовь совершает это каждый день. «На женскую работу и без меня найдётся довольно» – я ли это сказала? Верила ли сама этим словам, произнося их перед судьями? Просто не хотелось соглашаться с ними, что главное для меня – как раз женская работа… потому что нельзя соглашаться с врагами ни в чём. Но пройдёт год, два, и я, возможно, поверю, что родилась в Сан-Франциско на рубеже двадцатого и двадцать первого веков. Я буду растить своё дитя, зарабатывать на жизнь программированием или ещё как-нибудь, следить за фигурой и кожей, после работы отдыхать перед телевизором. Возможно, выйду замуж. Может быть, всё-таки за Джорджа.

Сюзан, не надо смотреть на меня таким взглядом! Ты же лучше всех знаешь, что теперь это всего лишь история!