Читать книгу Когда зацветет терновник - Мара Вересень - Страница 3

Беда пришла, откуда не ждали.

Раным-рано, едва показалось солнце, а рассветная туманная мокрядь лениво отползала за Дальний овраг, вкруг вески встали конные оружные стражи. Стояли молча. Страшно. Не всхрапывали серые статные кони, не бряцала броня на Среброликих, только едва видимый по утренней прохладе след дыхания отличал незваных от морока.

* * *

Скотина в хлеву просилась уже с пол-лучины. Лорка глядела во двор, прикусив губу, и поглядывала на отца. Тот сидел на лавке прямой, как палка, посерев лицом. Дверь из кухни в сенцы была открыта настежь, а у двери во двор, в луже поросячьей болтушки, валялось на боку ведро. Лорка потерла ноющую руку. Тайком, под передником, и думала, что теперь вот пол мыть, а отец не со зла. Со страху.

– Не ходи пока. Тут сиди. Малого не пускай.

– А…

– Не ходи. – Тяжело встал и вышел, словно по пуду на каждой ноге нес.

Так тихо (голосящая скотина не в счет) в веске бывало только на тризну. Всем ведомо, что встречать жизнь положено во весь голос, а провожать – молча. С теми, кто ушел, только сердцем говорить – иных слов они не слышат. Только тишина эта была другой. Лорка поняла, едва закрылась за отцом дверь, пустив снаружи сырое утро. То была не тишина – страх, как тот, что смотрел из отцовских глаз, с его застывшего вмиг лица. И мнилось: так сейчас в каждой хате.

– Лорка… – позвал с печи братик, – мне во двор…

– Батюшка не велел выходить.

– Так во двор же… – Томаш поерзал и стал по-тихому сползать на полати смешно шевеля пальцами босых грязноватых ног; опять проказил в тазу с водой и не вымылся, как положено.

– Ведро в углу, коли неймется, – бросила Лорка и шмыгнула в комнату – там окна на улицу глядят.

Не успела приглядеться, как позади зашуршало.

– Ну? И чего там?

– А ничего! – И когда только подкрасться успел.

– А давай на торжок? – чернявая головенка подлезла под руку. – Небось, там и собрались. – Томаш едва на месте не скакал. Глаза его, большие и круглые, темные, как две вишни, кажется, стали еще круглее, а брови забрались чуть не на середину лба.

– А скотину кто кормить?.. – неуверенно начала девушка, ее желание узнать, что происходит, было никак не меньше братниного, только Томашу семь, а ей почти восемнадцать…

– А мы быстренько, – зачем-то звучно зашептал братик. – Задами прошмыгнем. Я там, в плетне, лаз знаю. Бурьян – во! – Руки махнули над макушкой. – За хлевом стежка, собаки натоптали к свальнику торжковому, ну, где калина, там еще, как снег сошел, лису дохлую нашли, думали, бешеная… Идем, а?

– Вот же балабол! – это уже в спину, потому как Томаш тот час припустил к двери, а Лорка – за ним. Глаз, да глаз, за этим пострелом нужен, верно же?

Томаш стремглав промчался по двору и, обогнув огород, скрылся за хлевом. Когда Лорка нагнала брата, тот уже приплясывал по ту сторону плетня. Девушка пролезла следом, а выпрямившись, застыла – шагах в двадцати, на дороге, за которой начиналось поле, неподвижно стояла серая, как туман, лошадь, высокая и тонконогая. Восседающий на ней всадник тоже был недвижим. Стальной нагрудник и наручи, украшенные узором вьющихся шипастых лоз, блестели от росы. Из-за плеча выглядывала крестовина меча. Из-под шлема, похожего на хохлатую птичью голову, только без клюва, струилась, стекала, лилась замысловатого плетения коса цвета бледного золота. Лицо всадника скрывала серебряная маска.

– Лорка, – Томаш дергал сестру за рукав, – иде-о-о-м… О!

Девушка вспомнила про брата, когда тот повис на руке всем телом, пригибая ее к земле.

– Это еще кто?! – горячо зашептал брат прямо в ухо. – Это из-за них, да?! Это они, да? Елфи?

Усмиряя заполошно забившееся в страхе сердце, Лорка, сквозь просветы в траве (и впрямь выше братниной макушки) разглядела еще нескольких всадников, растянувшихся цепью по огибающей веску дороге.

– В хату, бегом, – Лорка подтолкнула Томаша обратно к лазу, а чтоб не сбежал, крепко прихватила братца за рубаху.

Вернувшись, девушка молча взяла тряпку и, подоткнув подол, принялась убирать с пола разлитую болтушку.

«Сбегали на торжок. Ноги крапивой обстрекали, а новостей – шиш да немножко. Только и прибытка, что тряские коленки».

Томаш сидел на лавке, подобрав ноги, и тоже помалкивал. Две отжатых тряпки спустя он не выдержал.

– Лорка, это что, елфи, да?

Девушка закончила с полом и села рядом с братом.

– Да, Томаш. Это они, только правильно говорить элфие́.

Голос, произносящий это «элфие» слышался, как наяву.

Когда Томаша еще не было, а мама была, Лорка два года подряд ходила в школу при молельном доме. Там учили грамоте: Уложению Хранителей, счету и литерам, своим и элфие́н’ри́е. Уложение вдалбливал жрец, нудный длинный лысый мужик с дряблой шеей и блеклыми, как у снулой рыбины глазами, а остальному учил весковый грамотей Лексен. Тот был молодой, волос носил длинный и по городской моде вязал на затылке косицу. Учил хорошо, но мог вытянуть поперек спины розгой за баловство или незаученный урок.

Со всей их Выгони, а веска была большая, сорок дворов, ближних Сосенки и Крепи не набиралось и двух дюжин выучей, а уж девок и вовсе можно было по пальцам счесть. К чему девке грамота? Учись хозяйство вести, у печи управляться, шить, да прясть, а замуж пойдешь – за мужем ходить, да деток растить.

– Не елфи, неучи, а элфие, что значит «долгоживущие», – вещал грамотей, расхаживая перед тремя рядами парт, время от времени останавливаясь и покачиваясь с носка на пятку. – Вот наш Грин вырастет, поедет в город с отцом на ярмарку, а там, в толчее, тин элле́7 ногу-то и оттопчет. Как извиняться будешь, Гринька?

Рослый сын лавочника и купца Ермила мучительно краснел, пытаясь выдавить чужинские слова. Язык отчаянно сопротивлялся и вместо аст аэн8 тʼана́миэ9, тин элле (примите извинения, уважаемый) у него выходило аста энт а́нами, тиэ́н илле10 (возьми змею бледную, сияющее существо). Грамотей кривился, будто у него кто над ухом гвоздем по стеклу возил, в классе хихикали, а кто и в голос смеялся. Гринька краснел еще сильнее, смотрел в пол, получал от Лексена задание и шел к доске, где долго скрипел мелом, выводя непослушные литеры и не мог понять, на кой ему сдались елфские глаголи. Как, впрочем, и большинству сидящих за партами.

* * *

Лорка никогда эльфов не видела, чтоб вот так близко, а без своих серебряных масок они вообще в землях тинт, так на их языке звались люди, редко появлялись. Девушка покатала слово на языке, как сухую горошину. Тинт. Так звенела струна старой лютни, на которой играла мама. Всегда только одну песню на элфиенʹриа. Лорка потом сама ее перевела.

Лютни не стало в тот же день, что и мамы. Отец разбил, чтоб не помнить, как служки из молельни заворачивали маму в серый саван, как тянули «прощание» собравшиеся во дворе весчане, как выносили, как сыпали пеплом дорогу от крыльца к жальнику. Лорка не была ни на погребении, ни на тризне в молельне, нужно было смотреть за новорожденным братом. Руки дрожали, такой он был маленький и тихий. Почти не плакал, хотя другие младенцы, которых Лорке видеть и держать доводилось, орали так, что уши закладывало. Брат не плакал, и Лорка не стала. Она потом, когда никто не видел.

Отец вернулся с тризны, страшный и черный, похожий на беспокойника мертвым застывшим взглядом. Долго стоял посреди комнаты, а потом чужим голосом сказал:

– Кончились твои гульки, дочка, ты теперь тут хозяйка. – Снова помолчал, разглядывая кряхтящий кулек у нее в руках, и спросил: – Как малого назвала?

– Та́эм илле́н11, Томиллен, так мама хотела, – ответила она, замирая и торопливо добавила, – Томаш.

Больше Лорка в школу не ходила. Первое время ей было странно. Постоянно вспоминался класс и стол, за которым она сидела, и Лексен, проверяющий письмо, а особенно кабинет, где у грамотея книжки стояли. Много, во всю стену и на другой немного. Лорке нравилось смотреть, как Лексен книги выбирал. Он шел вдоль полок, и его чересчур тонкие для мужчины пальцы скользили по книжным бокам, будто гладили или здоровались. Потом рука замирала, найдя нужное, и книгу протягивали ей, Лорке. Читать можно было только в кабинете или в классе. Лучше в классе. Там у Лексена не бывало таких странных глаз, как будто в них цвет пропал.

А потом он ей книжку отдал. Не подарил. Так и сказал, что возвращает, что взял. Позже Лорка поняла, что книжка когда-то была мамина.