Читать книгу Жернова. 1918–1953. Книга двенадцатая. После урагана - Виктор Мануйлов - Страница 16

– Слушай, Никита, поедем ко мне на дачу, – предложил Берия Хрущеву, едва они вышли из Кремлевских палат. Твои на юге, мои тоже, устроим мальчишник, покумекаем. Маленкова прихватим с собой. Как ты, Георгий?

Маленков отер платком лоснящееся от пота полное лицо.

– Ну, если что прихватите…

– Не лезь в пузырь, Георгий. Мы все знаем, что ты у нас признанный политический лидер, и не собираемся твое лидерство оспаривать. А покумекать действительно есть о чем.

– Ладно, поехали. Давно я что-то шашлыков не ел, – согласился Маленков.

Расселись по машинам, тронулись. Рядом хлопали дверцы машин других членов Политбюро и министров.

На свою дачу повез своих «партийцев» и Жданов. Для этого им не пришлось уговаривать друг друга: все было решено заранее. И «малинковцы» это отметили.

Отметили это и Микоян, и Суслов, и многие другие, но молча и каждый по-своему, то есть в тягостном раздумье, к какой партии пристать и не прогадать.

На даче их уже ждали. Стол ломился от бутылок с водками и коньяком, блюда с заливным судаком чередовались с мясными и всякими другими салатами, а посреди этого великолепия возвышался зажаренный на огне молочный поросенок, обложенный зеленью.

Выпили, закусили. Берия, на правах хозяина, занимал гостей пустяковыми разговорами, ожидая, когда раскроются остальные.

Первым не выдержал Хрущев:

– Видали, как ленинградцы носы задрали? Не подступись. А кого пригрели у себя под боком? Самую шваль: Ахматову и Зощенко. Буржуазный индивидуализьм во всей своей красе. Как говорится: на тоби убоже, чого мени не гоже. Если и дальше это терпеть, революция зайдет в тупик, партия превратится в лагерь воинствующего мещанства и оппортунизьма.

– М-да-аа, – протянул Маленков. – А как они метут перед товарищем Сталиным? Одна пыль и никакой революционной видимости.

– Сдает старик, – покачал носатой головой Берия. – Память теряет, а ленинградцы этим пользуются.

– А Кузнецов-то, Кузнецов! А? – воскликнул Хрущев, заглядывая в глаза своим товарищам. – Это ж надо до такой степени потерять чувство партийности и большевистской ответственности, что, як кажуть на Украйне: ни тоби матка, ни тоби батька, а як та кринка на заборе.

– Ты, Никита, говори прямо, а загадками нечего объясняться со своими товарищами, – колюче уставился на Хрущева Маленков маленькими глазками. – Имей в виду: Кузнецов с Вознесенским у Сталина в любимчиках ходят, он им полностью доверяет. Тут осторожность нужна большая. Надо это доверие потихонечку подрывать. Не может быть, чтобы за ними все было чисто. Я слыхал краем уха, что они по своему ведомству занимаются приписками, показывая совсем другие цифры выполнения планов четвертой пятилетки. Надо будет покопать и выяснить, что там у них на самом деле. – И, обращаясь к Берии: – Лаврентий, займись этим делом: у тебя в органах есть свои люди, да и сидишь ты в Москве, не то, что мы с Никитой – каждый в своей Тмутаракани.

– Данные я соберу, но надо момент выбрать такой, чтобы ударить наверняка, – заговорил Берия. – Приписки – это еще не все. Кто только не занимается приписками! Мне стало известно, что ждановцы носятся с идеей создания компартии России и объявлением Ленинграда ее столицей. А это подрыв единства партии, ее централизационных основ. Можно смело утверждать, что это есть заговор, и не какой-нибудь, а сугубо контрреволюционный. Но и здесь прямых доказательств нет. Надо подождать, когда они сами на чем-нибудь погорят. Тогда все и выложить Хозяину. Иначе сами же и сгорим.

– Это верно, – согласился Хрущев. – Я это целиком и полностью поддерживаю. И вся украинская парторганизация встанет на нашу сторону, если выяснится подобный сепаратизьм.

– Ну, ты со своими хохлами и есть самый отъявленный сепаратист, – засмеялся Берия булькающим смехом.

Хрущев в ответ лишь захихикал: мол, я понимаю твою шутку, товарищ Берия, твои шутки всегда отдают азиатчиной.

– Короче говоря, надо нам исподволь собирать компромат, – заключил Маленков, разливая по рюмкам армянский коньяк.

– И вербовать себе сторонников среди «болота»: Микояна, Суслова, Шкирятова и прочих, – добавил Берия.

– И не забыть Жукова. Он очень обиженный сейчас, надо его обиду использовать, как только представится возможность.

– С Жуковым надо вести себя очень осторожно: может сам повернуть в любую сторону, – высказался Берия. – Среди низов ходят упорные слухи, что Жукова оклеветали перед Сталиным некоторые генералы. Будто бы из зависти. Кстати, Никита, и тебя причисляют к их компании.

– Распустился народ, понимаете ли, – вспыхнул Хрущев. – Надо рты-то позатыкать болтунам, чтоб другим неповадно было. Мне слава Жукова не нужна. У меня и своей выше головы. По тылам не отсиживался. Все четыре года на передовой…

– Не пыхти, Никита. Не ты один воевал, – одернул Хрущева Берия. – Не о том речь.

– А Молотов, Ворошилов и Каганович пойдут туда, куда повернет Сталин, – усмехнулся Маленков, будто и не слышал перепалки своих соратников.

– Если иметь в виду будущее время… – начал было Хрущев, но сбился под испытующим взглядом Берии. Вздохнул и со смиренным видом закончил: – Все мы смертны.

Маленков кивнул головой и мрачно предостерег:

– Если мы до ближайшего пленума Цэка не соберемся с силами, нам не сносить головы. – Затем опрокинул в рот коньяк и захрустел зеленым, в пупырышках, огурцом.