Читать книгу Стукин и Хрустальников. Банковая эпопея - Николай Лейкин, Николай Александрович Лейкин - Страница 6

Карета подъезжала к подъезду на Разъезжей улице. Из нее вышли Лавр Петрович Хрустальников и Игнатий Кириллович Стукин. Банковый туз Хрустальников привез ничтожную двойку – Стукина – к невесте. Они вошли в подъезд. Швейцар подобострастно поклонился Хрустальникову.

– У меня изволите, Лавр Петрович, свою шубу оставить? – спросил он.

– Нет, наверху. По всей вероятности, я долго там пробуду. У себя Матильда Николаевна?

– У себя-с… Сегодня днем только прокатиться выезжали. Господин! Вы к кому? – крикнул швейцар Стукину. – Оставьте внизу калоши.

– Он со мной, со мной, – отвечал Хрустальников. – Вот что, брат Стукин… – шепнул он. – Послушай, так и хочется назвать тебя Сукиным, – прибавил он в скобках. – Ну да это ничего. Вот что, брат Стукин… Ты уже познакомься как-нибудь с швейцаром. Тебе часто придется здесь бывать, по всей вероятности, а он человек строгий. На возвратном пути ты дай ему рубль, что ли. Зачем же ты портфель-то с собой несешь?

– Да ведь вы сами велели прийти с портфелем.

– Так ведь то ко мне. Это для того, чтобы люди видели, что будто ты ко мне по банковым делам шляешься. А зачем же сюда-то портфель? Ты мог бы его у меня в квартире оставить. Ну зачем тебе здесь портфель? Ты, брат, ужасно глуп, посмотрю я на тебя. Ну, иди… Вот, брат, на какой лестнице придется тебе жить, если дело с Матильдой Николаевной уладится. Хороша лестница? А квартирка какая у ней! Прелесть. Не знаю вот только, которую каморку она тебе отдаст.

– Это под кабинет-с? – спросил Стукин.

Хрустальников посмотрел на него, как-то двусмысленно улыбнулся и сказал:

– Да, под кабинет. Однако, посмотрю я на тебя, и глуп же ты, Стукин, – прибавил он. – Ну да ничего. Хоть и говорят, что простота хуже воровства, но мне она нравится. В данном случае она лучше. Ты, кажется, обиделся? – спросил он. – Ты, брат, не обижайся. Что же, глупость – ведь уж это от Бога. А все-таки я и за глаза и в глаза тебе скажу… – Хрустальников остановился около темной дубовой двери в третьем этаже и тяжело дышал, переводя дух. – А все-таки я тебе, Стукин, и в глаза скажу: ты благородный человек, ты делаешь подвиг, ты сознательно хочешь прикрыть грех женщины и дать имя ее будущему ребенку. Черта прекрасная. Ну, суди сам, чем виноват невинный младенец? Дай сюда твою руку… Я пожму.

Хрустальников одной рукой взял Стукина за руку, а другой нажал пуговку электрического звонка.

Горничная отворила дверь. Из комнат квартиры послышался звонкий лай маленьких собачонок. Через минуту они высыпали в прихожую. Их было три. Они звенели бубенчиками своих ошейников и прыгали на Хрустальникова. Хрустальников снял с себя шубу и стал натравливать собачонок на Стукина.

– Чужой, чужой… Кусь его, кусь… – тряс он Стукина за фалду визитки.

Стукин ежился. Собачонки хватали его за брюки.

– Что вы, Лавр Петрович, да разве можно так… – говорил Стукин. – Ведь они могут…

– Что могут? Ну чего ты боишься? Съедят, что ли? Разве в состоянии такие маленькие собачки съесть такого большого дурака? Ну, пойдем.

Они вошли в гостиную, устланную мягким ковром. Под большим розовым бумажным абажуром горела лампа. Собаки продолжали лаять на Стукина.

– Лавр Петрович! Это вы? – послышался женский голос из смежной комнаты. – Послушайте, что вы собак-то дразните!

– Я, Матильдочка, не один. Я привез к тебе одного человечка, – отвечал Хрустальников, кладя на пианино свою шапку. – Можно нам обоим войти?

На пороге показалась красивая, рослая, полная молодая женщина в светло-синем кашемировом капоте, вышитом белым шелком. Это был тип русской, неправильной, но симпатичной красоты. Женщина имела густые русые волосы, неподведенные настоящие брови, добрые серовато-голубые глаза, несколько припухшие от обильного сна. Вообще косметики еще не были пущены во весь свой полный ход. На вид ей было лет двадцать восемь.

– Здравствуй, Матильдочка… – начал Хрустальников, подошел к ней, взял за руку и хотел поцеловать.

Матильда Николаевна, увидав постороннего человека, несколько попятилась.

– Что вы! Что вы! – заговорила она.

– А что? При нем-то уж будто и поцеловать нельзя? При нем все можно, – отвечал Хрустальников, взял Матильду Николаевну за подбородок и поцеловал ее. – Ну, Матильдочка, позволь тебе представить: вот это будущий директор «Общества дешевого торгового кредита» Алексей Кирилыч Стукин.

– Игнатий Кирилыч… – поправил Стукин.

– Да, то бишь Игнатий Кирилыч… Ну да ведь это все равно… Алексей, Игнатий… Одним словом, Стукин, будущий директор… Чего ты, Матильдочка, смеешься? Я говорю: будущий… Лет через двадцать пять, через тридцать мосье Стукин наверное будет директором нашего банка… ежели только доживет… – сказал Хрустальников и захохотал. – Тебе сколько лет, Стукин? – спросил он.

– Хе-хе-хе… Шутник вы, Лавр Петрович, – захихикал Стукин.

– Ну, сколько же, однако? Не стыдись, говори. Что тебе свои годы скрывать? Ведь ты не баба.

– Сорок пять-с…

– Ну, вот видишь… Через тридцать лет тебе будет семьдесят пять, ты разбогатеешь, захватишь в свои руки доброе количество наших акций и будешь директором. Кланяйся же Матильде Николаевне. Ну, расшаркивайся, расшаркивайся, как я тебя давеча учил. Вот так. Дай ему, Матильдочка, поцеловать ручку. На, целуй… Вот так… Хороша ручка-то? Хороша? Чего ты улыбаешься? А посмотри, повыше-то какая! Посмотри, локоток-то какой!

– Да что вы, Лавр Петрович… – с неудовольствием отдернула руку Матильда Николаевна, но Хрустальников успел уже отвернуть рукав капота и показать Стукину ее руку.

– Хороша? – приставал он к Стукину.

– Очень прекрасная-с… Уму помраченье.

– Ну, то-то. Однако, брат, я теперь вижу, что у тебя губа-то не дура. Ты тоже понимаешь толк в апельсинах. Ну, Матильдочка, теперь пои нас чаем… Пои и будь с гостем поласковее. Это тот самый Стукин, который и о котором… Ну да ты знаешь.

Они вошли в роскошный будуарчик.

– Садись, Стукин… Что же ты стоишь? – сказал Хрустальников, сел на диван и закурил сигару. – Вообще при нем прошу не стесняться, – обратился он к Матильде Николаевне. – Ну, Стукин, рассказывай нам что-нибудь.

Стукин сидел на кончике стула и глупо улыбался.

– Что же я буду рассказывать, Лавр Петрович? – отвечал Стукин.

– Как что? Что знаешь, то и рассказывай. А не умеешь рассказывать, так пой. Ну, спой что-нибудь. Спой какой-нибудь чувствительный романс Матильде Николаевне.

– Я не пою-с.

– Как не поешь? У Матильды Николаевны вон даже собачонка Путька поет, когда Матильда Николаевна на пианино заиграет. Путька поет, а ты петь не умеешь? Вздор!

– У кого угодно из служащих спросите, что не умею петь.

– Ты часто бываешь в опере?

– Редко-с… Помилуйте, Лавр Петрович, из каких доходов?

– А вот ежели Матильде Николаевне ты понравишься, если звезда твоя взойдет, то и доходы твои поправятся. Знаешь, Мотичка, он даже бороду обрил сегодня, чтобы тебе понравиться.

– Да полноте вам, Лавр Петрович, оставьте… – остановила Хрустальникова Матильда Николаевна. – Вы холостой или вдовый? – обратилась она к Стукину.

– Как есть холостой, самый настоящий холостой-с. Вот уж Лавр Петрович наводили справки, – отвечал Стукин.

– Одни живете?

– С сестрой-с… Сестра у меня вдова… Но сестру можно и побоку, если ей дать двадцать рублей в месяц.

Она папиросы набивает. Очень многие из наших конторщиков у ней покупают.

– Нет, Стукин, нет, это неинтересно. Ты об чем-нибудь другом… – перебил его Хрустальников. – Ты лучше позабавь чем-нибудь Матильду Николаевну.

– Ей-богу, уж не знаю, Лавр Петрович, как позабавить.

– Расскажи какой-нибудь анекдот.

– И анекдотов не знаю. Разве рассказать вам, как я тонул в прошлом году в Фонтанке?

– Ну вот, вот… Расскажи… Пьяный?

– Я, Лавр Петрович, не пьянствую. Я вина пью самую малость.

– Отлично, отлично! Этим ты можешь снискать расположение у Матильды Николаевны. Так рассказывай, Стукин.

– А вот мы лучше перейдем в столовую. Самовар уже готов. Там мосье Стукин нам и расскажет, – перебила Матильда Николаевна.

– Лив самом деле, – согласился Хрустальников. – Снимайся, Стукин, с якоря и пойдем в столовую. Ты вот что, Мотичка, ты нам хереску бутылочку достань хорошенького. Он хоть и мало пьет, а хереску перед чаем выпьет. Это развяжет у него язык. А то он сидит словно язык проглотил. Так вели хереску.

– Сейчас. Я и сама с вами полрюмки выпью. У меня что-то под ложечкой щемит… – отвечала Матильда Николаевна.

– Ах ты, моя добрая и послушная цыпочка! – проговорил Хрустальников, привлек к себе Матильду Николаевну и поцеловал. – Не смущайся, Стукин, не смущайся, – прибавил он. – Это я на правах отца. Ну, пойдем, пойдем в столовую. А какой, брат, у меня здесь херес, так просто пальчики оближешь! – Хрустальников причмокнул.

Они отправились в столовую.