Читать книгу Аккорды мракобесия. Книга вторая - Василий Варга - Страница 8

Дзержинский, который в отличие от Ленина хорошо соображал, как орудовать пистолетом в области затылка, закусил губу, но кивнул в знак согласия.

– Пошли назначать Совет народных комиссаров, – предложил Ленин, подобно обезьяне, расхаживая по кабинету в кепке, которую он периодически забывал снимать, заходя в свой кабинет. Обычно Фотиева заходила и напоминала ему об этом, ссылаясь на то, что в приемной много гостей и все ждут приема. Кроме того визит генерала Гофмана все еще продолжал действовать на него своей аккуратностью и безукоризненностью.

Но мастер расстрельных дел сам был в фуражке и не обращал внимания на кепку.

– Одного пистолета хватит?

– даже сто пистолетов мало. Надо чтоб было несколько пулеметов в запасе. Позаботься об этом.

– Я отлучусь на минуту и дам такое распоряжение, – сказал палач Дзержинский, закрывая за собой дверь.

Но оказалось, что ни пистолета, ни пулемета не понадобилось. Члены СНК были смертельно рады должностям, да и вообще возможности попасть на самый верх правительственной пирамиды первого в мире еврейского государства именуемого интернациональным, в котором 97 процентов составляли евреи.

Ленин, под бурные аплодисменты, взошел на трибуну, стал размахивать руками и произнес сумбурную речь, е заглядывая в бумажку. Он не заботился о последовательности, ясности, в его уме жили одни и те же выражения – революция, капитализм, социализм, коммунизм и экспроприация экспроприированного.

После его речи произносили речи будущие министры их помощники и помощники помощников, хотя это не всегда соблюдалось. Это были шумные и бестолковые выступления с полемикой тех, кто не был согласен с оратором. Особенно не было порядка на расширенных заседаниях. Ленин слушал, сверлил глазами нарушителя, сощурив один глаз, и кричал:

– Товарищ Авилов, за нарушение дисциплины на собрании Совета народных комиссаров – штраф пятнадцать рублей. Где Фотиева? А… болтает. Сейчас вас удалю, ей—ей удалю, чертова болтунья. Товарищи, не будьте пособниками империализма. Это архи важно, товарищи. Комиссар Луначарский, выйдите вон!

Зал ненадолго затихал, потом опять начиналось то же самое. Люди с винтовками демонстративно стали расхаживать по залу, выкрикивать: да здравствует Ленин, а кто—то даже произнес: надо сменить Ленина на посту председателя Совета народных комиссаров.

Ленин взбешен. Он требует революционного суда над отступником.

Заседание продолжалось весь день с кратким перерывом на обед. Ленин к вечеру так устал, задремал, подперев подбородок ладонями рук. Когда прошел шепот, что надо бы сменить его на посту председателя Совнаркома, он вдруг взбодрился, вскочил, поднял руку вверх и произнес:

– Революция может быть в опасности. Товарищ Дзержинский, куда вы смотрите? Очистите зал от меньшевиков, эсеров и всяких там социал—демократов. Революция не потерпит никакого бунта! Наша партия сильна как никогда. Если в феврале нас было 23 тысячи, то сегодня нас уже 350 тысяч.

– Уря—а—а! – заревел зал.

Эсеры и меньшевики были удалены из зала, выведены из правительства, а некоторые, наиболее непослушные, арестованы и преданы суду военного трибунала.

– Кто там играет в карты? Товарищ Дзержинский, за игру в карты – расстрел на месте! Вывести и расстрелять!

С этого времени в зале всегда царила тишина. Если Ленин говорил очень долго и нудно, в зале могло раздаваться только сопение. За то, что человек дремал или даже посапывал на собрании, Ленин не расстреливал. Гуманный был человек.

На следующий день вождь не явился на заседание СНК. Депутаты ждали до вечера, а когда стало темнеть, в зале начали собирать слезы в специальные мешки объемом в 200 грамм. А Ленин проводил срочное, стратегическое совещание, созвав своих ближайших и самых верных бандитов – Дзержинскгого, Бронштейна, Джугашвили, Кацнельсона, Луначарского, Рыкова, Дыбенко и Антонова.

– Будем вооружать массы вместо армии? – был первый его вопрос к соратникам.

– Пока мы находимся в состоянии мира с Германией по заключению Брест—Литовского договора этого нельзя делать, Владимир Ильич, – сказал Антонов—Овсеенко.

– Немцы – наши друзья, они нам помогают во всем. Благодаря им, мы не только совершили переворот, но удерживаем советскую власть, – привел Ленин убедительный довод.

– А если начнется гражданская война? Уже первые признаки дают о себе знать, – сказал комиссар по военным делам Овсеенко.

– Тогда отменить вооружение масс. Создать и вооружить армию. Немедленно, именем революции создать армию!

– Офицеры царской армии не пойдут служить в части Красной армии, если мы ее создадим.

– Пойдут. У меня созрел такой план. Товарищ Дзержинской! вы со своими отрядами приходите в офицерскую семью, подвергаете аресту всех – жену, детей, отца, мать офицера и держите за решеткой до тех пор, пока офицер не дает согласие служить в нашей армии. Если он сопротивляется – расстрелять всех, всю семью. Офицера можно повесить на площади, чтоб все видели и боялись.

– Как мудро Владимир Ильич, я думал приблизительно так же, но после вас, конечно. Моя мысль не могла появиться раньше вашей. Это никак невозможно. Признаться, я думал несколько иначе. Мы приходим в семью царского офицера, не примкнувшего к революции, отсекаем правую руку его супруге и спрашиваем: будешь служить мировой революции? Если он кивает головой в знак согласия, отправляем жену на перевязку, а офицера обращаем в красноармейца.

Ленин смотрел на Дзержинского смеющимися глазами, потрепал его по плечу и произнес:

– Ай да молодец Феликс, железный Феликс, – га… га… га! Но, товарищи, у нас есть еще одно препятствие на пути к достижению нашей цели, – Ленин оглядел всех и каждого и задерживал взгляд до тех пор, пока соратник не опускал глаза. – И кто бы это мог быть, как вы думаете, товарищи.

– Мировой буржуазии, товариш Лэнын, – произнес Сталин на ломаном русском.

– Вот и нет, товарищ Коба. Препятствием на пути к достижению, точнее к пожару мировой революции и окончательному утверждению советской власти в России, этой проклятой стране, является Учредительное собрание. Как мы могли допустить, чтобы всякие русские интеллигенты типа Чернова, а не мы верховодили Учредилкой. Мы интеллигенцию свергли вместе с буржуазией. Должен сказать, что интеллигенция – это говно. Пройдет немного времени, и мы их выселим из страны, чтоб не воняли. Итак, что вы думаете об Учредительном собрании, товарищи?

Все опустили головы. Вдруг Зиновьев поднял руку.

– Това… ищ Зиновьев, валяйте.

– Владимир Ильич! Учредительное собрание – это одна из форм правительства народного доверия. Весь мир смотрит на нас. А чтоб никто не мог обвинить нас в узурпации власти, мы не должны разгонять эту Учредилку. Кроме того, там есть и наши люди, коммунисты. У меня все, позвольте сесть, Владимир Ильич.

– Постойте, товарищ Зиновьев! Никакой параллели советской власти нет и не должно быть. Вся власть досталась нам коммунистам, и мы не намерены делиться этой властью с кем—то еще. Это противоречит нашей революции, учению Маркса—Энгельса—Ленина. Понятно вам, товарищ Зиновьев? Железный Феликс, моя правая рука, где ты?

– Вышел на малый нужда, – ответил Сталин.

– Иди, позови его, Коба! А, вот он идет. Послушай, Феликс, от имени ЦК приказываю: в ближайшие дни организовать разгон Учредительного собрания, а я обосную это теоретически. Я назову брошюру «О роспуске Учредительного собрания». Пусть пролетарские массы, которые уже видят, что представляет собой Учредительное собрание, еще раз убедятся в том, что только пролетариат, который завоевал власть народа, имеет моральное право вести массы к светлому будущему. А это – мы, не так ли, товарищи члены Политбюро?

При слове «Политбюро» все стали шушукаться. Это мудрое слово так понравилось шайке бандитов, что они, недолго думая, вскочили, долго аплодировали, а затем подошли к раскланивающемуся вождю, схватили на руки и стали подбрасывать его к потолку.

А что касается Учредительного собрания, то оно уже через неделю было разогнано. Народ встретил это известие как узурпацию власти кучкой ленинских головорезов, и стал оказывать сопротивление бандитам.

Ленин тут же выступил с выдающейся речью, в которой доказывал, что социалистическая революция немыслима без гражданской войны.