Читать книгу Дневник. 1893–1909 - А.А. Половцов, А. А. Половцов - Страница 11

1 мая. В 11 часов мне докладывают, что посланный из Михайловского дворца приезжал оповестить о смерти великой княгини Екатерины Михайловны. Покойная была вполне добрая, благотворительная, честная женщина, но, к сожалению, узкость[341] ее взглядов, приемов в ведении дел и сношенья с людьми привели деятельность ее к ничтожным результатам. В ней чувствовалось постоянно желание сделать что-то достойное ее блестящей по уму и возвышенности стремлений матери – великой княгини Елены Павловны, и это желание как будто угнетало ее, заставляло искать деятельности, выходящей из обыденного круга повседневной жизни, а между тем на такой подъем духа, на такой нравственный подвиг у нее сил не хватало, и в конце концов деятельность ее приводила к самым небольшим результатам. Выдвигались люди посредственные, происходили столкновения и принципов, и самолюбий, словом, какая-то атмосфера неудачи и обычно связанного с ней неудовольствия царила вокруг преисполненной благими намерениями великой княгини. Правда, что продолжительное влияние на великую княгиню ее мужа герцога Георга Мекленбургского не могло в этом отношении оказать счастливого на нее воздействия. Он был человек весьма неглупый, но озабоченный исключительно достижением целей личного самолюбия и по возможности обогащения. До конца дней своих он оставался равнодушным к новому своему русскому отечеству, его всячески тянуло в Германию, в его возлюбленный замок Ремплин, украшение коего составляло одну из главных жизненных забот герцога. Живя в Петербурге, он разъезжал по гостиным, наслаждаясь непривычным для офицера немецкой службы, попавшим в русские полуимпериалы, [положением]; он следил за ходом политики и литературы в Европе, приятно разговаривал и играл в карты, но ко всему русскому, в том числе и занятиям жены своей, оставался вполне равнодушным. После смерти матери, после смерти мужа великая княгиня, вероятно, почувствовала свободу и подумала о необходимости направить свободную деятельность свою на пользу ближнего, к чему влекло ее от природы доброе сердце, но, увы, одних влечений в жизни недостаточно для успеха, успех этот и не дался великой княгине, но, сходя в могилу, она оставляет за собой память доброго, честного, чистого существа.

4 мая. Похороны великой княгини. По обыкновению безмерно продолжительные и для всех тяжелые церемонии. Собираются в Михайловском дворце к 9 ½ часам, гроб вывозят чрез сад (почему не чрез большие ворота парадного двора?), шествие чрез Садовую мимо Марсова поля по набережной и Троицкому мосту достигает крепости, где церковная служба длится чуть не до двух часов.

В 3 часа у меня заседание в Соляном городке. Комитет музея под председательством Островского продолжает по примеру Исакова отказывать мне в передаче центральной части Соляного городка, выходящей на Фонтанку против Летнего сада. Первоначально, когда зашла речь об устройстве рисовального училища среди других образовательных учреждений, помещенных в здании Соляного городка, то Исаков, председатель комитета музея и педагогического отдела, и Кочубей, председатель Технического общества[342], обещали отдать училищу всю центральную треть здания, но впоследствии, когда уже состоялось пожертвование покойного барона Штиглица, то выходящую на Фонтанку часть у нас отняли.

В этой части училище помещалось лишь временно, покуда строились для него архитектурные здания. После отстройки зданий помещение это занял Исаков под какой-то художественно-промышленный отдел, никогда не создавшийся, а лишь им предположенный. Своей властью, без обсуждения комитета, Исаков стал собирать в этом помещении каких-то девиц-рисовальщиц, а затем в 1890 году, опять помимо комитета, по соглашению с Островским, бывшим в то время министром государственных имуществ, поместил туда же Музей кустарных промыслов, учрежденный Островским при своем министерстве. По смерти Исакова великий князь Алексей Александрович, почетный попечитель комитета музея, просил Государя назначить председателем меня, но министр финансов Вышнеградский упросил Государя назначить Островского, который добивался этого назначения, чтобы укрепить свое детище – Кустарный музей.

Понятно, что при таких обстоятельствах я не мог овладеть первоначально обещанным училищу местом, но вот Островский замещен Ермоловым, и его чувства совершенно изменились.

Надо было воспользоваться такой переменой, и я сделал Островскому письменное заявление с требованием отдачи училищу помещения, настаивая на обсуждении этого требования комитетом.

Заседание вышло довольно комичное. Островский и Вешняков заявили, что с переменой пуговиц на их вице-мундирах они меняют свои взгляды и перестают быть приверженцами Кустарного музея во что бы то ни стало, что, несмотря на то, они видят препятствия в отдаче училищу помещения ввиду стеснения училищем других соседственных с ним учреждений. Учреждения эти – Техническое общество и Педагогический музей. Представители этих учреждений Кази и Макаров заявили, что они никакого стеснения не опасаются, а Кази прибавил, что, ознакомившись с училищем, он убедился, что ничего подобного нет ни в России, ни в Европе. Вешняков отвечал, что опасается, что Александр Александрович Половцов овладеет целым зданием Соляного городка. Кази возразил, что это было бы счастье для России. Решено отдать помещение училищу, предоставив Вешнякову уговориться с Ермоловым о сроке передачи помещения, занимаемого Кустарным музеем.

4 мая. Пятница.[343]