Читать книгу Жернова. 1918–1953. Книга четвертая. Клетка - Виктор Мануйлов - Страница 19

До рудников проложена дорога шириной метров двенадцать, чтобы по ней могла проходить колонна заключенных по четыре в ряд и сопровождающая ее на расстоянии не ближе двух метров с обеих сторон охрана. Дорога засыпана гравием и утрамбована, так что идти по ней – одно удовольствие.

Примерно полтора километра до четвертого, то есть самого последнего рудника, Кривоносов преодолел быстрым, легким шагом сильного человека менее чем за пятнадцать минут.

Слева от дороги бежала по камням быстрая речушка, дальше шли заливные луга, заросли ольхи, наверняка перепутанные малинником, над ольхой, подернутой зеленой дымкой распускающейся листвы, белели стволы берез, а по пологому склону поднималось мрачное еловое и пихтовое непролазье.

Справа же, прямо от дороги, вздымались круто вверх скаты сопок, заросшие таким же сумрачным лесом, но сейчас освещенные предзакатным солнцем и потому казавшиеся еще более мрачными и непролазными.

Солнце висело над дальними горными хребтами, небо было чисто, тени длинны и глубоки, воздух свеж и терпок от буйного цветения тайги.

Кривоносов любил это время года, его властно тянуло в тайгу, к ночному костру, он любил охоту, особенно – охоту на людей: тут свой, ни с чем не сравнимый азарт, а после каждой такой охоты, если она была удачной, ты как бы поднимаешься над всем миром и начинаешь чувствовать себя более чем просто человеком. Удивительное состояние.

Павел не мог объяснить себе этого состояния, сравнить его тоже было не с чем, разве что с основательным подпитием или с ночью, проведенной с жадной до мужских утех бабой. Впрочем, это не совсем то, и предвкушение необычного состояния души и тела уже будоражило кровь, так что Павел невольно начинал оглядываться и всматриваться в густой мрак подступающей к дороге тайги, вслушиваться в ее шорохи и голоса, готовый в любую секунду выхватить оружие, броситься в сторону, раствориться среди мрачно настороженных деревьев…

Дорога дала ответвление и побежала дальше.

Справа, метрах в двухстах, показались низкие навесы, под которыми промывали породу, открылся черный зев рудничного штрека. Из него по деревянному трапу выкатывались одноколесные тачки, толкаемые вытянутыми в свечку тачкогонами. Там и сям под грибками торчали бойцы охраны с винтовками "на руку", своей неподвижностью напоминающие пеньки от сгоревших во время лесного пожара деревьев. Почти такие же пеньки, но не в переносном, а в прямом смысле слова, окружали штрек и промывочную площадку по скату сопки: лес здесь выжгли и вырубили специально, чтобы меньше было соблазнов для побега, а если кто и кинется бежать, так почти на полкилометра спрятаться будет негде, и если не догонит его пуля, то догонят собаки.

Кривоносов миновал один рудник, второй, третий. Все они по какому-то непонятному плану вгрызались в одну и ту же гряду сопок и, может быть, даже в одно и то же место в глубине этой гряды, где проходила золотоносная жила, но только с разных сторон, потому что дорога все время забирала вправо, как бы окружая эти невысокие сопки, и все время вдоль дороги бежала по камням шумливая речушка, состоящая из двух потоков: чистого основного, и мутного с промывочной водой, который держался у левого берега и долго не смешивался с основным потоком.

Возле четвертого рудника дорога заканчивалась, упираясь в изрытую лощинку. Здесь тоже были и навесы, и лотки, и трапы, и черный зев штрека, – все, как положено. Не видно было только людей, да под грибками не торчали охранники. Со стороны четвертого рудника тайга отступила к самой вершине сопки, бока ее весело зеленели травой, мхами и куртинами низкорослого кустарника, кое-где поднималась молодая пихтовая поросль да желтели оползни и размывы, среди которых там и сям чернели пни – остатки некогда сгоревшего или поваленного леса.

"Если и дальше будет такая же сушь, – подумал Павел, оглядываясь на ходу, – то к концу мая жди лесных пожаров".

Он дошел до входа в штрек, остановился. Из черной дыры несло холодом и чем-то потусторонним. Павел никогда не был в рудниках, подземелье пугало его своей зажатостью и невозможностью уклониться от опасности…

А вот, судя по описанию, та куча мусора, где нашли светильники. Куда могли двинуть беглецы, выбравшись из подземелья? Скорее всего, вон туда, за речку. Все зэки, насколько Павлу было известно, бегут на юг – к Амуру, или на юго-запад – к Байкалу. Значит, и у этих одна дорога – сразу же через речку. А там? А за речкой, скорее всего, разобьются на две-три группы.

Он слышал на курсах, что уголовники при побегах берут с собой людей из другой среды, так называемых "коров" – заключенных, предназначенных на съеденье. Но бригада Плошкина – это не уголовники, а политические, и как они себя поведут, неизвестно. Однако трудно предположить, что эти голодные, ослабленные люди могут пуститься в такое далекое и тяжелое странствие. Тем более политические, люди, как правило, городские, с тайгой не знакомые. Кстати, надо будет посмотреть по личным делам, что за народ собрался в бригаде Плошкина и что представляет из себя сам бригадир. Но кем бы они ни были, а исходить надо из того, что эти люди не глупее тебя самого.

Значит, если они выберутся и побегут…

Павел еще раз внимательно огляделся и попытался представить себе состояние людей, вышедших ночью из штрека: отец всегда говорил, как важно для следователя поставить себя на место преступника. Конечно, они готовились и заранее продумали свой маршрут. Именно на пути через речку они надеются не оставить следов: везде камень и только камень. И даже за рекой идет довольно широкая полоса галечника. Потом невысокий береговой обрыв, образовавшийся в половодья и разливы… Вот там-то и должны остаться следы.

И Павел решительно направился к речушке.

Он перебрался на ту сторону, даже не замочив сапог, перепрыгивая с валуна на валун. На одном из валунов заметил содранный мох, но вскоре, после внимательного изучения, пришел к выводу, что мох с валуна содрала какая-нибудь коряга, гонимая потоком еще в те дни, когда поток был более полноводным.

Павел прошел вдоль берегового обрыва вверх и вниз по течению не менее километра в обе стороны, но ни на самом обрыве, ни на песке и мокрой глине не заметил даже намека на то, что здесь проходил человек. А одиннадцать – уж от них бы хоть что-то да осталось.

Разочарованный, он вернулся на промывочную площадку, оттуда стал подниматься вверх по скату сопки, надеясь сверху рассмотреть окрестности более детально. Тем более что надо учитывать и тот факт, что преступники не всегда действуют логично, а часто именно вопреки логике, а это сбивает с толку иных туповатых следователей, к числу которых Павел себя не относил.

В конце концов, зэки сами могли выкопаться из завала, рассуждал Павел, внимательно осматривая каждую кочку, куст или камень. Может, завал произошел у них за спиной, они укрылись в какой-нибудь норе, а уж потом… – мало ли что могло произойти, зато спецы, заклятые враги советской власти, выгораживая своих единомышленников, способны наговорить все, что угодно, лишь бы извратить истину.

Павлу Кривоносову ужасно хотелось, чтобы заключенные бежали: только в этом случае он сможет отправиться в тайгу, а уж там он себя покажет. Он поднимался вдоль осыпи, уверенный, что беглецы, если они не пошли через речку, выбрали бы этот путь, потому что и здесь тоже камень, который не держит следов. И действительно: осыпь и прилежащие к ней скальные выступы были девственно чисты, даже если по ним и ступала нога человека, она, скорее всего, выбирала крупные камни.

Поднявшись по осыпи к скале, сложенной из косослоистого песчаника, будто вылупившейся из чрева сопки, Павел огляделся. Внизу тонкими белыми кружевами, огибающими валуны и песчаные отмели, бежала речка, а во все стороны до самого горизонта тянулись сопки – глушь и непролазь. Трудно поверить, что в этот самый миг где-то там, в этой глуши, бредут люди в надежде обрести свободу. Похоже, что он ошибся: люди эти давно мертвы, дело не в них, а в нем самом, то есть в желании изменить свое положение.

И все же… И все же нельзя бросать начатого, не уверившись окончательно в его бессмысленности.

Павел приметил справа заросшую мхами и травой неглубокую лощинку и решил ее исследовать. Так, на всякий случай. И стал спускаться вниз.

Вскоре его внимание привлекла сломанная веточка вербы, лежащая среди зеленой травы. Павел присел, поднял веточку, осмотрел со всех сторон, даже понюхал и погрыз: веточка еще не совсем высохла, горчила, она явно была кем-то сломана с неделю назад, когда почки только-только начали распускаться, зацепилась за чью-то одежду, а потом отцепилась: ни одного кустика вербы ближе чем в двадцати шагах отсюда не росло.

Павел вернулся назад и вскоре обнаружил этот кустик, потерявший свою веточку: веточка точно была с него, и, похоже, кто-то наступил на этот кустик, смяв еще несколько веточек у самого основания.

А вот и след чьей-то ноги: человек неловко поставил ногу на боковую поверхность камня и содрал с него мох. И Павел представил себе этого человека: он неуклюж, ноги его заплетаются от слабости и голода, он поставил ногу на камень, оскользнулся, упал, выругался, на него кто-то цыкнул, человек тяжело поднялся и поплелся дальше, оставив на камне зарубку от ребра каблука и подошвы… Так-так-так…

Павел уже почти полз, вглядываясь во всякое подозрительное место. И чем выше он поднимался по лощинке и дальше уходил от рудника, тем больше находил следов прошедших здесь людей. Да-да, не одного, а нескольких человек: не менее пяти-шести. Если бы он оказался здесь на другой день после обвала, то нашел бы следов значительно больше, и были бы они более четкими. А за минувшие дни везде поднялась молодая трава и укрыла собой почти все.

Кривоносов прошел еще немного по скату сопки и обнаружил тропинку. Это даже была не тропинка, а извилистая полоса несколько отличающаяся по цвету от окружающей местности. Ясно, что по ней когда-то ходили, вытоптали некоторые травы и мхи, особенно не терпящие ни человеческой ноги, ни звериной лапы. Но куда ходили и зачем?

Пора было возвращаться в лагерь: красный диск солнца почти коснулся гряды дальних сопок, и, чтобы что-то разглядеть, приходилось в буквальном смысле слова рыть землю носом. Можно отложить поиски до завтра: один день ничего не решает. Но Павел еще и еще раз вглядывался в уходящую к лесу тропу, то приседая, то отходя от нее в сторону, однако ничего разглядеть не удавалось.

И вдруг между двумя замшелыми валунами что-то тускло блеснуло. Павел кинулся к валунам, наклонился, разгреб траву – светильник. От него еще сильно шибало керосином. На светильнике хорошо виден номер: 4-19-381. А это значит, что светильник с четвертого рудника, что он принадлежит девятнадцатой бригаде, – это и есть бригада Плошкина, – а последний номер есть часть личного номера одного из членов этой бригады. Павел полистал свой блокнот и выяснил – светильник принадлежал некоему Д. А. Ерофееву.

Находка так взволновала Кривоносова, что все тело его охватила мелкая дрожь, будто он голым вышел на мороз. Чтобы успокоиться, он присел на валун, достал портсигар, долго не мог поймать непослушными пальцами папиросу, поймал наконец, начал разминать – сломал, выругался, сделал несколько глубоких вдохов-выдохов, и только тогда, несколько успокоившись, достал новую и закурил, припоминая нечто такое, что могло лишний раз подтвердить его догадку.

Ну да – заимка! Как он сразу не догадался! Судя по карте ближайших окрестностей зоны, которую он, повинуясь инструкции, изучил, едва вступив в должность комвзвода, заимка расположена верстах в десяти отсюда. Ее построили геологи еще лет пять-шесть назад для своих надобностей. Очень удобное место, чтобы беглецам привести себя в порядок.

Одна неувязочка: заимка на северо-западе, а это путь в никуда, да и приводить себя в порядок можно в лесу. Это если рассуждать логично. Значит, человек, организовавший побег, предусмотрителен и не глуп. Тем лучше.

И Павел от возбуждения и удовольствия крепко потер ладонь о ладонь: все складывается как нельзя лучше.

Вот вам, товарищи дорогие, и разгадка! Очевидно, зэки сами устроили обвал в штреке, а спецы, зная об этом, нагло врут и пудрят следствию мозги всякой ученой премудростью. И он, Павел Кривоносов, выведет их на чистую воду и утрет всем нос.

– громко пел он, шагая по пустынной, сумрачной дороге, сшибая прутиком прошлогодние репьи.