Читать книгу От Аккона до Мальборка. Детективно-историческая хроника - З. А. Нуда - Страница 8

В чужой стране, в чужом лесу, без еды и без единой монеты в кармане, среди чужих лишь изредка встречающихся людей, которых в любом случае приходится избегать, прятаться от них в густых зарослях, – что может быть обидней и неприятней. Как бы человек ни любил одиночество, каким бы ни был самостоятельным и независимым, ограждать себя от общения с людьми в течение многих недель и даже месяцев – крайне непросто.

Инна почти потерял счет дням и ночам, пробираясь строго на север, как ему и было сказано в самом начале его пути. Он шел давно, с тех пор, как сбежал с галеры в Тергесте1, куда хозяин-судовладелец причалил за очередной партией товаров. До этого был спокойный переход вдоль греческих берегов через Средиземное море, были заходы в Леуко2, где крикливые и неприятно самоуверенные римские подданные отказали им в питьевой воде, затем Пезаро3, откуда хозяин хотел повернуть обратно, столкнувшись с такой же неприязнью венецианцев, потом Пула4, где, наконец, удалось получить часть товаров и провиант…

Но Инна терпеливо ждал Тергеста, потому что это была самая северная точка долгого путешествия галеры, которой потом предстоял обратный путь сначала на Кипр, а потом в Сирию. А ему нужно было пробираться дальше, только уже по суше. Идти и идти без устали. Если и плыть, то только по реке. Поперек, а если повезет, то и вдоль по течению.

Он был терпеливый. Даже очень терпеливый и терпимый. Мог быть исполнительным, стиснув зубы. Мог быть заискивающим и льстивым, если нужно было; твердым и жестким, если требовали обстоятельства. На галере он прослужил больше года и был на хорошем счету у хозяина галеры, но воспользовался его расположением. Сбежал. Он не мог не сбежать. Ему нужно было уходить. На судно он попал не для этого, а лишь для того, чтобы добраться как можно дальше на север. Он не мог оставаться в этих трюмах, быть почти рабом, месяцами не чувствовать твердую землю под ногами.

Вообще-то судно ему нравилось: разоруженная трехмачтовая галера, когда-то построенная в венецианской верфи как боевой корабль. Но потом ее перестроили: расширили палубы, достроили каюты и хозяйственные помещения – все, необходимое для доставки рыцарей в Византию и Аккон. Это было великое паломничество христиан в Святую землю. «На крыльях веры и с мечом в руках». Транспортные корабли были нужны больше, чем боевые. После разрушения Аккона галера попала на Кипр, где ее выкупили у обнищавшего капитана и еще раз перестроили под перевозку товаров, дополнительно оснастили современными парусами: треугольным латинским и косым гафельным, которые ловили малейшее дуновение ветра.

В свои 23 года Инне пришлось походить всего на двух почти одинаковых галерах. Первая была на пути из Венеции в Аккон много лет назад, куда он десятилетним подростком добирался вместе с разнородной толпой рыцарей, спешащих на помощь сражающемуся Аккону. Это было запоминающееся путешествие и впечатляющее зрелище. Ему удалось напроситься в помощники к одному из богатых рыцарей, не скупившемуся на плату за черную работу. За время погрузки на корабль, которая длилась около недели, Инна закупил и доставил рыцарю на борт кровать, матрац, две перовые и одну кожаную подушки, набор простыней, наволочек и полотенец, ковер, сундук, большую клеть с дюжиной кур и гусей, запас корма для них, четыре копченых свиных окорока, мешок вяленых щук, мешок сухарей двойной и тройной закалки, чтобы не портились, несколько бутылей вина и запас питьевой воды.

Благовония для себя рыцарь выбирал сам у приведенного Инной торговца парфюмами. Впрочем, ни благовония, ни отдельная каюта не спасали от безмерно злого смрада, который стоял на судне все 10 недель пути до Аккона: жара и морская влага разлагали гниющие пищевые отходы, экскременты, рвоту страдающих морской болезнью, конский навоз и мочу. Ведь три-четыре десятка лошадей фактически висело в стойлах на лямках, едва касаясь подковами дощатого настила главной палубы. Они ржали и раскачивались на волнах. Изнутри судна, с внутренней палубы, которая была практически трюмом и находилась ниже ватерлинии, вверх на главную палубу поднимался чад от двух сотен галиотов-невольников, прикованных к веслам. Гребная банка и усыпанный слоем песчаника настил палубы-твиндека были для них и рабочим, и спальным, и отхожим местом. Все эти «ароматы» смешивались, и никакой морской бриз не мог вытравить удушливое зловоние.

Нос и корма галеры на уровне главной палубы были нагромождением деревянных построек, укрываемых навесами в виде палаток и шатров. По бортам над главной палубой возвышалась палуба-помост, на которой располагались каюты для важных особ. Лишь середина главной палубы была свободна от застроек и создавала впечатление большого прямоугольного двора, над которым в дождь или в сильный зной натягивали парусину в виде шатра.

Вторая же галера, на которой Инна несколько лет спустя не раз ходил в море и на которой прибыл в Тергест, была и похожей, и не похожей одновременно. Размеры палуб и трюмов такие же, места для гребцов – те же самые, лишь в меньшем количестве. Но никакого нагромождения на палубе. Только то, что необходимо для безопасной перевозки груза.

Среди гребцов—наемников на торговой галере Инна оказался чуть ли не единственным, не просто знающим письменную грамоту, а имеющим достойное образование, которое ему дал в монастыре на Кипре приютивший его на целых пять лет священник. Поэтому хозяин частенько привлекал его, – когда возникала необходимость, – и к работе с картами, и к парусным «эволюциям». Он быстро освоил все премудрости, разобрался в реях, форштевнях, шкаторинах, вантах и пр., стал заправским моряком, и хозяин-капитан освободил его от обязанностей гребца. Хотя весла использовали не часто, а лишь при штиле и прибрежных маневрах, но команда гребцов была постоянной и находилась в смрадных трюмах на положении простолюдинов – практически невольников.

И вот он не выполнил незатейливое поручение хозяина в городке. Просто не вернулся на корабль. Просто сбежал. Затаился сначала в запутанных галереях романского форума на холме, прямо у подножия городской крепости Тергеста. Но это было небезопасно: слишком многолюдно и близко к порту. Поэтому под покровом ночи он перебрался ближе к окраине, укрылся на несколько дней в маленькой землянке, вырытой в овраге. Дождался ухода галеры, чтобы спокойно подготовиться к дороге, запастись едой на первое время.

В Тергесте тогда была весна, только начали появляться листья на акациях. Все складывалось удачно. Долгий путь, начинавшийся весной, должен был закончиться до наступления холодов. Зима там, на севере, куда он шел, снежная и суровая. Дойти нужно было до первых холодов. Летом намного проще: не надо искать кров на ночлег, не нужна теплая одежда, легче найти пищу в пути.

Инне в первый же дни в Тергесте удалось раздобыть – украсть в мясной лавке – два ножа, случайно оказавшиеся без присмотра. Без ножа пускаться в долгий путь было безрассудно. Нож – это оружие, защита от врагов, будь то зверь или человек, это пища, кров от ненастья, уверенность в себе и чувство защищенности. Нож – это жизнь. Если он в умелых и добрых руках. Удивительно, как много заключал в себе этот небольшой кусок металла, приятной тяжестью ощущаемый под поясом. Второй нож он обменял на базаре под крепостной стеной на кресало – два небольших камешка. Огонь можно разжечь разными способами, но этот представлялся ему самым простым.

В такой дальний путь пускаться нужно было налегке, не обременять себя запасами и поклажей, которая только замедляла бы движение и отбирала силы. Провизией и водой на все лето не запасешься. Это все можно найти в лесу или в поле. Надо лишь знать и уметь это делать. Инна знал и умел. Ему достаточно было ножа, чтобы добывать пищу. Правда, в первый же день пути он сделал себе копье, срезав и заострив подходящую ветку карагача. Уже который день копье служило ему и оружием, и посохом, и шестом для поиска брода в речках, и календарем – Инна отмечал ножом каждый свой ночлег, чтобы окончательно не запутаться в днях.

Он шел почти без перерывов, от восхода до заката. Но несколько вынужденных и достаточно длительных остановок сделать все-таки пришлось.

Первый раз на исходе третьего дня пути он понял, что ему не обойтись без приличного лука. Небольшой запас еды практически иссяк, длительный голод мог даже свалить с ног, а вокруг испуганно шныряла из-под ног всякая живность: и зайцы, и куропатки, и другие птицы, не говоря уже о крупном звере, – кабане или лосе, – встреч с которыми Инна, правда, совсем не желал.

Лук он смастерил за полдня, подобрав две упругие ветки все того же карагача и связав их вместе, а тетиву скрутил из коры молодых побегов ивы и акации. Размоченная в воде, туго сплетенная, а потом не спеша высушенная у костра в скрученном состоянии кора становилась прочной, не растягивалась и сохраняла натяжение лука несколько дней. Можно было уверенно выпустить дюжину стрел, и если хотя бы половина из них попадет в цель, – голод Инне не грозил. А лучником он был неплохим. Со стрелами все решалось намного проще: два десятка прутьев, обработанных ножом, да оперение из прошлогодних листьев папоротника, – и стрелы готовы!

Остаток дня Инна посвятил охоте. И здесь ему повезло: на небольшой речке наткнулся на стаю уток. Четыре стрелы, из них две потеряны, а еще две принесли добычу из двух уток. Разделать и запечь их в огне – дело простое. Несколько ближайших дней были обеспечены пищей, причем вкусной и полноценной.

Вторая остановка выпала на семнадцатый день, когда он с большим трудом преодолел гряду крутых скал и каменистых сопок. Выручила седловина, издалека показавшаяся довольно низкой по сравнению с серыми отвесными утесами, но измотавшая Инну уже к полудню. Оказавшись на вершине перехода и осмотрев открывшийся горизонт, Инна мысленно улыбнулся, порадовавшись красивому лесистому ландшафту, широкой долиной раскинувшемуся внизу: в лесу идти легче, чем в горах, пищу раздобыть легче, кров устроить легче. Однако спуск в долину оказался сложнее, чем подъем: он дважды срывался, изранил плечо, локти и колени. В довершение всего от его башмаков сохранилась только верхняя часть и веревки. Подошва осталась на склоне, стершись полностью о камни, а ступни кровоточили. Земля австрийского королевства оказалась не очень гостеприимной.

Радужного настроения уже не было, и Инна в очередной раз для себя с грустью сделал вывод, что нельзя радоваться предстоящему, оно непредсказуемо. Можно радоваться только минувшему, уже пережитому. Так же и с его миссией: никто не знает, как все сложится в конце пути, каким будет финал, принесет ли он радость, оправдает ли ожидания. Нужно быть готовым к любому исходу дела.

К вечеру он нашел укромное место в небольшом овраге, нарезал ножом елового лапника, на поляне неподалеку нарвал охапку травы и устроил себе мягкую лежанку: ему хотелось отоспаться, немного залечить кровоточащие раны и починить башмаки – это было главное.

И здесь ему повезло: на следующий день он обнаружил звериную тропу, ведущую к речушке, и отлежавшись довольно долго в засаде в высокой траве, ранил из лука молодую косулю, которая, хотя и пыталась убежать со стрелой в шее, но падала, с трудом поднималась, опять бежала. Инна, превозмогая боль, все-таки сумел ее догнать и завершить охоту ножом.

Следующие два дня он готовил на костре запасы мяса в дорогу, выделал шкуру косули и сшил себе довольно сносные кожаные башмаки. Сшил – это, конечно, слишком громко сказано. Просто выкроил ножом два подходящих лоскута кожи, обматывал ими ступни ног и обвязывал бечевками, сохранившимися от прежних. Несколько недель пути ему было обеспечено, да и запас кожи он прихватил с собой, на случай нужды.

Третья задержка – на исходе шестой недели пути – едва не стоила Инне жизни или, как минимум, свободы и ставила под угрозу всю его миссию. С помощью бревна он переправлялся через очередную довольно бурную речку, и течением его отнесло далеко в сторону. С трудом выбравшись на противоположный берег, он отдышался, поднялся по склону в лесную чащу и направился в сторону просвета между деревьями, чтобы определить, куда двигаться дальше. Несмотря на всю свою осторожность и постоянную настороженность, все-таки чего-то не заметил: на опушке леса едва он отодвинул сосновую ветку, чтобы осмотреться, как рядом с головой в ствол дерева вонзилась короткая стрела арбалета. Он отлично знал эти стрелы по Аккону, когда подростком-паломником оказался в числе последних защитников города от наседавших сарацинов.

Все, что произошло в следующие мгновения, он смог осознанно прочувствовать лишь некоторое время спустя.