Читать книгу От Аккона до Мальборка. Детективно-историческая хроника - З. А. Нуда - Страница 29

Площадь перед Эльбингским собором Пресвятой Девы Марии была – к удивлению горожан – пустынна от парадного входа до самого берега реки. Однако, на подступах к собору, практически кольцом вокруг него расположились небольшие группы пеших и конных лучников и кнехтов, среди которых изредка мелькали рыцарские белые плащи с черными крестами. Между группами неспешно и важно прохаживались одетые в блестящие длинные кольчуги воины, вооруженные копьями, луками или самострелами-арбалетами. Все случайные и не случайные прохожие, пытавшиеся пройти на соборную площадь через оцепление, отгонялись остриями копий. Никто не решался вступать в пререкания с несущими службу отрядами, понимая, что выставлены эти посты вокруг площади неспроста.

Группки зевак собирались в сторонке вокруг юродивых, неожиданно лишившихся своего доходного места у входа в собор, и дотошно расспрашивали о происходящем или просто внимательно вслушивались в разговоры. Весть о прибытии в город нескольких высоких духовных лиц, уже кружила среди горожан, а догадки о причинах появления перед собором целой дюжины рыцарских отрядов строились самые неимоверные. Говорили о новой войне с пруссами, о нападении литвинов, которые вроде бы уже в двух днях похода от Эльбинга, говорили о приезде Великого магистра, которого якобы видели среди рыцарей, говорили даже о том, что император германский уже на пути в Эльбинг, и епископы готовятся к его встрече…

Во всяком случае, все понимали, что в соборе происходит или будет происходить что-то важное, и что в этом важном участвуют знатные особы из разных городов, которых и охраняют вооруженные лучники и всадники.

А в самом соборе в это время епископ Помезании отец Гертвиг встречал прибывающих гостей. Но не с парадного входа, а в баптистерии – просторной пристройке к храму для обряда крещения, соединенной коридором с остальными приделами и внутренними помещениями. После сложной, но формальной процедуры обмена приветствиями и сухими любезностями, он взмахивал над каждым высоким гостем рукой, вознося крест и благословляя. При этом висящая на руке серебряная цепочка с маленьким серебряным ковчежцем иногда легко касалась лба или лица гостя. Только после этого он приглашал вновь прибывшего в зал для аудиенций.

Прием в баптистерии вызывал молчаливое недоумение, и всеми мысленно толковался по-своему. В этом виделся и намек на то, что, мол, все мы крещеные, и напоминание об общем христианском долге, и о том, что все мы младенцы перед Богом…

Служки в коридорах храма склоняли головы перед проходящими мимо них знатными особами и молча указывали, куда нужно проследовать, чтобы снять доспехи: боевое или походное снаряжение в храме, в замке или в трапезной не уместно. «Снял доспехи – прибыл с миром», – таков рыцарский закон. Сумеречность коридоров куда-то отодвинулась, заполнившись белизной сутан и рыцарских плащей, а тишина разбилась о металлический лязг рыцарской брони и мечей.

* * * * * *

Готфрид фон Гогенлоэ расправил парадный камзол, занял свое место по правую руку от епископа, осмотрелся по сторонам, внимательно вглядываясь в лица присутствующих. Половину из них он уже встречал за время своего пребывания в Прусской земле и во время посещения тех или иных комтурств. Ландмейстеры Тевтонской, Прусской и Ливонской земель – Зигфрид фон Фейхтванген, Конрад Зак и Готфрид фон Рогге – были известны ему давно, он сам их назначал. А к последнему вообще пришлось ехать год назад, чтобы помирить его с рижским архиепископом, подписать «мировую» на условиях, согласованных с папой римским.

Хорошо знал он и трех прусских епископов из четырех: епископа Помезанского отца Гертвига – «хозяина» нынешнего капитула, епископа Самбийского отца Вольрада, который спокойно занимался своими делами в молодом совсем Кенигсберге, – человека непоседливого, живого, улыбчивого и добродушного. Епископа Иоганна из Мариенбурга, в замке которого он провел уже несколько дней, Великий магистр встречал на молитвах и на трапезах в замке. С епископом Вармийским встречаться еще не доводилось. Несколько комтуров из разных городов так или иначе были ему известны по совместным делам, в том числе и Конрад фон Лихтенхайн – комтур Эльбинга.

Но были и совершенно незнакомые лица. И в этом соборе Великий магистр был впервые. Отец Гертвиг, из Доминиканского ордена, назначенный папой римским епископом Помезанским, видимо, не случайно выбрал для проведения капитула этот скромный зал для аудиенций в Эльбингском соборе, хотя кафедральным был собор в Мариенбурге, а резиденция епископа находилась вообще далеко на юге, в Ризебурге. Все делалось для того, чтобы очередной раз подчеркнуть: Гогенлоэ здесь – гость, хотя и Великий магистр. К тому же здесь же, в Эльбинге, находилась резиденция ландмейстера Тевтонского Ордена в Пруссии Конрада Зака, который и принимал теперь по-хозяйски высоких гостей.

А доминиканский храм, построенный из красного кирпича почти на берегу реки, оказался фактически единственным строением в городе, уцелевшим во время пожара, который разразился в полностью деревянном городе пятнадцать лет назад. Но место оказалось благодатным, и Христос спас святыню, город возродился вокруг собора, отстроился на пожарище, разросся и по-прежнему оставался местом пребывания ландмейстера Ордена в земле Прусской.

Все это снова и снова убеждало Великого магистра в обоснованности его сомнений и душевного смятения, а тень неприязни и холодка к нему он видел во всем. Конечно, Великий магистр не одинок на своем высоком посту, и ему есть с кем посоветоваться там, в Венеции. При нем всегда находится Совет из пяти приближенных, кому он бесконечно доверяет. Но ни великий маршал – «правая рука» на боле боя, ни великий комтур – квартирмейстер, «правая рука» в мирное время, ни, тем более, госпитальер, ризничий или казначей не могли помочь ему справиться с собственными внутренними терзаниями. Даже, несмотря на то, что эти терзания связаны с судьбой Ордена.

Отец Гертвиг начал молиться вместе с полуденным звоном церковных колоколов. Все молча склонили головы. Тихий голос епископа и его невнятные для остальных слова, обращенные к Богу, звучали недолго.

– Братья! – начал епископ, завершив молитву. – Я созвал вас по настоятельной просьбе нашего брата Великого магистра Готфрида фон Гогенлоэ, пребывающего в наших землях по делам Ордена уже несколько недель. Держать совет с братьями по Ордену – это один из устоев силы и крепости рыцарского Братства. А держать совет в капитуле – с коллегией высших духовных лиц епископства, – значит выносить на их суд самые важные и наболевшие проблемы, не терпящие отлагательств.

Он сделал небольшую паузу, потрогал рукой бритый затылок, обрамленный венчиком седых волос.

– Взываю к вашему благоразумию и помощи Господа нашего, когда настанет час принятия важных решений, а тем более – деяний.

Епископ умолк и тяжело опустился на свой обшитый красной парчой стул с высокой резной спинкой, переведя взгляд на Гогенлоэ.

Настал час Великого магистра. Только вряд ли звездный час. Почти год назад в Мемеле он в порыве гнева заявил во всеуслышание о том, что не намерен нести на себе обязанности Великого магистра пожизненно, как это издавна определено папской буллой, орденской традицией и решениями капитулов, что он снимает с себя это бремя. Но капитул тогда не собирался, нового Великого магистра не избирали, и он продолжал оставаться Первым братом Ордена. Теперь же все зависело от капитула.

Гогенлоэ встал, сдержанным кивком поблагодарил епископа и еще раз обвел взглядом почти овальный зал, вдоль стен которого были выставлены дюжина массивных стульев для участников капитула. Все взгляды были устремлены на Великого магистра.

– Святые отцы! Братья! – Великий магистр сделал паузу, расправил плечи и продолжил. – Почти семь лет минуло с тех пор, как Венецианский Собор удостоил меня высокой чести, избрав главой Немецкого рыцарского Ордена. С благословения Господа нашего, Святейшего папского престола и Его величества императора Германии я с гордостью поместил родовой герб Гогенлоэ на щит Великого магистра. Честным именем рода, достоинством своих предков и головой своей, на поле боя или в мирном споре я готов до последнего вздоха отстаивать святое дело Христово, которое Братство наше приняло на себя во имя Божие.

За семь минувших лет Бог оградил меня от судьбоносных сражений с мечом в руках. Я не принес братству немеркнущей славы блистательными победами на поле брани. Но Бог не мог оградить меня от размышлений и раздумий о судьбе Ордена, о пути пройденном и пути предстоящем. Возможно, именно в такое время мне суждено было стать Великим магистром, именно так мне было предначертано: остановиться, осмотреться, подумать и постараться понять, куда идти дальше. А возможно, я заплутал в своих раздумьях. Потому и выношу на ваш, братья мои, суд сказанные год назад слова и нынешние сомнения.

Гогенлоэ заложил руки за спину и, не прекращая говорить, начал прохаживаться взад-вперед перед своим креслом. Ему всегда легче думалось на ходу.

– А оглянуться, братья мои, есть на что! Наши предки и предшественники ценой своих жизней, ценой отрешения от всего мирского, ценой усилий тысяч и тысяч братьев уже больше двух столетий несли и продолжают нести слово Христово по миру. Из нескольких госпитальных палаток для оказания помощи больным и раненым братство выросло в могущественный Орден, который превзошел по своему единству, силе, богатству – духовному и материальному – всех своих собратьев, а некоторых просто присоединил к себе.

Два столетия лучшие сыны немецкого народа покидали свои семьи, родные места, отрекались от связи с миром, принимали на себя монашеские обеты чистоты и невинности, бедности и послушания, лишали себя имущества, права и возможности продолжать свой род. Во имя чего? – Во имя великой идеи! В имя благородной миссии! Во имя веры Христовой!

Но вместе с тем, два столетия мы не выпускали из рук рыцарского меча! Каждый понимал и понимает, что мир устроен именно так, а не иначе. И мы упорно снова и снова направляли наш меч на неверных, стремясь освободить Святую Землю. Поколение за поколением! Забывая о добродетели, порой забывая даже заповеди Христа! Не считаясь с жертвами, подчиняя свои устремления лишь одному желанию: освободить гроб Господень.

Но настал горький день, когда нам, гордым немецким рыцарям, очередной раз доказали, что Гроб Господень охранить от неверных мы не в состоянии! Трагический день, когда нас тем же мечом изгнали из Святой земли! День, когда нас отвернули от святой идеи и повернули в другую сторону. И мы легко нашли себе нового врага, рядом, по соседству, и обрушили на него свой карающий меч! Зачастую отыгрываясь на нем за неудачи в Святой земле, вымещая обиды за поражения и унижение. Мы забыли о слове Божьем! Его заменил меч! А тот ли это путь? Вот вопрос, который меня терзает уже не первый день!

– Позволь, брат, Великий магистр, прервать твою речь и вставить слово! – все присутствующие перевели взгляды на нового оратора.

Голос за спиной заставил и Гогенлоэ обернуться, чтобы посмотреть на говорящего. Это был Конрад Зак, ландмейстер Пруссии. Это он принимал «гостя» из Венеции, он организовал созыв капитула на своей земле. Это была именно его земля, в которой он ощущал себя хозяином, даже по отношению к Великому магистру. И даже если бы к нему приехал сам папа римский, он все равно чувствовал бы себя хозяином. Впрочем, Гогенлоэ его понимал, потому что сам был ландмейстером немецких земель до того, как стал Великим магистром.

– Не могу не заметить, брат Готфрид, – в защиту славной, хоть и трудной истории нашего Братства, – что мы, немцы, присоединились к крестовым походам во имя Божие, присоединились к той священной битве, которую уже вел мир христианский против врагов Христа. А враг всегда перед нами был в двояком образе: это был враг во плоти и с оружием в руках, с одной стороны. Он всегда нес с собой смерть христиан, опустошение городов и деревень, потому что это враг со скверной в душе! И это его другая сторона. Как и чем можно одолеть такого врага? Ответ очевиден: против плоти и оружия – только меч! А против духовной скверны – только чистота помыслов, добродетель и чистота веры! Иного пути ни у нас, ни у наших собратьев из других орденов не было, и нет.

Нет ничего более обидного, братья мои, чем посвятить жизнь свою священной битве, но так и не понять, против кого бился! А между тем, святой престол и владыка папа римский во имя Господа нашего вменил нам – Немецкому рыцарскому Ордену и другим собратьям-рыцарям – отомстить за поругание распятого Христа, отвоевать землю, обетованную христианам, но занятую язычниками. Битву эту можно выиграть лишь с мечом в руках, потому что враг – тоже с мечом. Оружие несем мы, но ведет нас Господь наш! Война эта не наша, а Божья! И в руках у нас меч священный, обоюдоострый!

Только ты, брат Магистр, и твои ратники – воины, облаченные в латы, а меч в твоих руках – плотский. Мы же – клирики, святейшим престолом назначенные нести слово Божье, и меч в наших руках – духовный. Уничтожение врагов плотских и добродетели от Бога – вот два острия священного меча, который нам вменено нести! Быть во всеоружии против врагов, разоряющих земли христианские, и быть во всеоружии добродетели против козней дьявола! Только так мы можем выполнить волю Господа нашего. И победить!

– Истинно говоришь, брат Конрад! – указательный палец Великого магистра вернул взгляды духовных сановников на Конрада Зака. – Но стоит задаться вопросом: сколько еще столетий священную миссию может нести в себе только меч?

– Столько, сколько будут существовать язычники! – попытался решительно парировать Зак. Но вся его благодушная и мягкая натура противоречила его словам. Он был больше похож на простого проповедника, способного лишь донести слово Божье, призвать к примирению и согласию, но отнюдь не к решительным действиям, сражениям и битвам. За это его любили и Бог, и простые люди в Пруссии.

– И чего мы достигнем? Уничтожим язычников мечом, огнем и стрелой? Но на их место новые поколения встанут! Посмотрите, сколько сражений христиане выиграли, а сколько проиграли. Сколько столиц потеряли, поменяли. Стремясь в Святую Землю, воинство христианское дошло лишь до Аккона. Потом был Монтфорт, потом опять Аккон, до его последнего дня, потом Венеция… А Иерусалим? Долго ли за два столетия христиане оберегали святыни Господне от надругательств неверных? Полстолетия? Столетие? Не больше! Что стало с теми государствами, что возникли на земле Палестинской и вокруг нее? Где Иерусалимское королевство? Что стало с графством Триполи, с княжеством Антиохия, с Эдессом? На пепелище пришли и с пепелища ушли!