Читать книгу Мы люди… Разлом - Олег Моисеенко - Страница 17

1

Матушка Марина уже несколько зим жила одна, сколько этих зим прошло, она не считала, а после смерти Пелагеи перебралась в ее хатку и там обосновалась – теперь это была ее обитель. Как и Пелагею, люди в деревнях просили ее помочь в лечении недугов, и она, не мешкая, отправлялась на помощь страждущим. Длинными осенними вечерами, когда на деревьях еще шумела неопавшая листва, навевая воспоминания, а порой и грусть, Марина молилась. Молитва была для нее утешением и отрадой: в ушах утихал шум листвы и стук дождя, она находилась далеко от своей хатки, своего двора, в местах, где обитало смирение и страх суда Божьего. Вчера она вернулась от Агриппины, та ездила в усадьбу Грушевских узнать что-либо об их сыне и привезла страшную весть: Вацлав женился. В первый момент Марина даже не узнала Агриппину – это была сгорбленная, с опущенной головой, состарившаяся несчастьем женщина, на челе которой появилась печать смерти. Марина аж вздрогнула от ее вида и сразу поняла все, да только не все она тогда поняла. Вскоре Агриппина со слезами поведала, что Варвара носит под грудью плод, и срок уже немалый, и ей никак нельзя знать об услышанном разговоре о Вацлаве в усадьбе Грушевских. Марина перекрестилась со словами: «Спаси, Господи, нас грешных» – и больше недели не показывалась в доме Агриппины. У нее снова закровоточила старая, чуть зарубцевавшаяся душевная рана – рана блуда и греха. Она никак не могла связать образ Вари, которую она так давно знала и, можно сказать, любила, с «грешницей и блудницей, которых побивают камнями», как сказано в Писании. Не связывался он и с образом той женщины, всплывшим из детства, что шла по улице их деревни, а над ней насмехались и издевались молодые мужчины, обзывая разными словами, а потом ворота, где она жила, были вымазаны дегтем. Марине вспомнилась и мать, которая стращала Акулину и говорила, что если она будет бегать на гулянки, то и их ворота вымажут дегтем. Варя не такая, успокаивала себя Марина, она добрая, она полюбила того паныча, а он поступил жестокосердно, но тут же набегала другая мысль: как она могла допустить такое греховное деяние без венчания в церкви?.. Следом приходили слова Пелагеи: «Божие это дело и не нам, грешным, судить, кто прав, а кто виноват, все мы Божии дети». Тогда Марина опускалась на колени перед образом Божией Матери и молилась, пока не затекали ноги или их не сводила судорога. По прошествии нескольких дней и ночей тягостных раздумий ей вдруг вспомнилась баба Марфа, из глубины души приходили ее слова, ты не нашего роду, течет в тебе панского роду кровь. От этого воспоминания упала перед иконой Марина, заплакала навзрыд, да так и заснула. Проснулась она в ночи, на душе было спокойно, тягостные думы куда-то ушли. Она вдруг вспомнила, что Варя в детстве очень любила ее пирожки с грибами. К обеду матушка Марина с гостинцами была у Агриппины, и повеселевшая Варя выкладывала на тарелку пирожки. Ей хотелось радоваться и веселиться, как в детстве.

Варя чуть пополнела и стала бледной, с синими прожилками на шее и лице, отчего казалась не по годам взрослой и уставшей женщиной. Она изредка выходила во двор и совершала небольшие прогулки, редко можно было увидеть на лице ее радость и улыбку, печаль легла на нее непосильной тяжестью. Канун родов не приносил в этот двор радостного ожидания детского крика: «Я родился!» Незаметно чахла Агриппина: после самой простой работы она садилась в старое кресло и засыпала. Одна матушка Марина готовилась к таинству. Как ни просили ее помочь в лечении люди, она отказывала, ссылаясь на то, что очень нужна здесь, роды могут начаться в любой момент. Она приготовила все необходимое, заставляла прислугу постоянно греть воду и поддерживать в комнате Вари тепло. А за окном, хотя не за горами была весна, продолжали трещать лютые морозы, подсыпало снегу и казалось, что зиме не будет конца. Но, несмотря на мороз, веселило солнышко, с крыш стучала капель, бойко чирикали воробьи и совсем по-весеннему пели синички. Это поднимало настроение и вселяло надежду на благополучный исход таинства. Марина уже больше двух недель безотлучно находилась в доме, спала тревожно и чутко. Для нее это были дни и ночи бдения и молитвы. В ту ночь ей показалось, что в комнатку пришла Пелагея и смотрит так укоризненно и ничего не говорит, молчит и смотрит. Только хотела Марина спросить, как ей быть, как видение исчезло, но вдруг вспомнились слова, которые сказала Пелагея перед своей кончиной: «Твое предназначение – в лечении душ людских, придет время – и лечение твое понадобится».

2

Роды начались ночью. Раздался истошный крик Вари, возле нее уже находились Марина и Агриппина. Матушку было не узнать, ее суровость и жесткость парализовали сознание Агриппины, но она, преодолевая страх, выполняла каждую ее просьбу. Сознание вернулось к ней, когда она услышала детский плач и слова матушки: «Мальчик родился».

Варя, казалось, спит, как после тяжелой работы, ее лицо выражало спокойствие и безмятежность. Когда новорожденного унесли из комнаты, Марина присела возле роженицы, взяла ее руку и, закрыв глаза, стала искать ниточку жизни в этом теле. Жизнь еще теплилась, в какие-то моменты она исчезала, потом искоркой возвращалась и снова исчезала. Душа Вари летала вокруг, она, как птичка, то возвращалась в гнездо, то отлетала. Для Марины наступил главный момент в ее жизни: не дать птичке оставить это тело и отлететь далеко.

В комнату вошла Агриппина, остановилась, закрыла лицо руками и разрыдалась. Марина взяла ее за руку и вывела из комнаты, и неожиданно для всех прозвучал ее строгий голос:

– Надо ехать за доктором, и прямо сейчас!

Эти слова заставили всех действовать. Первой пришла в себя Агриппина, она тут же велела закладывать сани, искать теплую одежду и ехать за доктором.

Марина пошла посмотреть новорожденного, он спал. Она вернулась в комнату Вари и стала искать то невидимое существо, которое казалось ей птичкой: оно было рядом. Вокруг Марины все постепенно затихало и уходило куда-то далеко, она, как и Варя, почти не дышала, ей казалось, что птичка села на руки Вари и с удивлением рассматривает другое существо. Так продолжалось, пока не приехал доктор. Услышав посторонний голос, Марина встрепенулась и пошла ему навстречу. Доктор молча осмотрел Варю, так же молча взглянул на матушку Марину и вышел. Ему хотелось сказать, что роженица не жилец, но взгляд матушки, которую он знал, заставил его промолчать. Новорожденным он остался доволен и велел срочно искать кормилицу. Роженица, пояснил он, находится в тяжелом состоянии, дня через два-три с ней будет все ясно. Что будет ясно через два-три дня, он не уточнил, оставив всем надежду на Варино выздоровление. Агриппина энергично требовала ехать искать кормилицу, в доме все опять зашевелились, стали обсуждать, какая из кормилиц в их деревне лучше или же стоит поехать в другую деревню.

Марина снова была возле Вари, ее встревожил молчаливый взгляд доктора, не оставлявший никакой надежды на выздоровление. Она сидела в тишине и читала ведомую только ей молитву, как вдруг в памяти всплыли слова, сказанные Пелагеей: «Пост и молитва воскрешают немощного». Марина перекрестилась, взяла руку Вари и ощутила в себе силу, способную спасти эту ставшую ей такой дорогой и безмерно любимой женщину, явившую на свет Божий маленького человечка.

Уже шестые сутки Марина, закрыв глаза, без еды и питья сидела на старом стуле у изголовья Вари. Она уже не различала, где сон, а где явь, внешний мир ушел от нее. Каждый день в комнату заглядывала Агриппина, смотрела на матушку и так же молча и тихо прикрывала дверь. На шестой день Марина открыла глаза, взяла дрожащей рукой чашку с водой и отпила три глотка. Ее глаза снова закрылись, и мир оставил ее. А у Агриппины была большая забота, привезли уже третью кормилицу, и мальчик, утолив голод, на второй день отказывался брать грудь и истерично плакал. Так произошло и на этот раз. От непрерывного плача ребенка и своей беспомощности Агриппина устала и не знала, что делать, но подходить к матушке Марине и просить ее о помощи не решалась.

На девятый день Марина очнулась от яркого света в глазах, провела руками по лицу, словно омывая водой, и свет пропал. Она взяла руку Вари, в ней продолжала теплиться жизнь и подавала сигналы надежды. Агриппина обрадовалась появлению матушки Марины, которую она считала спасительницей ее дочери и ребенка, но увидев, насколько та слаба, отвела ее в комнату, уложила на кровать, и та проспала всю ночь и весь день. А в доме между тем готовились к худшему: мальчик уже не кричал, а только изредка всхлипывал. Неожиданно послышался голос доктора, он сказал, что хотел бы посмотреть на роженицу и мальчика, но прежде ему необходимо увидеть матушку Марину. Агриппина объясняла ему, что матушка очень слаба, сейчас спит, и стала рассказывать о мальчике. В этот момент дверь отворилась: в проеме стояла матушка. Доктор встревоженно шагнул ей навстречу со словами:

– Здесь недалеко в панском имении умирает женщина, она родила мертвого ребенка, ее можно будет спасти, если она начнет кормить грудью другого ребенка.

От этих слов у Агриппины перехватило дыхание, внутри вскипела злоба, и она закричала на весь дом:

– Не дам вам наше дитя, не дам! Вы хотите окончательно его убить!

Она зарыдала, продолжая выкрикивать: «Не дам убить!» Доктор замахал руками и отступил к двери.

– Постойте, – раздался тихий голос Марины, – остановитесь. Спаси, Господи, нас грешных, от ненависти и злобы.

У Агриппины округлились глаза, она затихла, растерянно глядя на матушку и доктора.

– Родная, надо отвезти дитя к той несчастной женщине, даст Бог, она спасется, и дитятко живо будет.