Читать книгу И. П. Павлов – первый нобелевский лауреат России. Том 2. Павлов без ретуши - Александр Ноздрачев, А. Д. Ноздрачев, Михаил Пальцев - Страница 42

Говорят, что счастье, как и несчастье, не приходит одно. Иван Петрович получил назначение на кафедру фармакологии в Томске. В это же время он был выбран на кафедру фармакологии в Варшаве. Наконец, благодаря дружеским заботам своего земляка и друга, профессора-окулиста Военно-медицинской академии В. И. Добровольского¹⁰⁰, Иван Петрович был выбран профессором фармакологии в нашу академию. Понятно, что мы предпочли остаться в Петербурге, где Ивану Петровичу открывалась широкая возможность вести свои научные работы. Это был период 1890–1891 гг.

Вскоре после избрания Ивана Петровича экстраординарным профессором на кафедру фармакологии в Военно-медицинскую академию, все учреждение было обрадовано разрешением выбирать начальника академии из своей профессорской среды. До этих пор начальник академии назначался правительством. Почти единогласно выбран был профессор общей патологии В. В. Пашутин¹⁰¹, один из блестяще начинающих молодых профессоров, большой друг и приятель В. И. Добровольского.

Все ожидали наступления золотого века в жизни академии. Что же вышло?

Главное здание Медикохирургической академии. Фото 1890-х гг.

С первых заседаний Конференции Пашутин заявил себя не товарищем, а весьма строгим начальником. Такого проявления начальничьего тона, и причем в довольно грубой форме, никогда не позволяли себе даже назначенные начальники, относившиеся с уважением к научным заслугам профессоров.

И. П. Павлов на занятиях со слушателями Военно-медицинской академии

Это сначала вызвало со стороны ближайших приятелей Пашутина возражение ему в дружеской форме. Но Пашутин, считавший личные свои заслуги превыше всех научных заслуг других профессоров, позволял себе резко обрывать подобные замечания.

Первое время это вызывало удивление. Но постепенно, по пословице, чем дальше в лес, тем больше дров, Пашутин становился все резче. Этого, понятно, не могли перенести профессора с чувством собственного достоинства, как Мержиевский¹⁰², Батурин^103[12], Добровольский, Иностранцев¹⁰⁴ и Иван Петрович. После каждого заседания Конференции Иван Петрович приходил домой совершенно расстроенный и отводил душу с Добровольским, неизменно приезжавшим к нам вечером после каждого бурного заседания. Он сильно конфузился, когда Иван Петрович укорял его за блестящую рекомендацию, которую он давал Пашутину до выборов.

Особенно обострились у Ивана Петровича отношения с Пашутиным, когда вышел официальный срок службы профессорам Мержиевскому, Батурину, Добровольскому и Иностранцеву. В обычае было выбирать достойных профессоров еще на трехлетие службы в академии. Пашутин же не пожелал оставить в своем учреждении неприятных для него людей и самовольно уволил их, не представив даже на выборы Конференции.

Возмущенный подобным самоуправством, Иван Петрович решил устроить товарищеский обед в Докторском клубе в честь увольнения профессоров. Своей страстной и убедительной речью он уговорил почти всех профессоров (26 из 35) принять участие в этом обеде. Привожу их личные подписи, сохранившиеся у меня в бумагах¹⁰⁵:

Л. Попов, Субботин, Беллярминов, Быстров, В. Торновский, Н. Симановский, С. Пшебытек, И. Павлов, С. Шидловский, В. Павлов, К. Славянский, О. Пастернатский, Касалов, Альбицкий, А. Полотебнов, Ивановский, А. Гаринецкий, Н. Егоров, А. Пруссак, Ю. Чудновский. Н. Холодковский, С. Заварыкин,А. Дианин, Н. Круглевский, В. Ратимов, Н. Чистович[13].

Как только Пашутин узнал об устройстве этого обеда, он открыто высказал не только свое неодобрение, но даже возмущение. Подписавшиеся взяли свои подписи обратно, и обед не состоялся.

– Какая трусость и глупость, – говорил Иван Петрович товарищам, – ведь если бы мы дружно встали с самого начала за свои права и свое человеческое достоинство, то Пашутин волей-неволей смирился бы, а то выходит, кто палку взял, тот и капрал! Чем эта палка крепче бьет, тем ниже все клонят голову! Никакого нравственного достоинства, а только рабская угодливость! Я понимаю, что теоретики не могут иметь свое суждение, но стыдно Сиротинину, Попову, Славянскому, Тарновскому и другим практикам! Ведь вы можете жить отлично и без академии, а вы раболепствуете и унижаетесь, не понимаю!

Во все продолжение этой борьбы с Пашутиным Иван Петрович носил Устав академии в кармане, чтобы ссылаться на него при отстаивании своих прав.

Сильно укорял меня Симановский¹⁰⁶ и Сиротинин за то, что я не удержала мужа от борьбы с Пашутиным в интересах своей семьи. Но я была просто очарована мужественным поведением Ивана Петровича в борьбе за правду! Для нашей семьи борьба эта обошлась не дешево: при Пашутине Иван Петрович не получил ординатуры, хотя кафедра физиологии, на которую он перешел после Тарханова, была кафедрой ординарного профессора. Кроме того, Иван Петрович, как теоретик, имел право на казенную квартиру. Но квартира была отдана практику, вопреки всем правилам.

И. П. Павлов в своем кабинете на кафедре физиологии

Военно-медицинской академии

Другой крупный факт самоуправства Пашутина выразился в следующем.

Надо было выбрать профессора общей патологии¹⁰⁷. Иван Петрович представил двух лучших петербургских профессоров – Лукьянова и Подвысоцкого¹⁰⁸. Но о них Пашутин не допустил никаких разговоров. На баллотировку в Конференции были представлены только два его ученика, совсем ничем себя не проявившие. Стояли два отдельных ящика: один с надписью «Альбицкий»¹⁰⁹, другой с надписью «Костюрин»¹¹⁰. Каждому члену Конференции давался только один избирательный шар, хотя в обычае было давать каждому по два шара.

Из всей Конференции только 16 человек приняли участие в этой баллотировке. Все эти шары получил Альбицкий. Костюрин же не получил ни одного, так что вышел из баллотировки совсем опозоренным. Даже учитель – сам Пашутин – не поддержал его.

После этого Иван Петрович внес в Конференцию следующее заявление: «Считаю баллотировку профессора Альбицкого и Костюрина, по меньшей мере, неправильной, например, я сам желал положить каждому из них по белому шару и не мог этого сделать, получив только один шар, и таким образом незаслуженно обидел доктора Костюрина».

В следующую Конференцию Пашутин прочитал ответную бумагу военного министра Банковского¹¹¹:

«Считаю заявление профессора Павлова, по меньшей мере, неправильным, так как профессор Пашутин имел право заместить свою кафедру одним из своих учеников для сохранения своего личного направления в работах кафедры, столь славно им руководимой».

За время истории с Пашутиным Иван Петрович частенько печально твердил: «Беда наша в том, что нет у нас ни малейшей солидарности!»