Читать книгу Земля от пустыни Син - Людмила Коль - Страница 4

Бабушка Маргарита Петровна выглядывает из кухни, чтобы посмотреть на девочку, которая пришла к ним в гости. То есть, не совсем к ним, а конкретно – к Косте.

Костя уже почти взрослый – через два года заканчивает школу. Он уже решил, чем будет заниматься, и серьезно готовится к поступлению в институт.

«Ничего девочка, симпатичная, кажется», – решает про себя бабушка и, поздоровавшись с ней издалека, скрывается в кухне. Наученная Севой, который всегда гонит ее прочь от своих гостей, бабушка не заходит далеко в прямом и переносном смысле.

– Зачем мешать? – тут же сообщает она по телефону двоюродной сестре. – Понимаешь, они же совсем еще дети… Ну, девятый класс только! О чем ты говоришь?! Глупости! Еще школу нужно закончить, в институт поступить… Подожди… – она прислушивается к звукам, которые доносятся из закрытой в комнату двери, и возвращается к разговору: – Кажется, музыку включили, танцуют, наверное…

Маргарита Петровна плотно закрывает дверь в кухню и продолжает рассказывать кузине Соне о девочке, которую она только что видела.

– Ее зовут Таня. Худенькая, высокая, коротко стриженная. Родители очень приличные, кажется, с положением…

Костя этого разговора не может слышать за двумя закрытыми дверями.

Обычно они с Таней любят бродить по старому Арбату, сворачивают в узкие темные улочки, потом выходят на Калининский, идут по Воровского, выходят на Садовое… Долго бродят в темноте. И наконец прощаются у Таниного подъезда. Таня протягивает ему руку, которую он слегка пожимает, ее худенькую ручку. Потом Таня скрывается в подъезде. И у Кости еще долго остается ощущение хрупкости от прикосновения ее ладошки…

И вот Таня первый раз пришла к нему в гости, когда отец и мать на работе. Пришла, потому что каникулы и свободного времени сейчас так много.

Костя включает пластинку с модным Робертино Лоретти, по песням которого давно сходят с ума.

Таня поднимается с пуфа, он кладет руки ей на талию, обе ее руки поднимаются вверх и ложатся ему на плечи. Они медленно переступают ногами, изображая танец, – так теперь танцуют все. От близости Тани у Кости кружится голова и ему нестерпимо хочется поцеловать ее. Но вдруг войдет бабушка? Да и что сделает после этого Таня? Вдруг она уйдет? Или даст ему по физиономии, как делают в фильмах оскорбленные поцелуем девушки?

Робертино поет «O, sole mio».

Бабушка осторожно стучится в дверь.

Костя отпускает Таню и идет к двери. В приоткрывшуюся щель просовываются руки Маргариты Петровны с блюдом, на котором лежит нарезанный кусочками кекс.

– Угости! – слышится Тане, и руки тут же исчезают.

– Это бабушка сама пекла, поэтому ты должна обязательно попробовать, – говорит Костя, ставя блюдо перед Таней. – Если не хочешь, можешь и не пробовать, – добавляет он. – Но лучше все-таки попробовать, чтобы ей было приятно. У нас новая домработница, Нина, но сегодня она уехала к себе в деревню на два дня, и бабушке приходится одной управляться.

Таня берет один кусочек и с усилием откусывает. Во рту у нее пересохло от близости Кости, и она почти с досадой думает, почему Костя ее не поцеловал. Она почти сердита на него за это.

Вечером в кухне, после ужина, когда Костя с Севой пьют чай и остаются одни, Сева выглядывает из-за очередного детективного романа, ухмыляется и говорит:

– Я слышал, у тебя девочка есть?

Костя опускает глаза и ничего не отвечает.

– Пора, – говорит Сева. – В твоем возрасте у меня уже столько было! – Сева закатывает глаза.

– Мы в одном классе учимся, – словно оправдывается Костя.

– Мать уже рассказывала – видела ее в школе, когда была на родительском собрании. Приведи как-нибудь, надо познакомиться. Старший брат все-таки, совет дам.

Косте совсем не надо, чтобы ему давали советы. И знакомить Таню с Севой совсем не хочется. Но все получается само собой.

У Кости день рождения. И праздновать его без Тани он не может. Это совсем не праздник получится! Но Таня смущенно отказывается:

– Я ведь никого не знаю из гостей, которые будут у вас.

Они стоят на лестнице. Только что прозвенел звонок на урок, и все ринулись в классы, поэтому вокруг никого нет.

– Ничего, – успокаивает Костя. – Я тебя со всеми познакомлю. Это просто родственники матери. А если хочешь, – вдруг решает он, – приходи с Женей.

Женя – школьная подруга. Поэтому Таня тут же соглашается.

И на следующий день вечером они вместе с Женей идут к Косте на день рождения.

– Ты что несешь в подарок? – спрашивает по дороге Таня.

– Книгу. А ты?

– А я авторучку.

– С золотым пером?

– Да. На Кузнецком купила.

– Покажи!

Таня вытаскивает из кармана узенький футляр и открывает.

– Дорогая? – спрашивает Женя, разглядывая колпачок с золотистого цвета кольцами.

– Ну, да… Не самая дорогая, – тут же признается Таня.

– Самая – это вообще! Деньги родители давали? – прищуривается Женя.

– Нет, у меня от завтраков остались.

В прихожей, куда они попадают через несколько минут, Таня неловко протягивает Косте подарок и говорит:

– Это тебе.

Костя так же неловко берет, не глядя на то, что ему протягивают.

– Я вам помогу, – подходит к Тане Сева.

Он умело помогает ей снять пальто, вешает его на плечики и, взяв Таню двумя пальцами за локоть, проводит в комнату, где уже много людей.

– Вот, – громко говорит Сева, – это Костина одноклассница, так сказать, и подруга Таня.

И все смотрят на Таню. Она, наверное, улыбается, конечно, улыбается. Но все в тумане. Сзади она чувствует присутствие Жени. Это уже лучше, она не одна – Женю тоже представляют. Но Таня понимает, что все разглядывают не Женю, а именно ее, ее красное платье, туго перехваченное в талии широким поясом с пряжкой, изящный серебряный браслет, и туфельки на тонком каблучке – все это сейчас рассматривают и оценивают. И руки у нее от нервного напряжения дрожат.

Их с Женей сажают на диван, за огромный овальный стол.

– Что вам положить? – спрашивает кто-то, кто сидит слева.

«Это, наверное, Костин папа», – решает Таня.

Она улыбается и не знает, что ответить, – глаза разбегаются от фарфоровых блюд, хрустальных салатников, ваз с фруктами, графинов, бутылок. На столе так много красивого и, наверное, вкусного.

– Ну, давайте начнем с салата.

Николай Семенович кладет ей на тарелку большую ложку салата «оливье». И Таня начинает изо всех сил ковырять вилкой, делая вид, что ест.

– Нина, дай-ка нам кусочек утки, – командует Костин папа высокой девушке, которая только что вошла в комнату и с веселым любопытством поглядывает на Таню.

«Это и есть домработница, – догадывается Таня. – Такая молодая… а не учится… Почему она – просто домработница? Почему не учится?..» Это проносится в сознании и тут же гаснет.

Николай Семенович подвигает поближе к Тане большое блюдо и предлагает:

– Какой кусочек вам нравится?

Таня, не глядя, наугад, указывает пальцем, и Николай Семенович кладет ей утиную ножку и немного зеленого горошка. Он задает еще какие-то вопросы, она что-то отвечает, понимая, что с Костиным папой нужно вести светскую беседу. Но все это тоже как в тумане. Наконец Николай Семенович, видя, что слишком смущает Таню, оставляет ее в покое и переключается на того, кто сидит по другую сторону от него.

Женя ест вовсю, а Таня, с трудом проглотив несколько кусочков пищи, застывает, сложив руки на коленках.

Николай Семенович вдруг встает и, слегка стукнув ножом по хрустальному фужеру, чтобы привлечь внимание, торжественно произносит:

– У нас сегодня собралась такая замечательная компания молодых людей и девушек, Костиных друзей. Предлагаю тост за молодежь, за них всех, за их будущее!

Все чокаются, и Таня тоже, и Женя. И Таня опять чувствует, что взгляды обращены в первую очередь к ней.

Подходит Костя и зовет их с Женей куда-то.

– Сейчас будем танцевать, – объясняет он. – Сева принес вчера отличную запись.

Они идут в ту комнату, где Таня уже была.

В этой комнате стоит застеленная пушистым ковром широкая кушетка, у окна – письменный стол с покрытием из толстого стекла, справа от него – старинный шкаф с книгами, торцом к стене, рядом с платяным шкафом, – две составленных в одну деревянных кровати с полированными тумбочками по обеим сторонам и в углу – торшер. «Это моя комната», – объяснил тогда Костя. «А разве это не спальня?» – удивилась Таня. «Спальня. Но мать спит в первой комнате, где столовая, на диване, Сева – на раскладном кресле. Здесь спим мы с отцом и бабушка. Домработница Нина – в кухне на диване, – Костя засмеялся: – Видишь, сколько у нас народу». Таня тоже улыбнулась. Замечание про родителей показалось ей странным, но спросить о чем-то было бы совсем нетактичным, и она показала рукой на письменный стол: «Здесь твое рабочее место?» – «Да, за этим столом в основном занимаюсь я, – сказал Костя. Он подвел ее поближе и кивнул на фотографии под стеклом: – Это вся наша семья, можешь посмотреть». Таня стала разглядывать фотографии. «Вот мой отец на фронте», – Костя показал на фотографию молодого офицера с медалями на груди. «Он военный?» – спросила Таня. «Был, потом демобилизовался. У отца сложная биография. Он попал в плен в самом начале войны, бежал, добрался до своих. Про плен скрыл, конечно. Но кто-то все-таки дознался и сообщил. Вернее, донесли те, с которыми он бежал», – поправился Костя. «Как это?» – не поняла она. «Они договорились между собой, что скроют про плен, чтобы не было осложнений. А те двое тут же рассказали. Ну, отца исключили из партии». – «Но потом же можно было восстановиться? Многих, кажется, восстановили». – «Он уже не захотел писать заявление, сказал, что не считает себя ни в чем виновным. Он такой – принципиальный… А это – мать, – показал пальцем на фотографию рядом Костя, – тоже на фронте». – «И она воевала?» – «Они оба добровольцами записались». – «Да-а… Впечатляет, – произнесла Таня. – А мой отец не был на фронте, он работал на военном заводе во время войны. И мама. У них тоже медали есть».

Все это вспоминается, как только она входит в комнату.

Тот самый пуф, на котором Таня сидела, сдвинут в сторону, чтобы не мешать. И между кушеткой и кроватью освободилось пространство для танцующих.

К Тане тут же подходит высокий молодой человек в очках.

– Потанцуем?

Он слегка отстраняет Костю, подхватывает Таню за талию, сильно прижимает к себе и начинает крутить и делать какие-то немыслимые движения телом, а потом просто подкидывает ее вверх, отчего у нее захватывает дух, все внутри отчаянно подпрыгивает, а потом ухает вниз.

Когда музыка кончается, около них оказывается Сева.

– Ну что ты делаешь, Илья, – говорит он, – разве можно так с девушками обращаться?

И, не дав Тане опомниться, берет ее из рук Ильи и притягивает к себе.

– Это мой друг, – говорит он. – Не обращай внимания. Просто он немного выпил.

Его нос щекочет Тане ухо. Потом она чувствует, как Сева дышит ей в шею, и из его расширившихся ноздрей идет винный запах. Потом его губы касаются ее щеки.

Таня отворачивается, но губы опять находят ее щеку. Сева что-то тихо говорит про ее глаза, про волосы, про ее красоту, которую, наверное, еще никто не оценил, а он вот сразу заметил. От его слов сердце приятно замирает.

Но тут же Таня видит Костю. Он сидит в углу и без всякого выражения на лице наблюдает за танцующими. В голове у нее мелькает: «Почему Костя никогда не говорит мне таких слов?..» Она видит, как Илья подбрасывает до потолка Женю и гогочет, а Женя слегка повизгивает, когда подлетает вверх. А Сева все бормочет и бормочет ей в ухо, несвязно и полупьяно, и нос его дышит в шею, а губы уже целуют Танин подбородок… «Разве он не видит ничего? – думает Таня, беспомощно оглядываясь на Костю. – Пусть он подойдет и заберет меня из его рук!» Она выразительно смотрит на Костю. Но тот, кажется, ничего не замечает и продолжает сидеть. Таня не знает, что сказать и как вести себя, и потому страдает. Внутри поднимается возмущение: почему Костя сидит в углу и не подойдет к ней? Тело ее медленно обмякает в сильных руках Севы. Ей хочется вырваться, она слабо старается отстраниться от него. Но руки его не выпускают ее тела, и она понимает, что сопротивляться бесполезно.

Кончается один танец, начинается другой, а Сева не отпускает ее. Она чувствует его дыхание, его слова с трудом доходят до сознания. Потом появляется опять Илья, снова ее подбрасывают куда-то, потом опять Сева…

На утро уже воскресенье; звонит Женя.

– Здорово было, да? Меня Илюшка пригласил в кино в следующую субботу. А что? Скажешь, не надо? С сопляками, что ли, встречаться?!

Таня молчит.

– Между прочим, он сказал, что его мать – известная детская писательница, а отец был художником-портретистом, но они развелись. А тебя Сева никуда не приглашал?

Таня не отвечает. У нее осталось неприятное послевкусие: чего-то липкого, скользкого, от которого она не может никак отделаться.

– Квартира у них красивая, да? Зеркала, полировка, ковры, хрустальная люстра… Книг тоже много… А мамашу видела?

– Нет, – отзывается Таня.

– Потом пришла, когда танцевали. Разве не заметила?

Таня вспоминает, что заходила какая-то женщина с пышной прической, взглянула на них неприветливым взглядом, взяла что-то из платяного шкафа и вышла. А прощаясь, Таня ее уже не видела.

– Да тебе не до того было, тебя Сева обнимал. Костя сказал, что с работы мать поздно возвращается. Она вообще, как я поняла, странная. У них все делают бабушка и домработница. А мать дома только книжки читает.

Таня молчит.

– Севка, наверное, крутит с домработницей, – смеется на другом конце провода Женя. – Правда? Видела, какая шустрая эта Нинка? В Москву за женихами приехала. Скажешь, нет?

Таня не отвечает.

– Ты что, – наконец останавливается Женя, заметив, что от Тани нет никакой реакции, – не проснулась еще?

– Проснулась, – говорит Таня.

– Так что же ты молчишь?

– А что говорить?

– Разве тебе не понравился Костин брат?

Таня медлит. Потом отвечает:

– Мне нравился Костя…