Читать книгу Канатоходцы. Том II - Татьяна Чекасина - Страница 12

Будто киноленту крутит обратно: «Двадцать шестого января в квартире выстрел. И мы ведём наблюдение». – «С двадцать шестого?!» Упав с каната, летит в тартарары. Умелый канатоходец падает… Не так и жарко в кабинете, а на лбу пот, да и за воротник с головы…

А кудрявый блондин (такой вид у этого клерка) нацеливает карие очи в какие-то бумаги: «Вы, Крылов, идёте к дому… Открываете дверь подвала… – Монотонно, характерно для маленького дела (не уголовного). – В клети найден табельный милиционера, он погиб»… И далее монотонно: «На предмете тайника ваш палец правой руки. У тайника – левой руки. Такое хранение – это около двух лет. Хотя и условно могут дать».

Непонятный обрывок: «За ранение и хуже» это – «За хранение оружия»!

«Вами убит Миронов?» – «Нет!» – «Но его “ТТ” в вашем тайнике» – «Дайте собраться!» Да, он разобран. Но, прикрыв лицо руками, идёт на восстановление. Отняв руки, глядя в угол кабинета, где никого: «Я купил…» – «Где и когда?» Опять край трапеции. Но – хвать канаты, и на качелях.

Мирный диалог (не допрос). «Такое хранение – около двух лет!» – поднимает вверх палец! Ну, вылитый пионервожатый грозит пионерам, которые бьют о камни (с «выстрелами») перегоревшие лампочки. Тупой пионервожатый! Руку не дать на прощание – велят вытянуть обе и цепляют неновые браслеты (кое-где с металла облезла краска). Семён Григорьевич Кромкин. Вроде фамилия его прадеда имела букву «д» на конце. Кромкинд? Да и наивен, как ребёнок. Монолог помог! И никто ни в каких убиениях не обвиняет!

Евгения Эммануиловна «у лягушек» говорит грандмаман: «… племянник ведёт дело, о котором гудит город!» Она и об её Аське: «Вторая Софья Ковалевская!» Никаких фундаментальных открытий… Глупенькие, право, эти тётеньки. И грандмаман. Пётр у неё директор. Тогда как завхоз. Племянник одет не в мундир. У него мелкие дела, о которых не «гудит город». Ха-ха-ха! Два года колонии – ерунда. А условный дадут – с телевидения не уйдёт, вот и все дела. Всё дело.

Но захват ошеломительный! В оконце «воронка» проплывают мирные окна дома, где так хотят его видеть к ужину. Территория тюрьмы, гладиаторская арена…

Кромкин говорит: «Было наблюдение…» Да? Разве? Ая в это не верю! Готов опровергать всё и вся! Впереди дуэль интеллектов! К вашим услугам, Лаэрт! Полоний и другие давно мертвы. У него великолепная память! Припомнит, какие тени и какие люди… Девятое февраля. Артура нет на лыжной прогулке. Для него она могла быть последней. Ха-ха-ха! А вдруг и была, ведь никто так и не видел Артура! Идут втроём перекладывать пакет с чердака одного дома в подвал другого. Пётр и Мельде впереди, он замыкает. Идеально, но откуда у дома плохо одетый паренёк? Кого он там караулит? Увидев, отвернулся. Теперь, как день, хвост.

А в гостях у Ильина? Кто там перед окнами, выходящими на рельсы, где обычно никого и ничего, кроме поездов? И с остановки виден, крутит головой, а Мишель юрк в трамвай. А на телестудии? «Тебя друг спрашивал»… Немало он приобрёл таких друзей…

Поэт он замечательный, но никем, кроме филеров, не замечен.

От окна до двери в облике великого актёра… Радировать! «Телефон» тут. Батарея тёплая, труба отходит в потолок. «Даши» и «доты». «Иду за хр. ТТ. Хар». Цели две. Первая: тут ли Пётр? Вторая: грузчик[22] готов (Харакири). Ухо к трубе. Но непонятная тишь. Ба! Архангельский говорил: тюрьма удвоена[23], некуда девать граждан, превращаемых в неграждан (и архиангелов хватают). Отрезан от Петра, Мельде? И Артур не в больнице и не в проруби? Кроме этой, где вода в водопроводе, но утопят, как на горпруду.

– Видимо, отдельный отсек, – кивает Боровкову.

– Сам ты «отдельный отсек».

Врёт? Непонятный Боровков с огоньками в гляделках уткнулся в журнал «Огонёк».

Новенький Илья. Немолодой. Лицо овальное, как ноль. Глаза, как два нолика. Нос – перевёрнутая единица. Рот – знак вычитания. Он у стола, который прибетонирован к полу. Вокруг табуретки. И они – намертво. Не огреть охрану мебелью. Илья мирно глядит в новенькую бухгалтерскую книгу. Обвиняют его в краже… Бегло до копеек огласил немалую цифирь. Юмора ноль.

В двери вертят ключ, но будто в груди. Вперёд к тайнику! А там и на волюшку вольную! Ура!

– Ступаков! С вещами на выход!

Нолики с мольбой на контролёра.

– Тебе изменили меру, – являет тот эрудицию. – Тебя под подписку.

Илья бухкнигу – в огромный портфель и прощается. Оперативно с ним… И ясность до копейки.

Мишель учит Артёма Горцева отправке радиограмм.

Дверь-великан наяривает суставами.

– С вещами на выход!

«Воин» затягивает рюкзак.

– Доброго пути!

– И тебе того.

Мытьё над раковиной. Халат, дар Ривы, увы, у неё…

Артём, одолживший новенькое полотенце:

– Какой у тебя рубец! От чего это?

– Я боксёр.

– Гопник, – поправляет Боровков.

Вот кем его никогда не называют! Ха-ха-ха! В спортивную школу отводит грандмаман, а на другой день уводит Мишка-шалунишка перчатки у партнёра на ринге. Отдавать с пропуском.

В камеру водворён мелкий кадр. Нудное откровение:

– …когда братья брали в бакалеи шоколад, я так много употребил, какое-то время не мог его видеть…

«Не мог видеть», хотя в очках. Охранник им убит из-за конфет, которых навалом! Ха-ха-ха!

Боровков:

– Ну, ты хохотун…

Кого-то выводят… Кого-то сажают… Дверь – телега в пути на эшафот…

Но когда будет этот променад к тайнику? Он не против. Но, главное, не против покинуть навсегда эту обитель зла!