Читать книгу Мой Пушкин. Сборник стихов - Ольга Фомина - Страница 10

Гений слова! Кто ж не ахнет,

Зачитавшись до утра?!

Дал понять, как «Русью пахнет»,

Пушкин росчерком пера.

Он писал высоким слогом,

Мужика он мог понять

И одним лишь только словом

Душу русскую объять.

Оттого-то он и гений,

Что народным языком

Не гнушался в дни гонений, —

Тем, родным, что всем знаком.

Он, потомок эфиопа,

Урождённый Ганнибал,

Доказал, что не Европа

Для поэта идеал.

Наша матушка-Россия

Так, брат, чудно хороша,

Что, наверно б, сам мессия

Любовался, чуть дыша.

Так ликуй, душа, с поэтом,

Пушкин – наш, ура, виват!

Не принять нелепость эту:

Он убит. Кто виноват?

Сказок мы читать не будем

И отложим чудеса,

Лишь на миг давай разбудим

Той эпохи голоса.

Так гадалка нагадала

В ночку тёмную одну:

«Снег, залитый кровью алой…

А умрёшь через жену.

Одного остерегайся:

Белокур он и высок,

На него не полагайся —

Может выстрелить в висок».

Пушкин сам искал с ним встречи,

Чтобы этот человек

Своей пулей иль картечью

Завершил поэта век.

Оттого он и метался:

Карты, девки и вино.

От судьбы не укрывался —

Знал, погибнет всё равно.

Родился… И в завитушках,

Что украсили чело,

Александр Сергеич Пушкин

Едет в Царское Село.

Там, в лицее, юный гений,

Обуздав наук гранит,

Как потом его Евгений,

Воспевал красу ланит.

Полный юного восторга

Перед женской красотой,

Он в пылу любовных оргий

Преклонялся перед той.

Позже вспомнит, как сонеты

Ей в восторге посвящал,

Как, гонимый страстью этой,

Керн под Пасху навещал.

В жилах кровь его вскипела,

Позабыт старик Дидро,

И в руке его запело

Богом данное перо.

Упоительные годы:

Спор за чаркой до утра.

К девкам тайные походы…

Что за чудная пора!

Часть друзей из юных бестий

В декабристы занесло.

И теперь не вспомнит Пестель

С другом Царское Село.

Муз лицейских дух отныне

Сохраним, дружище Корф!

Уз меж нами не разнимет

Всемогущий Бенкендорф!

Вольнодумства дух опасный

Взбудоражит их умы —

От идеи той прекрасной

Путь недолог до тюрьмы.

Часть когорты этой братской

Царь однажды упразднит:

Он на площади Сенатской

Пятерых из них казнит.

Только Пушкина Державин,

«В гроб сходя, благословил»,

И перо его направил

За сиянием светил.

В год 12-й и страшный,

По стеченью звёздных карт,

Вторгся к нам бравурным маршем

В треуголке Бонапарт.

Когда кровь лилась рекою,

Воевал и стар и мал,

Пушкин страстною строкою

Дух Отчизне подымал.

Поздно поняли французы,

Что Москвы им не видать:

Разгромил войска Кутузов,

Сохранил Россию-мать!

Всё, виват, ура без меры!

Труб победных сладкий глас!

Пушкин позже Беранжеру

То припомнит, и не раз!

А когда умолкли пушки,

То, оправившись от ран,

Поняла Отчизна: Пушкин —

Поэтический титан!

После тягостной утраты

Пятерых лицейских лир

Пушкин первым по этапу

Шлёт послание в Сибирь.

Чудо это происходит:

В пересыльческий острог

Через сотни рук доходит

Дух его высоких строк.

Захлестнул тогда Россию

Поэтический поток.

Сделал власть пред ним бессильной

Пушкин – гений и пророк.

Что Отечеству пророки?

Нам ли этого не знать?

За пророческие строки

Можем гения распять!

Нет бы, дать глоток свободы,

Чтобы вольно мог творить.

И отправить бы на воды…

Дар его боготворить?!

Допустить возможно ль это?

Вскрыв поэта личный ларь,

Строгим цензором поэта

Стал российский государь.

Как писать по вдохновенью,

Когда грудь теснит восторг,

А по царскому веленью

За него назначен торг?

На Кавказ, к его стремнинам,

Где поток несётся вниз!

Но и здесь, как на равнине,

Дух его взлетает ввысь!

Пушкин здесь. Накинув бурку,

С острой саблей наголо,

Оседлав коня, на турков

Мчит в дыму, где всё бело.

Вот леченье от столицы,

Гнусных сплетен и интриг,

Когда враг навстречу мчится,

Приближая смертный миг!

…Но рождён был для другого

Дар его и его ум,

Он храним был, видно, Богом

В путешествии в Арзрум.

Покорён и очарован,

При мерцании свечей

Он с мадонны – Гончаровой —

Не сводил своих очей.

Натали послало небо.

«Гений чистой красоты»

Всюду с ним, где б Пушкин не был,

Пополам деля версты.

Лишь жене поэт признался,

Что неверен был порой,

Что нередко увлекался

Чувств неверною игрой.

Но поэту всё простилось:

Где, когда и с кем он спал…

Натали перекрестилась

И поехала на бал.

Здесь «успехи в вихре света»

Близорукой Натали

Страстной ревности поэта

Пыл умерить не могли.

И в Михайловском, в деревне,

Под Арины говорком,

Он под сказку о царевне

Засыпает вечерком.

Когда в небе редка просинь,

Нудный дождь в окно стучит,

Лишь чернил поэт попросит

И строчит, строчит, строчит.

Здесь есть всё, что сердцу мило,

И слагаются тотчас

Сказки, где Руслан с Людмилой

Разлучаются сейчас.

Бродит кот у Лукоморья,

Цепь гремит на дубе том…

Спит поэт в тиши подворья,

В сказке он, а жизнь – потом.

Месяц, два меж тем проходят,

Холод гонит со двора,

Ссылки срок к концу подходит,

В Петербург ему пора.

Воздух северной столицы,

Раут, бал и маскарад…

Был бы рад там очутиться

Гость любой, но он – не рад.

Честь его была задета,

Царь – великий командир —

Бросил гордому поэту

Камер-юнкера мундир.

Суждено теперь иное —

При дворе ему бывать

И с красавицей женою

Сплетням поводы давать.

Царь, однако, сам, каналья,

Был Натальей покорён,

На ушко шептал на бале:

«Туалет ваш недурён!

Так же плечи, грудь и ножки…

Продолжать et cetera?

Как блестят у вас серёжки —

Подарил поэт вчера?»

Кровь поэта закипела,

Как же так, сам государь?..

Натали, казалось, млела,

Ревновал поэт-бунтарь.

«Это он! Высок и строен…

Да к тому ж ещё блондин,

И жену увлечь настроен,

Всё сошлось. Один в один!

Наконец-то всё открылось!

Я же подданный его…

Но, похоже, не укрылась

Моя ревность от него.

А они? Всё видят, знают

И смеются надо мной!

Как они меня терзают,

Невдомёк лишь ей одной!»

Свет, холодный и надменный,

Глаз с поэта не сводил,

На Наталью ж непременно

Он лорнеты наводил.

Но поклонников Натальи

Длинен список послужной.

И Дантес туда ж, каналья,

Так и вьётся за женой!

Тут же Геккерн, старый сводник,

С позволения сказать.

Сей посланник, греховодник,

Начал сына ревновать.

Не отцовскою любовью

Старичок любил его,

Призывая к изголовью…

(Догадались для чего?)

Из Голландии сей странник

Эту страсть с собой привёз.

Не лишён был сей посланник

Голубых полночных грёз.

Слыл он грязным письмоносцем:

Написав их штучек семь,

Он поэта рогоносцем

Обозвал в посланье сем.

«Наконец нашёлся повод!

Я его не упущу!

Разве честь – это не довод?

За неё я отомщу!

Не стреляться ж с государем,

У поэта нету прав,

Но Дантесу буду вправе

Показать свой гордый нрав!»

Чтоб жену не оболгали —

А француз поставил цель, —

Не терпеть же это дале:

Выход есть один – дуэль.

Зажужжал весь светский улей,

Получив такую весть,

И осталось только пулей

Возвратить поэту честь!

Но отвёл его от мести

Сам Господь своей рукой:

«Пал поэт – невольник чести,