Читать книгу Признания Мегрэ (сборник) - Жорж Сименон - Страница 7

Прежде чем позвонить в первую дверь, комиссар, спохватившись, обернулся к Лапуану, который уже протянул руку к звонку.

– Не хочешь чего-нибудь выпить?

– Нет, шеф.

– Тогда начинай. Я скоро.

Конечно, можно было позвонить и от консьержки. Но комиссар хотел поговорить без свидетелей. К тому же очень хотелось промочить горло.

Ему пришлось пройти не меньше ста метров, чтобы найти наконец крошечный бар, в котором, кроме хозяина, не было ни души.

– Белого вина, – заказал Мегрэ.

Потом передумал.

– Нет, перно.

Перно лучше подходило и к настроению, и к погоде, и к атмосфере этого крошечного бара, где, казалось, никто никогда не бывал.

Мегрэ дождался, когда ему принесут перно, выпил полбокала и лишь потом направился к телефонной кабинке.

Когда читаешь в газетах о том или ином расследовании, создается впечатление, что полиция идет прямо по следу, что она с самого начала точно знает, где нужно искать. События логично следуют одно за другим, как в театральной пьесе, где персонажи появляются и уходят в строго определенный момент. В газетах редко пишут о бессмысленной беготне инспекторов, о нудных поисках, заводящих в тупик, о прощупывании той или иной версии наугад. Пожалуй, Мегрэ не мог бы вспомнить ни единого расследования, на протяжении которого он хотя бы раз не оказывался в полной растерянности, без единой мысли, что делать дальше.

Утром он не успел переговорить с Лукасом, Жанвье и Торрансом, которым вчера дал задания, сегодня уже казавшиеся бессмысленными. Поэтому теперь решил им позвонить.

– Судебная полиция? Не позовете Лукаса к телефону? Если его нет, пригласите Жанвье.

Подошел Лукас.

– Это вы, шеф?

– Да. Для начала запиши срочное задание. Нужно отыскать где-нибудь фотографию Пикемаля, смотрителя из Школы мостов и дорог. Дома у него можешь не искать, там точно нет. Но в Школе обязательно должна найтись хотя бы одна групповая фотография, из тех, что снимают в конце учебного года. Возможно, криминалисты сумеют ее как-нибудь «вытащить». Пусть поторопятся. Нужно, чтобы более или менее узнаваемый снимок появился в вечерних газетах. Вы еще успеете. И пусть разошлют снимок по всем участкам. И, чтобы уж точно ничего не упустить, загляни-ка в институт судмедэкспертизы.

– Понял, шеф.

– Новости есть?

– Я нашел Марсель. Полное имя Марсель Люке.

Про себя Мегрэ уже решил, что эта ниточка никуда не приведет, но решил не расстраивать Лукаса раньше времени.

– И что?

– Она работает корректором экзаменационных работ в типографии возле кафе «Круассан», в основном по ночам. Ни «Слухи», ни «Ле Глоб» там не печатают, я проверил. О Табаре она слышала, но лично не знакома. С Маскуленом никогда не встречалась.

– Ты что, разговаривал с ней?

– Предложил ей выпить кофе со сливками на Монмартре. Порядочная женщина. Жила одна, пока не встретила Флёри. Влюбилась в него. До сих пор, кстати, влюблена. Зла на то, что он ее бросил, не держит. Если ему завтра вдруг придет в голову позвать ее обратно, она вернется и слова в упрек не скажет. По ее описанию складывается впечатление, что Флёри – большой ребенок, которому нужна помощь и ласка. Утверждает, что если он и способен на маленькие шалости, как и полагается детям, то на настоящую подлость не пойдет никогда.

– Жанвье там?

– Да.

– Позови его.

У Жанвье новостей не было. Он зря протомился на улице Вано до одиннадцати часов, после чего его сменил Торранс.

– Бланш Ламотт вернулась домой около одиннадцати часов вечера пешком, одна. Поднялась к себе, свет горел еще с полчаса.

– Никого с улицы Сосэ поблизости не заметил?

– Нет. От нечего делать я считал людей, которые возвращались из кино или театра.

У Торранса новостей оказалось еще меньше. За всю ночь по улице Вано прошло всего семь прохожих.

– Свет в окнах зажегся около шести утра. Наверное, она встает пораньше, чтобы прибраться. Она вышла из дома в десять минут девятого и направилась к бульвару Сен-Жермен.

Мегрэ вернулся к стойке, допил перно. Напиток показался слабым, поэтому он заказал еще один бокал и заодно набил трубку.

Вернувшись в здание на бульваре Пастер, комиссар услышал, что Лапуан уже дошел до третьей квартиры, и терпеливо занялся допросом жителей на «своей» стороне коридора. Иногда такие допросы занимают очень много времени. В этот час мужчин дома почти не было, одни домохозяйки, прибирающие свои квартиры. Первой реакцией их при виде комиссара и инспектора было желание закрыть дверь. Они принимали их за продавцов пылесосов или еще какой-нибудь бытовой техники. При слове «полиция» все они изумленно отступали на шаг назад. Пока им задавали вопросы, слушали вполуха. Голова их была занята булькающим на плите супом, играющим на полу ребенком, не выключенным пылесосом, шумевшим впустую. Некоторые были не слишком довольны, что их застали растрепанными и в халате, машинально поправляли волосы.

– Попытайтесь вспомнить прошлый вторник… Утро.

– Да, вторник…

– Вам не приходилось между десятью часами утра и полуднем открывать дверь, выглядывать на площадку?

Первая, кому Мегрэ позвонил в дверь, сказала, что во вторник ее не было дома. Она была в больнице, где оперировали ее сестру. Вторая оказалась молодой привлекательной женщиной. Она держала на руках маленького ребенка, поддерживая его бедром, и постоянно путала вторник и среду.

– Да, я была дома. Я всегда по утрам дома. Я хожу за покупками только вечером, когда муж приходит домой.

– Вам не приходилось открывать входную дверь?

Нужно было бесконечное терпение, чтобы постепенно, шаг за шагом вернуть этих женщин в атмосферу вторничного утра. Если бы комиссар начал спрашивать в лоб: «Вы не видели во вторник утром незнакомого человека, поднимавшегося по лестнице или на лифте на пятый этаж?», все они уверенно ответили бы «нет», не дав себе труда задуматься.

На четвертом этаже Мегрэ догнал Лапуана, потому что в квартире, в которую он постучался на третьем, никого не оказалось.

Жильцы, под стать дому, вели размеренную и как будто ничем не примечательную жизнь. Кухонные запахи на этажах отличались один от другого, как и цвет обоев на стенах, но в целом все это принадлежало к одному классу, классу людей трудолюбивых и честных, которых полиция всегда немного пугает.

Мегрэ возился с глухой старухой, которая не пригласила его войти и заставляла по нескольку раз повторять каждый вопрос. Он слышал, как за его спиной Лапуан беседовал с хозяйкой из квартиры напротив.

– А с чего это, – кричала старуха, – вы решили, будто я держу входную дверь открытой? Что, эта стерва консьержка вам наговорила, будто я подсматриваю за жильцами?

– Что вы, мадам, вас никто ни в чем не обвиняет.

– Тогда к чему полиция? Зачем эти вопросы?

– Мы пытаемся найти человека…

– Какого еще человека?

– Человека, которого мы не знаем, но разыскиваем.

– Кого разыскиваете?

– Человека, мужчину.

– А что он натворил?

Комиссар все пытался донести до старухи суть своих вопросов, когда услышал, как Лапуан выходит из квартиры напротив. Обернувшись, он увидел, как инспектор делает знак, что у него есть новости, и с облегчением оставил в покое раздосадованную старуху.

– Шеф, познакомьтесь с мадам Годри. Ее супруг работает в банке на Итальянском бульваре. Сыну пять лет.

Сынишка двумя руками вцепился в юбку матери.

– Иногда по утрам ей случается отправлять сына в один из ближайших магазинов, где мальчика хорошо знают. Только в те из них, которые на этой стороне бульвара.

– Я никогда не разрешаю ему переходить дорогу одному. И когда его нет дома, всегда оставляю дверь приоткрытой, чтобы слышать, как он вернется. Поэтому во вторник…

– Вы услышали, как кто-то поднимается?

– Да. Я как раз ждала Боба. Сначала я даже подумала, что это он идет по лестнице. Обычно люди заходят в лифт, но я ему еще не разрешаю.

– А я бы запросто! Я уже умею! – вмешался мальчишка. – Я его один раз даже запустил…

– И был наказан, – строго перебила мать. – Одним словом, я выглянула на площадку и как раз увидела мужчину, который поднимался на пятый этаж.

– Во сколько это было?

– Около половины одиннадцатого. Я как раз рагу на плиту поставила.

– Мужчина заговорил с вами?

– Нет. Я его сначала только со спины увидела. На нем было легкое бежевое пальто, может быть плащ, я не разглядела. И плечи и шея у него были такие широкие…

Она покосилась на Мегрэ.

– Что, мой типаж? – спросил комиссар.

Женщина поколебалась, покраснела.

– Не совсем. Тот был моложе. Лет сорок, по-моему. Повернув на лестницу, он бросил взгляд на приоткрытую дверь и, как мне показалось, был недоволен, что я его увидела.

– Остановился он на пятом?

– Да.

– В дверь позвонил?

– Нет. Он просто вошел в квартиру господина Пуана, хотя сначала ему пришлось немного повозиться с замком.

– Как будто пробовал разные ключи?

– Не сказала бы. Скорее, как будто замок для него был незнакомый.

– Вы видели, как он уходит?

– Не видела, потому что вниз он поехал на лифте.

– Сколько времени он пробыл в квартире?

– Меньше десяти минут.

– Вы все это время простояли на площадке?

– Нет. Просто Боб все не возвращался и дверь оставалась открытой. Я услышала, как лифт поднялся на пятый этаж, а потом спустился на первый.

– А помимо телосложения вы не могли бы припомнить какие-нибудь приметы?

– Даже не знаю. Лицо такое… полнокровное… как у человека, который хорошо питается.

– Очки?

– Кажется, нет. Точно нет.

– Может быть, он курил трубку? Сигарету?

– Нет… Погодите… Я почти уверена, что он курил сигару… Я еще обратила внимание, потому что мой деверь…

Описание, не считая сигары, довольно точно совпадало с описанием человека, который увел Пикемаля из бара на улице Жакоб. А возможно, и с описанием незнакомца, который поднимался в квартиру к мадемуазель Бланш на улице Вано.

Через несколько минут Мегрэ и Лапуан уже стояли на тротуаре.

– Куда идем?

– Завези меня на набережную. А сам отправляйся сначала на улицу Вано, потом на улицу Жакоб. Выясни, не курил ли тот человек сигару.

Вернувшись в кабинет, Мегрэ выяснил, что Лукас уже раздобыл фотографию, на которой Пикемаль стоял, к сожалению, на заднем плане, среди профессоров школы. Впрочем, снимок был достаточно четкий, чтобы специалисты из Службы криминалистического учета могли укрупнить лицо нужного человека и сделать его узнаваемым.

Комиссар попросил доложить о себе начальнику судебной полиции, где он провел около получаса, посвящая его в курс дела.

– Да, так-то оно лучше! – вздохнул, наконец, шеф.

– Я тоже так считаю.

– Еще спокойнее мне станет, когда мы узнаем – если вообще когда-нибудь узнаем, – кто этот тип.

Обоим пришла в голову одна и та же мысль, которую они не хотели произносить вслух. Человек, которого заметили сразу в трех местах, вполне мог оказаться инспектором с улицы Сосэ. У Мегрэ в Службе безопасности были хорошие друзья. Например, некий Катру. Комиссар в свое время даже стал крестным отцом его сыну. Но Мегрэ не решался пока обратиться к другу, так как если тот действительно что-то знал, комиссар рисковал поставить хорошего приятеля в неловкое положение.

Фотография Пикемаля вот-вот должна была появиться в вечерних газетах. Что за глупая будет ситуация, если человек, которого разыскивает судебная полиция, в этот самый момент сидит на улице Сосэ! Например, служба безопасности сочла за лучшее на время «придержать» свидетеля, который слишком много знал. Или из него хотели вытянуть какую-то информацию. Тем временем в газетах напишут, что судебная полиция, а именно комиссар Мегрэ, занимаются этим делом… Кстати, Служба безопасности вполне могла провернуть и такой трюк: отправить Пикемаля куда-нибудь в деревню, а через несколько часов заявить, будто напала на его след.

– То есть вы действительно считаете, – настаивал шеф, – что Пуан с вами искренен и ничего не скрывает?

– Готов поклясться.

– А его окружение?

– Тоже. Я навел кое-какие справки о каждом из них. Не всю подноготную, конечно, но и этого достаточно. Думаю, надо искать где-то еще. Письмо, которое я вам показал…

– Маскулен?..

– Он, несомненно, замешан в этом деле. Письмо – лишнее тому доказательство.

– Что вы собираетесь делать?

– Возможно, это никуда меня не приведет, но мне бы хотелось, без особенной на то причины, взглянуть на него поближе. Для этого достаточно отправиться в обеденное время в ресторан «Филе морского языка» на площади Виктуар. Он там каждый день, насколько я знаю, проводит свои неформальные встречи.

– Будьте осторожны.

– Я знаю.

Комиссар зашел в инспекторскую, чтобы отдать кое-какие распоряжения, и обнаружил там только что вернувшегося Лапуана.

– Так что там с сигарами?

– Любопытно, что именно женщина обратила внимание на эту деталь. Хозяин бара, например, не смог вспомнить, что курил его посетитель: трубку, сигару или сигареты. Хотя тот просидел за стойкой, прямо у него под носом, не меньше получаса. Говорит, что, кажется, сигару, но поручиться не может. А вот консьержка из дома мадемуазель Бланш не усомнилась ни на минуту.

– Сигара?

– Нет! Сигареты. Бросил окурок на лестницу и раздавил каблуком.

Ровно в час дня Мегрэ входил в ресторан на площади Виктуар, ощущая в груди неприятный холодок. Крайне неосмотрительно, будучи обычным исполнителем, мериться силами с такой фигурой, как Маскулен. Против депутата у него ничего не было, кроме короткой записки, которую тот мог объяснить сотней разных и весьма убедительных способов. К тому же здесь Маскулен был на своей территории. А Мегрэ – чужаком. Когда он вошел в зал, метрдотель даже не двинулся с места, лишь взглянул на него исподлобья.

– Столик найдется?

– Сколько человек?

– Я один.

Большая часть столов были заняты, в зале стоял несмолкаемый гул голосов, звенели приборы и бокалы. Метрдотель огляделся и направился к маленькому столику, прижатому к тамбуру входной двери. Как минимум еще три стола были свободны, но если бы комиссар указал на один из них, ему бы наверняка ответили, что они зарезервированы. Впрочем, вероятно, так оно и было. Дама из гардероба наконец поднялась, чтобы взять у Мегрэ пальто и шляпу, но не раньше, чем получила знак от метрдотеля. Потом долго не несли заказ, и комиссар мог сколько душе угодно разглядывать зал и посетителей.

Ресторан пользовался популярностью у высокопоставленных лиц. В обеденное время тут были сплошь мужчины: финансисты, известные адвокаты, журналисты, политики – люди все одного круга, все друг с другом знакомые, обменивающиеся дружескими кивками. Некоторые немедленно узнали комиссара, и за многими столиками, судя по всему, теперь шепотом обсуждалось его появление.

Жозеф Маскулен сидел в правом углу зала, на диванчике, в обществе мэтра Пинара, снискавшего себе славу яростными выступлениями в суде. Третий собеседник сидел к Мегрэ спиной. Человек в возрасте, с сутулыми плечами и редкими, зачесанными назад седыми волосами. Лишь когда он повернулся в профиль, Мегрэ узнал Совгрена, шурина Артура Нику и совладельца компании, чьи фотографии комиссар не раз видел в газетах.

Маскулен, перед которым стояла тарелка с антрекотом, уже заметил Мегрэ и теперь не сводил с него внимательного взгляда, будто комиссар был единственным интересным человеком в этом зале. Сначала в глазах депутата мелькнуло любопытство, потом ирония, и теперь он будто бы с добродушным интересом ждал дальнейшего развития событий. Мегрэ также сделал заказ, попросил в качестве напитка полбутылки пуйи и теперь маленькими затяжками курил трубку, не смущаясь взглядом Маскулена и тоже, в свою очередь, внимательно его изучая. Разница заключалась в том, что взгляд Мегрэ, как всегда бывало в таких случаях, казался совершенно пустым. Складывалось впечатление, что изучаемый им человек был не интереснее пустой белой стены и что комиссар думает сейчас исключительно о предстоящей трапезе, а именно о морском языке в соусе дьепуаз[5].

Комиссар плохо знал историю компании «Нику и Совгрен». Ходили слухи о том, что до замужества сестры, то есть еще около десяти лет назад, Совгрен был мелким субподрядчиком и в обществе практически не появлялся, принадлежал ему скорее номинально. Его контора находилась на площади Республики, неподалеку от конторы Нику. У Совгрена был роскошный кабинет, где он и просиживал целыми днями, принимая мелких посетителей, которых к нему направляли исключительно с целью чем-нибудь его занять. Если Маскулен открыто принимал за своим столиком такого человека, на то должны были быть причины. А почему здесь был мэтр Пинар? Не потому ли, что защищал интересы Совгрена?

Редактор крупного журнала, выходя из ресторана, задержался у столика Мегрэ, чтобы пожать ему руку.

– Работаем? – благодушно поинтересовался он.

Когда комиссар сделал вид, что не понял, тот уточнил:

– Просто я никогда вас здесь раньше не видел.

И, покосившись на столик, за которым сидел Маскулен, добавил:

– Не знал, что судебная полиция занимается такого рода делами. Пикемаля нашли?

– Пока нет.

– Все ищете отчет Калама?

Слова «отчет Калама» были произнесены насмешливым тоном, будто документ существовал исключительно в воображении не слишком далеких персонажей либо уж точно никогда не будет найден.

– Ищем, – коротко бросил комиссар.

Редактор открыл рот, чтобы что-то сказать, но передумал и вышел из ресторана, приветственно махнув на прощание рукой. В тамбуре он чуть не столкнулся с вновь прибывшим посетителем, на которого Мегрэ, возможно, и не обратил бы внимания, если бы не проследил взглядом за своим собеседником.

Мужчина уже толкнул вторую, внутреннюю, дверь, но тут его взгляд остановился на комиссаре и на лице отразилось некоторое смятение. Конечно, он должен был поприветствовать Мегрэ, которого знал много лет. Он практически так и сделал, но вместо этого бросил нерешительный взгляд на столик, за которым сидел Маскулен, и, наверное, понадеявшись, что комиссар не успел его узнать, резко развернулся и вышел.

Маскулен, в свою очередь, не упустил ничего из этой короткой сцены, но на лице его, будто на лице профессионального игрока в покер, ничего не отразилось.

С чего это Морису Лаба появляться в ресторане «Филе морского языка»? И почему он так резко сдал назад, едва завидев Мегрэ? Около десяти лет Лаба проработал на улице Сосэ. Был даже период, правда, весьма непродолжительный, когда поговаривали, будто он оказывает некоторое влияние на министра внутренних дел. Но потом неожиданно выяснилось, что он подал в отставку, а потом – что решился на это не совсем по своей воле, а дабы избежать более серьезных неприятностей. С тех пор он пытался сделать карьеру в той среде, к которой принадлежали посетители этого ресторана, вернее, на ее «окраине». Он не стал, как частенько делали коллеги, попав в сходное положение, открывать частное детективное агентство. Никакой другой профессии или сторонних источников дохода у него не было. А между тем, помимо жены и детей, он содержал в квартире на улице Понтье любовницу на двадцать лет моложе его и, скорее всего, стоившую ему больших денег.

Мегрэ бездумно поглощал морской язык в соусе дьепуаз, к слову сказать, совершенно не заслуживавший столь пренебрежительного отношения. Инцидент с Лаба заставлял задуматься. Не логичнее было бы предположить, что бывший полицейский пришел сюда именно на встречу с Маскуленом? Лаба являлся одним из тех многочисленных исполнителей, которым можно было поручить не слишком честное дело и которые к тому же сохранили кое-какие связи на улице Сосэ. На что он надеялся, так резко развернувшись в дверях ресторана? На то, что Мегрэ не успел его узнать? Или Маскулен, на которого комиссар в тот момент не смотрел, сделал ему знак, чтобы он ушел?

Если бы Лаба было лет сорок, если бы он был шире в плечах и курил сигары, комиссар ни на секунду не усомнился бы, что обнаружил человека, побывавшего на улицах Пастер и Вано и забравшего с собой Пикемаля. Но Лаба было всего тридцать шесть. Он был типичным корсиканцем. Маленький, щуплый, он носил ботинки на толстой подошве, чтобы казаться выше, а на лице его красовались темные завитые усики. Наконец, с утра до вечера он курил сигареты, о чем свидетельствовали пожелтевшие от табака пальцы.

И все равно его появление здесь наводило на очень интересную мысль. Мегрэ уже ругал себя за то, что так свято уверовал, будто интересующий его человек обязательно должен принадлежать к Службе безопасности. Например, Лаба. Да, когда-то работал там, но уже давно не работает. И кроме него в Париже существовало не менее дюжины полицейских, от которых Служба точно так же в свое время избавилась по схожим причинам. Комиссар решил немедленно раздобыть себе список. Он чуть было не пошел звонить Лукасу и не сделал этого лишь потому, что, каким бы странным это ни показалось, постеснялся пересекать зал под внимательным взглядом Маскулена.

Маскулен, отказавшийся тем временем от десерта, пил кофе. Мегрэ тоже не взял десерт, а, заказав кофе и коньяк, принялся набивать погасшую трубку, пытаясь припомнить всех, кого знал с улицы Сосэ. Иногда ему казалось, что он вот-вот вспомнит нужное лицо и имя, но оно неизменно ускользало.

Как только ему в первый раз рассказали о массивном на вид широкоплечем мужчине, и особенно после того, как к описанию прибавилась сигара, у Мегрэ в памяти что-то шевельнулось. Комиссар был так погружен в свои размышления, что не заметил, как Маскулен поднялся, вытер губы салфеткой и обменялся несколькими словами со своими спутниками. Мегрэ обратил внимание на депутата лишь тогда, когда тот, слегка отодвинув столик, прямиком направился к нему неторопливым прогулочным шагом.

– Комиссар, вы позволите? – спросил Маскулен, берясь за спинку свободного стула.

Лицо его было серьезно, не считая легкого дрожания уголка губ, которое вполне могло быть нервным тиком, а не улыбкой.

На секунду Мегрэ растерялся. Такого он не ожидал. Он никогда раньше не слышал голоса Маскулена, который, оказывается, обладал глубоким приятным тембром. Поговаривали, что именно благодаря этому голосу, заставлявшему забыть о неприятной внешности Великого Инквизитора, некоторые дамы рвались занять места в Палате в те дни, когда он должен был там выступать.

– Какое любопытное совпадение, что вы появились здесь именно сегодня. Я ведь как раз собирался вам звонить.

Мегрэ оставался равнодушным, всеми силами пытаясь максимально усложнить задачу депутату, но тот нисколько не смущался молчанием собеседника.

– Я только что узнал, что вы занимаетесь Пикемалем и отчетом Калама.

Он говорил вполголоса, стараясь, чтобы его не услышали соседи, ибо взгляды обедающих были прикованы к столику комиссара.

– У меня не только есть важная для вас информация, но, полагаю, мне следует сделать официальное заявление. Не соблаговолите ли послать сегодня в Палату одного из ваших инспекторов? Ему любой укажет, где меня найти.

Мегрэ даже не шевельнулся.

– Речь идет о Пикемале. Дело в том, что на прошлой неделе я с ним встречался.

Письмо Маскулена лежало у Мегрэ в кармане, и он начинал понимать, почему депутат счел нужным к нему обратиться.

– Я сейчас не припомню, в какой именно день, но секретарь зачитал мне одно из тех писем, которые я во множестве получаю ежедневно и на которые обычно секретарь и отвечает. Подписано письмо было Пикемалем, обратный адрес, если не ошибаюсь, – улица Жакоб. Какой-то отель, названия не запомнил. Что-то провинциальное.

Не сводя глаз с депутата, Мегрэ сделал глоток кофе и снова принялся курить трубку короткими затяжками.

– Думаю, вы догадываетесь, что я каждый день получаю сотни писем от людей самого разного сорта. Сумасшедшие, полусумасшедшие, честные люди, сообщающие о злоупотреблении властью. Именно мой секретарь, которому я полностью доверяю, сортирует эти письма и решает, какие из них стоят внимания.

Мегрэ, внимательно разглядывавший лицо депутата, вдруг задался вопросом, а не интересуется ли его собеседник мужчинами больше, чем женщинами. Откуда такая мысль? Никаких слухов и сплетен на эту тему никогда не было. Если это было правдой, Маскулен скрывал сей факт с великим искусством. Комиссару казалось, что такая деталь многое бы объяснила в характере собеседника.

– Письмо Пикемаля показалось мне искренним. Думаю, на вас оно произведет такое же впечатление, так как я сделаю все возможное, чтобы разыскать его и послать вам. Он сообщал, что является единственным человеком в Париже, знающим, где находится отчет Калама, и готовым его разыскать. Он добавлял, что обращается именно ко мне, а не к своим непосредственным начальникам, так как понимает, что слишком многие заинтересованы в том, чтобы документ исчез, и лишь мне он может полностью доверять. Прошу прощения, я просто повторяю его слова. На всякий случай я решил с ним все-таки встретиться и ответил ему короткой запиской.

Мегрэ спокойно вынул бумажник из кармана, достал записку и показал ее Маскулену, не отдавая в руки, несмотря на машинальный жест, который тот сделал, чтобы схватить письмо.

– Эту записку?

– По-моему, да. Кажется, я узнаю свой почерк.

Депутат не стал спрашивать, откуда у Мегрэ письмо, не выказал ни малейшего удивления и продолжил:

– Вижу, вы в курсе дела. Одним словом, мы встретились с ним в кафе «Круассан» неподалеку от типографии. По вечерам я часто назначаю там встречи. Пикемаль показался мне чересчур возбужденным, даже экзальтированным. Эдакий «лигист»[6], если вы меня понимаете. Я дал ему возможность выговориться.

– Он заявил вам, что отчет у него на руках?

– Не совсем. Такие люди всегда все усложняют. Им обязательно нужны таинственность, конспирация и прочее. Он сообщил, что работает смотрителем в Школе мостов и дорог, что какое-то время был ассистентом профессора Калама и знает, где можно отыскать отчет профессора о готовившейся стройке в Клерфоне. Наша встреча длилась не больше десяти минут, мне еще надо было подготовить речь.

– Но потом Пикемаль принес вам отчет?

– Нет, мы с ним больше не встретились. Он собирался принести отчет в понедельник или вторник, самое позднее в среду. Я ответил, что не хотел бы, по понятным вам причинам, чтобы документ оказался у меня на руках. Это же была настоящая бомба замедленного действия, доказательством тому – скандал, свидетелями которого мы сейчас все являемся.

– И кому вы посоветовали передать отчет?

– Его начальству.

– То есть директору Школы мостов и дорог?

– По-моему, я не уточнил. Возможно, я упомянул министерство, которое совершенно естественным образом пришло мне тогда в голову.

– Он не пытался связаться с вами по телефону?

– Насколько я знаю, нет.

– И встретиться не пытался?

– Если и так, у него не получилось. Как я уже говорил, больше мы с ним не виделись, и в следующий раз я узнал о нем только из газет. Кажется, он все-таки последовал моему совету, правда, немало преувеличив, так как отправился прямиком к министру. Узнав об исчезновении Пикемаля, я тут же пообещал себе обязательно сообщить вам о нашей с ним встрече. Вот и сообщил. Учитывая, сколь громкое это дело, я настаиваю на том, чтобы мои показания были официально зарегистрированы. Так что если сегодня, во второй половине дня…

Делать было нечего. Теперь Мегрэ был просто обязан отправить одного из инспекторов к Маскулену, чтобы зарегистрировать его показания. И Мегрэ не сомневался, что происходить это будет якобы случайно, при большом стечении журналистов и других депутатов. Как можно больше свидетелей. Очередной способ свалить вину на Пуана.

– Благодарю вас, – буркнул комиссар. – Сделаю все необходимое.

Маскулен как будто на секунду растерялся. Казалось, он ожидал другой реакции. Может быть, он ожидал, что комиссар станет задавать ему всякие неудобные вопросы или попытается выказать недоверие?

– Я всего лишь исполняю свой долг. Если бы я знал, что дело так обернется, конечно, я связался бы с вами раньше.

Маскулен как будто все время играл какую-то роль, причем подчеркнуто этого не скрывая. Весь его вид говорил: «А я тебя перехитрил! Давай-ка, попробуй теперь меня обыграть!»

Возможно, Мегрэ ошибся? С определенной точки зрения, конечно, ошибся, ибо, решив помериться силами с таким могущественным и изворотливым человеком, как Маскулен, он ничего не выигрывал. А вот потерять мог все.

Депутат тем временем поднялся и протянул Мегрэ руку. В голове у комиссара пронеслось воспоминание о Пуане и его истории о грязных руках. Мегрэ не успел взвесить все за и против. Просто взял давно опустевшую чашку кофе и поднес к губам, не обращая внимания на протянутую руку.

На лицо депутата набежала тень. Дрожание в уголках губ не только не исчезло, но усилилось. Он удовлетворился тем, что произнес:

– До свидания, господин Мегрэ.

Он действительно подчеркнул это «господин» или Мегрэ только показалось? Если подчеркнул, то это была прямая, хотя и хорошо скрытая угроза. Депутат намекал, что Мегрэ недолго оставаться комиссаром.

Проследив глазами за Маскуленом, который вернулся к своему столику и тихо заговорил с дожидавшимися его собеседниками, Мегрэ машинально крикнул:

– Официант! Счет!

Не меньше десяти человек, так или иначе игравших заметную роль в управлении страной, не сводили с него глаз. Как Мегрэ выпил коньяк, он не запомнил. Лишь выйдя на улицу, почувствовал во рту пряный привкус.