Читать книгу Банда профессора Перри Хименса - А. И. Вороной - Страница 7
ЧАСТЬ ПЕРВАЯ
СЛУЧАЙНЫЕ ДЕЙСТВИЯ
Глава 7. РОЗОВЫЕ КАМУШКИ
ОглавлениеВозвращался он шагом, не спеша.
Поравнялся с бредущей навстречу пожилой парочкой. Строгий мужчина в старомодных шортах и пробковом шлеме манерно нагибался, что-то отыскивал и показывал своей подружке, напудренной женщине. Оттопырив мизинец, она несла полиэтиленовый кулек, на одну треть наполненный розовыми камушками. Не белыми, не черными, не плоскими, не круглыми, а именно розовыми, как рубцы от ожога на теле, и продолговатыми.
И он почему-то вспомнил, что вот такие же примерно камушки привезла ему мать. Это было давно, очень давно. Он тогда ходил не то в пятый, не то в шестой класс второразрядной школы в штате Иллинойс. Матери не было дома уже года два. И сейчас он с тоской подумал, что тогда больше обрадовался этим камушкам, чем появлению в комнате матери. А та смотрела на него как-то снисходительно, лицо ее, постаревшее и почерневшее, было печальным, глаза блестели и слезились.
Намного позже, года через четыре, Дик узнал, что мать была осуждена и отрабатывала наказание где-то в Калифорнии. Местный судья, их хороший знакомый, не разобравшись в сварганенном правлением фабрики «Верхняя одежда» деле, – на той произошла забастовка, окончившаяся пожаром – присудил мать за порчу имущества к крупному штрафу. Денег взять было неоткуда, и его заменили двумя годами тюрьмы с отработкой на сооружении нужного очень для страны военно-морского объекта. Отец был чем-то занят, Дик уже не помнит, и слабо вмешивался в ход разбирательства, а может быть, доверял судье и даже не нанял адвоката.
Дик сплюнул, пнул ногой попавшую консервную банку. Та запрыгала по гальке, задребезжала, зазвенела. Чопорная парочка нервно вздрогнула, замерла на месте, опасливо оборачиваясь. Он извинился, обругав в душе себя кретином.
Километра с полтора еще оставалось до их стоянки. Широкий пологий берег уходил изогнутой полосой, чуть ли не до самого горизонта. Слева, метрах в трехстах от пляжа, на холмах зеленели причудливые кактусы, стройные кипарисы. По шоссе изредка проносились машины. Кто-то, видимо, уже спешил домой, торопился обхитрить всех, прорваться по свободной пока дороге к паромной переправе.
Дик посмотрел на часы. Было без двадцати три.
С этого, наверное, все и началось – снова вернулся он мыслями к тому далекому прошлому. Мать после заключения сделалась тихой, робкой, почти ни с кем не разговаривала, ушла вся в себя, на фабрику не захотела устраиваться, хотя профсоюз и пообещал ее восстановить; нанялась мыть посуду в доме для престарелых. А спустя год бросила и эту работу и, ничего и никому не сказав, куда-то уехала. Через полгода вернулась, снова начала искать работу. Так повторялось каждый год. Ее уже в городке все знали и никто не брал на работу.
Он окончил школу, год проработал в мастерских Питерсона и ушел в армию. Их часть перебросили на Хоккайдо, на усиление военно-воздушной базы челночных истребителей типа «земля-космос». На ней и прошли два года монотонной скучнейшей армейской службы. И он уже оформлял документы на увольнение, получив даже благодарность и знак отличия от бригадного генерала, когда пришло письмо от отца. Тот писал, что мать пыталась поджечь их дом и застрелить его, и что ему пришлось отправить ее в пансионат для граждан, имеющих отклонения в психике. Тогда ему подумалось, что хорошо, что он сдал карабин, сдал еще неделю назад, а то бы что-то натворил. Осталось одно – пойти и напиться. И вечером он нализался в баре корейца Кима, и его привезли на джипе дружки на базу, дотащили до постели. Дик Ричардсон уже не числился в штате роты, и капрал только выругался грубо и рявкнул: «Присмотрите за этим лордом, не то он облюет всю казарму!»
Мать он увидел спустя шесть лет после армии.
Он подался сначала на север Штатов, промышлял на Аляске у эскимосов, потом перебрался на юг, в крупный город, окончил краткосрочные курсы и встал за конвейер, собирал роботов. Более нудной работы он еще не видел.
И его потянуло опять на свежий воздух, снова очутился на севере Больших Штатов, гонял рефрижератор от Северной Дакоты до скотобоен в Чикаго. Тогда он и познакомился с «Дже» и его группой… А что было дальше?… Бегство на Луну, где вспыхнула известная сейчас всем Лунная золотая лихорадка.
Неподалеку от одного из карьеров в «Море Дождей» экскаваторщик Матуро нашел кусок золота. «Море дождей»! Они животы надрывали со смеху над этим названием. «Море», да еще и «Дождей»! И это там, где нет ни капельки вода, не то что пресной, но и соленой нет, ни тучки, ни росинки, ни тумана, ни моросящего летнего дождика! Пыль, кратеры, камни, днем жара неимоверная, ночью такая же холодина; даже обогреватели в скафандрах не помогали.
А что то была за дорога к тому «морю»! Вдоль обочин валяются перевернутые сломанные вездеходы, отбрасывают устрашающие тени, застыли, будто готовясь на тебя прыгнуть, настоящие монстры. И они, вытянувшись на много миль, блестя скафандрами, все прыгают и прыгают в одном направлении, как те кузнечики, все удаляясь и удаляясь от основной базы. Безумцы! Так их окрестило объединенное правительство Луны. Самоубийцы! Авантюристы!
Почти все найденное золото уходило на оплату воздуха и воды, не говоря уже о жалких тюбиках с кашей. Кто ж нажился на золотой лихорадке, так это торговцы.
Дик усмехнулся, припоминая, как задыхался поляк Хендрик. Уже синея без воздуха, он продолжал требовать, чтобы уменьшили цену. Ему пришлось делать искусственное дыхание, всунув шланг с кислородом прямо в рот. А очнувшись, тот отпихивал его, визжал, что у него нет таких денег и столько золота, чтобы оплатить расход воздуха. Остальным пришлось сброситься, иначе Хендрик так бы и не захотел дышать, прожив с месяц в лагере золотоискателей, покрывшись сажей из кратера Ильфонр, выбрасывавшего на них тучи черного вулканического газа, разъедавшего постепенно металлическую оболочку скафандров. Он попытался отделиться от всех ушел незаметно в другое место, еще более богатое. Но его притащили в лагерь, хорошо поколотили. Он попытался возражать, наладить порядок, руководить этим сбродом, но опять был бит.
И он вернулся снова на Землю, вернулся с одной единственной целью – он хотел учиться. Трудно сказать, он и сам в то время не мог понять, отчего зародилось это желание. А что он поступит в колледж, и обязательно в Биоволновой центр в Чикаго, у него не возникало никаких сомнений.
Мать умерла, когда он учился на третьем курсе, о чем сообщал отец той же дрожащей рукой. Рука стала дрожать еще сильнее, и почерк был совсем непонятным; он с большим трудом читал письмо. «Ты прости меня, Дик, – писал отец фиолетовыми чернилами, с помарками на дешевой почтовой бумаге с гербом штата Иллинойс, – но я вынужден тебя огорчить снова, – Дик подумал, что имеет ввиду отец, что он считает за первый раз, писем от него он не получал уже почти два года, – но у нас случилась беда». И дальше на четырех страницах рассказывал о случившемся.
Мать умерла не дома. Умерла за околицей, в поле, умерла под утро, в стогу сена. По ее виду было похоже, что она ничего не ела уже несколько дней, моталась по оврагам и лескам, уходила от людей и умерла от истощения сил. Сердце ее не выдержало, перестало биться, остановилось. И ее лицо, бывшее до этого напряженным, за много лет впервые стало естественным, умным, и улыбка застыла на губах, как будто мать, наконец, обнаружила, что обрела то, к чему стремилась так безалаберно всю жизнь, и что оно находится неподалеку, здесь же, рядом с городом, в этой заброшенной прерии, в пахнувшей весной и полынью скирде сена.