Читать книгу Неизвестный Лорка. «Впечатления и пейзажи» и другие произведения - Павел Алешин - Страница 12

Нужно было выехать из Бургоса на этих отвратительных неудобных автомобилях, которые едут, мучительно задыхаясь, с огромной грудой чемоданов и сумок. Впереди машины раскрывался угол шоссейной дороги, терявшейся за вереницей стройных и шумных тополей.

Был ясный августовский день, и солнце подчеркивало красную гамму пейзажа… В тени зарослей дрока почва была розового оттенка, небо над деревьями и разбитой дорогой сияло всей гаммой синего цвета, в пугающих утробах холмов кричал кроваво-красный цвет, а над неясными далями – раскаты свинца и солнца. Порой равнина хотела стать единственным воплощением пейзажа, но тут же рождались мягкие хребты холмов.

Среди мертвого отчаяния красного цвета возвышались древние кресты, почти разрушившиеся, окруженные деревьями и травой… Мелькали селения, немного грустные, немые, исполненные страстной горечи, с их церквями, подобными каменным блокам, с могучими башнями, с молчаливыми апсидами… Неприятный автомобиль ехал, задыхаясь, оскорбляя гудком серьезность пейзажа, погружавшего нас в неясные тени и в полноту света.

Мы проехали чудесный ренессансный дворец, пригвожденный к этим одиночествам тенью огромных деревьев, с выступающими балконами, с роскошными оконными решетками… теперь одинокий, закрытый, он осеняет гордым величием жасмины, растущие в саду… Тут же пустила корни народная легенда… «Это», – сказали мне, – «была обитель благородной дамы, в которую был влюблен Филипп II». Башни дворца терялись среди ветвей. Шоссе тянулось дальше молчаливой полосой, полной ослепительной ясности… Среди башен, идущих торжественным маршем вдоль нее, нас особенно тронула одна большая военная башня, из серого камня, одинокая, стоящая у входа в маленькое селение, как будто из любовных романсов, немного прогнувшаяся под сладостной тяжестью пышного покрова плюща. Высоченные тополя придавали шоссе траурный вид.

Наконец, мы вышли из автомобиля, который уехал, теряясь в далях и страшно гудя. Остались мы, путешественники, в самом сердце Кастилии, окруженные суровыми горами, посреди подавляющего, грандиозного пейзажа. Над землей веяло покоем…

Чтобы добраться до Силоса, мы сели в омнибус, расшатанный и убогий, его тянули три потертые, израненные клячи, вокруг ран которых роились мухи. Пассажиры были люди самые обыкновенные, они хотели поскорей сесть на места и больше их не покидать и не замечали чудесной торжественности далей. Женщины с детьми на руках, небритый приходской священник в зеленоватой сутане, юноша в очках, с видом семинариста, и бедные скототорговцы. Они не говорили ничего интересного. Одни спали, другие обсуждали какие-то глупости… Извозчик погонял животных гармоничным мужественным голосом. Его лицо было полно надменности и властности. Белые облака пыли окутывали экипаж. Порой он быстро скользил по склонам, среди серых когтей грязного тимьяна, при вялом, ритмичном, усыпляющем постукивании колес…

Внутри омнибуса все молчали. Это было одно из тех мгновений общей задумчивости, которые случаются в путешествиях, когда грезы обхватывают всех медоточивыми и невидимыми цепями, разливая бальзам на сердце, заставляя жмурить глаза от телесной истомы и причудливо покачивать головами… Кто-нибудь вдруг произносил слово и тут же замолкал; томная и усыпляющая атмосфера заставляла молчать. Священник блаженно храпел с приоткрытым ртом, его живот ритмично вздымался, юноша в очках женственно вздыхал, как монашка, кто-то встряхивался, и женщина с кротким взглядом дала расцвести белой груди в полумраке одежды, огромной, трепетно-царственной, чтобы покормить коренастую светловолосую девчурку, в розовый ротик которой она вложила темный сосок.

Извозчик начал громко петь. Я весь задрожал. Я хотел бы найти среди этой серьезности цвета и света кого-то, кто мог бы голосом пропеть эту благородную кастильскую песню, сколько в этой песне силы и ясности!.. но я пребывал в ужасе. Вместо мелодии, почти григорианской по протяжности и искренности (оттенок, который имеют многие песни этих земель), я услышал ужасающий куплет скверного мадридского лихачества. Извозчик выкрикивал ноты так, что это было невозможно вынести. Все мои мечтания рассыпались… С горечью я думал лишь об отвратительном и преступном творчестве некоторых испанских музыкантиков… Сочиняйте мелодии; но ради Господа и Матери Божьей! только не сочиняйте хабанеры с грубой и непристойной душой!.. Колокольчики животных зазвучали крещендо и милосердно заглушили песню… Горы возникали золотыми плавными линиями, являя чешуйчатые хребты с округлыми камнями и темными зарослями тимьяна.

Омнибус остановился в тихой деревушке. Вокруг стояли дома с огромными дымоходами.

На площади было несколько домов, просевших в землю, с восхитительными и самобытными гербами, покрытыми черной краской. На одном из них был изображен горн, видный среди глубокого мрака пещеры, огромный гранат зажженного угля, и рабочие с застывшим пронзительным взглядом. Какие-то дети играли с собакой на солнцепеке. В тени бегали запыхавшиеся курицы. Мои товарищи по путешествию пробудились, заголосили и стали возмущаться, почему мы не едем дальше. Одна из кляч, старая и изможденная, выражавшая всем своим видом необыкновенное страдание, смиренно качала головой, закрывая гноящиеся от дорожной пыли глаза, пытаясь вдохнуть чистый воздух. Бедное животное, милое и трудолюбивое, что ходит по этим дорогам и жестокой зимой и великолепным летом! Кто поверит, что ты благороднее и достойнее, чем эти визжащие эгоистичные людишки? Бедная жертва нашего Господа, осужденная вечно возить людей, которые даже не смотрят на тебя! Кто поверит, что ты лучше, святее и более достойна восхищения, чем многие люди? Бедная, гниющая, покорная жертва ритуала насилия! О, насколько больше в тебе изящества и добропорядочности, чем в этих торговцах, сидящих рядом со мной! И кроткое, доброе животное безнадежно задвигалось всем телом, вспугнув мух, которые засели в глубоких ранах на его боках….

Мы снова спешно поехали по шоссе, и пейзаж стал приобретать суровые оттенки дикого величия. Были видны горы, могучие в своей простоте и величественности, грубые скалы, и участки земли с красными всходами.

Путь змеился по горе, делая быстрые изгибы. Еще одно мгновение сокровенного раздумья охватило пассажиров. О, эти мгновения, когда пейзаж очерчивается одним цветом. Молчаливые мгновения солнечной монотонности. Беспокойные мгновения, лишенные беспокойства… Омнибус легко съехал с горы по змеевидному склону, и в глубине небольшой и красивой равнины стали различаться красные крыши села, расположенного возле хрустальной реки.