Читать книгу Голь перекатная. Картинки с натуры - Николай Лейкин, Николай Александрович Лейкин - Страница 11

Около одиннадцати часов утра Пуд Чубыкин был у своего дяди в лавке. Чубыкин был уже навеселе. Войдя в лавку, он отдал приказчикам честь по-солдатски и затем уже снял шапку.

– Отец игумен в монастыре? – спросил он.

Приказчики переглянулись.

– Я про дяденьку Осипа Вавилыча, – пояснил Чубыкин.

– За перегородкой чай пьет, – отвечал один из приказчиков.

Чубыкин сделал движение, чтобы направиться за перегородку.

– Постой, постой… Куда лезешь!.. Надо прежде доложить.

Приказчик отправился за перегородку, вышел оттуда и поманил Чубыкина.

Через минуту Чубыкин предстал перед дядей. Дядя, пожилой человек с проседью в бороде и в волосах, в барашковой скуфейке на голове, сидел за высокой ясневой конторкой, на которой лежала книга. Завидя Чубыкина, он покачал головой, сморщился и крикнул ему:

– В ноги, несчастный!

Чубыкин рухнулся перед ним на колени и стукнул лбом в пол.

– Встань… – скомандовал ему дядя. – Зачем ты пришел к нам, горький? Зачем? Чтобы опять срамить нас? – задал он ему вопрос.

– На родину тянет, дяденька. Я ведь здесь родился. Каждый уголок мне знаком, каждая физиономия личности в рынке. А ведь у нас в Шлиссельбурге житье каторжное.

– Зато пьяное.

– Ах-с… Бросьте… Который денек на вино двугривенный очистится, так уже считаешь себя счастливым. А то и на хлеб-то не хватает.

– А ты уж вино считаешь важнее хлеба.

– Болезнь… Сосет… Да и единственная услада в нашей собачьей жизни, дяденька.

– Хочешь, я в больницу тебя положу и лечить буду? – предложил дядя. – Теперь от вина лечат, настоящие доктора лечат, а не какие-нибудь знахари.

– Бесполезно. Меня не вылечат. Да если и вылечили бы, что я трезвый делать буду, куда я пойду?

– Тогда можно поприодеть тебя и место тебе какое-нибудь найти.

– Помогите уж так, дяденька. Дайте денек-другой пожить всласть…

– Это ведь значит на вино тебе дать. На вино ты просишь.

– Не скрываюсь. Погуляю на свободе и опять в нищенский комитет попаду. Перешлют.

Дядя покачал головой и прищелкнул языком.

– И это ты прямо мне в лицо, без зазрения совести говоришь, – сказал он. – Бесстыдник!

– Что же делать-то, дяденька! Зато не вру… – отвечал Чубыкин. – Несчастный я человек.

– А если бы тебя в монастырь послать на покаяние, грехи замаливать? Тут даже говорили у нас в рынке, что мы тебя на Валаам в монастырь послали.

Чубыкин отрицательно отмахнулся головой.

– Думаю, что бесполезно. Выгонят. Как только напьюсь – и протурят.

– Там ведь вина достать негде. Там следят.

– Вино во всяком месте достать можно, дяденька. Да и не чувствую я призвания, не такой я человек. Погибший я человек, – отвечал Чубыкин.

Дядя задумался и через минуту произнес:

– Ну что нам с тобой делать?

– Помогите, не мудрствуя лукаво, несчастному человеку, – поклонился в пояс Чубыкин.

– Да ведь на вино просишь ты, на вино. А на вино я дать не могу.

Чубыкин тяжело вздохнул.

– На вино-с…

– Одеть тебя благопристойно – пропьешь.

– Пропью, дяденька. Да и зачем вам одевать меня? Дорого стоит. А лучше выдайте так три-два рублика и пары две белья на передевку. В баню надо сходить, а перемениться нечем.

– Белье тебе сейчас дадут. А денег не дам, не дам нынче. И не ходи ты ко мне домой. И дома я скажу, чтоб тебе не давали. Да и не срами меня дома, пожалей.

– Домой к вам не пойду. Хорошо, извольте. За белье спасибо… Дай вам Бог здоровья. Но уж зато и вы пожалейте меня несчастного – дайте денежной милости рублик. Пить-есть надо.

– Если хочешь, тебя здесь на дворе приказчики накормят.

– А ведь вам это все-таки неприятно будет, все-таки мараль на вас. Так дайте рублик-то, и я в закусочную пойду.

Чубыкин опять поклонился. Дядя размышлял.

– Положим, ты уж и так нас вконец здесь осрамил, – произнес он. – Ты который день по рынку-то ходишь?

– Второй. Только второй-с.

– И всех обошел?

– Нет, дяденька, не всех еще.

– Хорошо, я дам тебе белье и два рубля денег, но и ты мне дай слово, что больше у нас в рынке не покажешься. Даешь слово?

– Могу, дяденька. Позвольте только папаше в сумеречках объявиться. Надо будет с него заполучить малую толику за нынешнее прибытие из богоспасаемого града…

– Ты шутовства-то передо мной не выкидывай! – строго перебил его дядя, нахмурив брови.

– Я всерьез, дяденька. Ведь папаша мой маменькиным-то капиталом после ихней смерти овладел, а он по закону мне принадлежит, так должен же он хоть чем-нибудь со мной поделиться.

– Ну, к отцу я допускаю, – согласился дядя. – А по чужим торговцам в нашем рынке больше ходить не будешь?

– Извольте, дяденька, обещаюсь.

– Бери два рубля, бери! Хоть и совестно мне давать тебе заведомо на вино.

– Ах, дяденька…

– Уходи! Довольно! – махнул рукой дядя. – Кондратьев! Дать Пуду две перемены белья из лавки, да и пусть уходит с Богом! – крикнул он приказчику в лавку, а Чубыкину сунул в руку не два, а уж три рубля.

– Благодарю покорно, дяденька.

– Уходи, уходи! И уж больше ни ногой… За это даже три рубля даю.

Чубыкин вышел из-за перегородки. Приказчики дяди тотчас же вручили ему две пары белья. Он запихал белье под пиджак и кацавейку и затянулся ремнем.

– Так целее будет. Мы люди походные… – пробормотал он, выпросил еще у приказчиков двугривенный и удалился, расшаркавшись перед ними валенками.