Читать книгу Жернова. 1918–1953. Книга седьмая. Держава - Виктор Мануйлов - Страница 16

В ночь со второго на третье июля 1939 года Жуков находился на левом фланге обороны. Здесь в предыдущих оборонительных боях одна из советских дивизий удержала плацдарм на восточном берегу пограничной реки Халхин-Гол, с которого Жуков рассчитывал нанести удар по противнику, полагая, что именно на левом фланге наших войск должны развернуться главные события. Надо было хорошенько укрепить эти позиции, насытить их артиллерией, незаметно подтянуть резервы, и не только удержать плацдарм, перемалывая войска противника упорной обороной, но и расширить его для дальнейшего наращивания ударов. Правда, по-прежнему японцы ведут себя тихо – постреливают, но не атакуют. А нам пока и атаковать нечем: всё еще в движении, всё на подходе.

Время за полночь. Отдав необходимые распоряжения, Жуков, прежде чем лечь спать, вышел из землянки подышать свежим воздухом. Воздух действительно был свежим, наполненным запахом увядших трав и ночной прохладой. Далеко за рекой мерцали огоньки костров. Как поведали ему старожилы, японцы зажигают их по ночам то там, то сям, провоцируя нашу артиллерию. И поначалу им это удавалось… пока не разобрались. И уже давно не стреляем, а они все жгут и жгут. И, надо думать, не зря приучают нас к этим кострам, наверняка что-то замыслили, что-то стараются скрыть, и уж точно – снизить нашу бдительность.

Жуков долго вглядывался в эти костры, видя при этом карту и стараясь определить, в каком месте костры горят и что за этим кроется. Кое-где время от времени взлетают осветительные ракеты, протарахтит очередь из пулемета, сорвется частая ружейная стрельба: то ли наши посты обнаружили японских разведчиков, то ли японские наших.

А над головой небо густого ультрамарина утыкано таинственно мерцающими звездами, светится Млечный путь. Вот небо прочертила яркая вспышка упавшей звезды. Конечно, это не звезды падают, а мелкие метеориты, но об этом Жуков узнал лишь недавно. И вообще много чего он узнал за последние годы. Но еще больше лежит непознанным: времени на все не хватает.

Спустившись в землянку, сняв лишь сапоги да гимнастерку, лег на топчан, укрывшись шинелью. Уснул мгновенно, едва дотронувшись головой до подушки, и, как ему показалось, не проспал и десяти минут, как его тряхнули за плечо.

– Что? – спросил он, не открывая глаз, уверенный, что будят по каким-нибудь пустякам, как уже случалось ни раз.

– Только что получено сообщение, товарищ командующий, – услышал Жуков взволнованный голос дежурного офицера, отбросил шинель, сел, потер небритый подбородок, спросил:

– И что – сообщение?

– Японцы сбили наше охранение на правом фланге, захватили плацдарм на западном берегу реки, оседлали высоту Баин-Цаган, начали переправу своих войск и артиллерии.

– Когда это произошло?

– Похоже, часа два-три назад.

– Что значит – похоже? А точнее?

– Точнее сказать не могу: выясняется.

– Хорошо, сейчас приду, – произнес Жуков и принялся натягивать сапоги.

В просторном помещении командного пункта, где под бревенчатым потолком горело несколько лампочек, на столе, сбитом из грубо оструганных досок, лежала подробная карта района с обозначенными на ней оврагами, возвышенностями, рекой и ее притоками, дорогами и тропами, позициями наших и японских войск. А вокруг стола, склонившись над картой, стояли командир дивизии, которая держала оборону на плацдарме, его начальник штаба, начальник оперативного управления штаба фронта и начальник разведки.

Жуков глянул на карту, изученную им до самого незначительного штриха, но и без нее поняв всю опасность маневра войск противника: захватив плацдарм, они наверняка ударят во фланг советско-монгольской группировке, постараются отрезать наши войска, держащие оборону на восточном берегу, а дальше… Дальше Жуков не заглядывал. Он и без заглядывания знал, что с ним, Жуковым, будет: его «дело» откроют вновь, подкрепив провалом операции на порученном ему участке. Между тем опасность обвинения, выдвинутого против него и вроде бы отодвинутое вмешательством Сталина и Ворошилова, всегда стояла у него за плечами, он постоянно чувствовал ее холодное дыхание. Она же подстегивала его решительность, его интуицию, которая опиралась на те немногие знания, которые он получил на высших кавалерийских курсах, но более всего взял из книг. Эта призрачная опасность переплеталась с опасностью реальной, которая грозила подчиненным ему войскам. Следовательно, и ему самому. Реальная опасность заключалась в том, что поблизости ни войск, ни артиллерии в достаточном количестве у него не имелось, и если позволить японским войскам закрепиться на захваченном плацдарме, то сбить их оттуда будет невероятно трудно, потребует огромных жертв, придется просить новые подкрепления, а он и так получил почти все, что просил.

Беда заключалась еще и в том, что часть его резервов находится в семидесяти километрах от места боев, другая часть растянулась по дорогам на сотни километров, транспорта не хватает, и пока эти резервы подойдут, пока то да се, время будет упущено. Выход, однако, имелся, но весьма проблематичный – нанести удар по захваченному японцами плацдарму танковой бригадой при поддержке двух бригад бронемашин, которые несколько дней назад завершили длительный марш и теперь приводили себя в порядок приблизительно в сорока километрах от линии фронта. Но атаковать танками без поддержки пехоты – такого еще не было. Такое не предусматривалось никакими теориями и наставлениями. И если он, командующий, промахнется…

Но выхода другого нет. Нет другого выхода, хоть тресни, мать их так и перетак, этих япошек!

Жуков потер колючий подбородок, прикидывая, что получится из такой атаки. Он знал командира танковой бригады комбрига Яковлева по службе в Белорусском военном округе. Знал как решительного, смелого человека. Но решительность и смелость на учениях – это одно, а в бою – совсем другое. Зато ему не было известно, что в данный момент представляет из себя танковая бригада: сколько танков находится в строю после длительного марша по бездорожью сквозь густые облака пыли, насколько подготовлены к реальному бою экипажи. Узнать это имелась одна возможность – послать бригаду в бой… практически без поддержки пехоты и артиллерии. И даже авиации. Потому что японцы вряд ли позволят нашей авиации безнаказанно бомбить свои войска и переправу: и авиация у них лучше, и самолетов больше, и зениток полно, и большинство немецкие, последних моделей. Правда, в его распоряжение прибыл полк новых истребителей, но пока этот полк в боях не участвовал, и неизвестно, как он себя покажет.

– Надо незамедлительно отвести с плацдарма на этот берег артиллерию, – вмешался в размышления Жукова представитель наркомата обороны, командарм первого ранга Кулик. Его тоже только что подняли с постели, голос его хрипл и сварлив. – Пропадет артиллерия, Георгий. Отдавай приказ!

– А люди? – вскинул голову на короткой и мощной шее Жуков. – Что они там смогут без артиллерии?

– Люди? Люди как-нибудь. Люди у нас имеются. Скоро подойдут еще. Зато артиллерию тащить сюда за тридевять земель – сам знаешь…

В это время на командный пункт вошел командующий Забайкальским военным округом Штерн, тоже командарм первого ранга, так что комкор Жуков перед ними, что рядовой красноармеец перед командиром полка.

Пожав всем руки, выслушав подробности, Штерн поддержал Кулика:

– Другого выхода у нас нет, Георгий. Решай, иначе будет поздно. Надо отводить не только артиллерию, но и дивизию с того берега. Потом, когда накопим силы, вернем и плацдарм, и японцев сбросим в реку.

– А какой ценой – вы об этом подумали? – проскрипел Жуков, явно не соблюдая субординацию. Теперь он понимал, отчего комбриг Фекленко действовал столь робко: и советники с большими звездами давили, и ответственности боялся. И, несколько убавив скрипа в голосе, продолжил: – Нам не только пушки тащить сюда за тридевять земель, но и людей. К тому же и выход имеется… – Жуков помолчал, заметив, как напряглись все, кто находился на КП, и закончил, твердо чеканя каждое слово: – Я решил ударить по прорвавшимся японцам бронебригадами. И немедленно.

– Ты с ума сошел! – вскрикнул Кулик, будто ему наступили на ногу. – Пока пехота подойдет на своих двоих, пока то да се…

– Не будет никакого то да се. Удар нанесут бронебригады! Без пехоты. Пока японцы не зарылись в землю.

– Я – против! Категорически! – воскликнул Кулик. – И обращаясь к Штерну: – А ты, Григорий?

– Я тоже против. Так нельзя воевать, Георгий: это противоречит всем правилам.

– Приказываете или советуете? – вскинул Жуков раздвоенный подбородок. – Если приказываете, пишите письменный приказ. Но я его опротестую в Москве. Командовать войсками назначили меня. Мне и решать. И я решил.

– Приказывать не имеем права, – согласился Штерн, идя на попятную. – Однако сам посуди: такие вопросы не решаются с кондачка. Тут надо все хорошенько продумать.

– У меня в дивизии, между прочим, большой некомплект, – несмело встрял в разговор комдив. – Я тоже полагаю, что надо отойти на эту сторону, пополниться людьми…

– А тебя, комдив, никто, между прочим, не спрашивает, что делать! – взорвался Жуков. – Твое дело держать плацдарм. Держать до последнего патрона и солдата. И должен ты находиться при своей дивизии, а не околачиваться в тылу. Здесь и без тебя хватает… – с языка Жукова чуть не сорвалось слово «бездельников», но он удержал это слово за зубами. И тут же, без всякого перехода: – Без моего письменного приказа – ни шагу назад! Понял? Я спрашиваю: понял приказ?

– Так точно, товарищ командующий! Разрешите выполнять?

– Иди! И запомни: без письменного приказа, подписанного лично мной! Нарушишь приказ – рас-стреляю.

Комдив дернулся как от удара, повернулся кругом и вышел за дверь.

– Напрасно ты так круто, Георгий, – попенял Жукову командарм Штерн. – Командир он хороший, дело свое знает.

– Вот и пусть делает свое дело и не путается под ногами, – проскрипел Жуков. – Будет рядом с бойцами, тогда не только о себе позаботится, но и о своих солдатах и командирах. И раздумывать у нас времени нет. Пока будем думать, рак на горе свистнет, – и усмехнулся одними губами. – Впрочем, никто вам не мешает думать…

– А мы уже подумали, – резко оборвал Жукова Кулик. – Через несколько минут в Москву будет отправлена шифровка, в которой изложена твоя позиция, товарищ комкор. Мы полагаем, что это даже не позиция, а убийственное, безграмотное, скоропалительное решение, которое может обернуться полным разгромом наших войск. Ты, комкор, думаешь: пришел-увидел-победил! Ты, судя по всему, считаешь, что тут собрались одни дураки, ничего не смыслящие в военном деле! – гремел в тесном блиндаже с низкими потолками голос Кулика, надвигающегося на Жукова своим массивным телом. – Тебе славы захотелось? Шапками, мол, закидаем! Мы не позволим тебе, комкор, посылать бронебригады на безжалостное уничтожение. Это тебе не шашкой махать! Выслужиться хочешь? И не мечтай! Под трибунал пойдешь – вот чего ты дождешься!

Жуков, набычившись, слушал ожесточенные слова командарма Кулика. Он видел по лицам присутствующих в блиндаже, что все они солидарны с ним. Что на них давит его прошлое, когда он успешно командовал артиллерией под Царицыном на глазах самого Сталина. Такое не забывается.

И Жуков пошел на попятную:

– Хорошо. Пусть будет по-вашему. Но я свою точку зрения буду отстаивать перед товарищем Ворошиловым. А пока, в любом случае, бронебригады необходимо подтянуть поближе к линии фронта.

– Это совсем другое дело! – с облегчением воскликнул командарм Штерн.

Миновал час, другой – Москва молчала.

Жуков нервничал.

Покинув блиндаж, он вышагивал в узком ходе сообщения от поворота до поворота, заложив за спину руки. И все прикидывал, что можно ожидать в том или ином случае. И его вариант представлялся ему единственным в данной ситуации.

Наконец звонок из Москвы. В трубке зазвучал голос Ворошилова, искаженный огромным расстоянием.

– План Жукова Генштаб рассматривает как единственно правильный в данных условиях.

Кулик лишь передернул крутыми плечами. Штерн развел руками. Произнес:

– Что ж, будем надеяться на лучший исход.

Молча повернувшись к выходу, Жуков наткнулся на ожидающий взгляд начальника разведки фронта. Проскрипел: – И тебе тут тоже делать нечего. Проспал сосредоточение японцев на правом фланге? Проспал. Так теперь о сне позабудь. Мне надо знать о противнике все: сколько, где и когда? И не завтра, а сегодня. Еще раз проспишь, пойдешь под трибунал.

Покинув командный пункт, Жуков по ходу сообщения прошел на пункт связи и продиктовал шифровальщику приказ: «Бронебригадам немедленно выступить в район боев. Направление – гора Баин-Цаган. Окончательное решение на боевую операцию получите на месте. Комкор Жуков».

Получив подтверждение о том, что приказ принят, приказал подать машину.

С юга доносилось погромыхивание артиллерии, приглушенное расстоянием. Там, на правом фланге, – а это примерно в сорока километрах отсюда, – мерцали еле заметные зарницы артиллерийских залпов. Жуков поморщился: это и его промашка – такое развитие событий он обязан был предусмотреть. Однако странно, что японцы молчат здесь, на левом фланге. По всем правилам тактики они должны сковать наши войска на всем протяжении фронта, чтобы не позволить им маневрировать. Может, знают, что нам нечем маневрировать? Черт знает, что у них в голове!

И будто накликал: японцы открыли огонь из орудий по нашим позициям на плацдарме.

Но это уже не могло остановить Жукова. Сев в машину на заднее сидение, он надвинул на глаза фуражку и уткнулся подбородком в грудь. Машина катила по пыльной дороге, впереди броневик, сзади машина охраны. Жуков дремал, стараясь ни о чем не думать, чтобы дать отдохнуть уставшей голове. Он ехал на правый фланг своего фронта, туда, где – он чувствовал – сегодня должна решиться если не вся кампания, то как бы прелюдия к ней.

На востоке занималась багровая заря.