Читать книгу Как во смутной волости - А. Кривич - Страница 5

19 июня 2006 года

В грубую реальность меня вернул громкий лязг засовов. Черт, да что же им не спится? Ни сна, ни отдыха измученной душе.

На пороге стоял давешний сержантик.

– Вставай, пойдем прогуляемся.

– Для вечерней прогулки вроде бы поздновато, – я нехотя поднялся, надел куртку. – Что еще за гулянья?

– Пошли, там расскажу.

Короткая июньская ночь уже заканчивалась, небо на востоке заметно посветлело, в предрассветных сумерках мы с сержантом шли по гулкой пустынной улице, и он разъяснял мне задачу. Оказывается, какой-то сержантов кореш на днях демобилизовался и, как водится, накушался до положения риз. Приятели решили, что ему плохо, и вызвали «скорую помощь», которая отвезла его в больницу; там врачи, сами до этого изрядно принявшие на грудь, долго пытались его реанимировать, пока наконец не разобрались, что к чему. Осерчав, славные последователи Гиппократа выбросили бесчувственное тело на улицу, оставив его реанимироваться под ночной прохладой, сержант же, движимый дружескими чувствами, хотел затащить его под крышу, однако пачкать свои руки о пьяного ему, что называется, в падлу, да и Дзержинский завещал ему иметь чистые руки, поэтому для перетаскивания тела он решил использовать арестанта, то бишь меня.

После уяснения задачи первой моей мыслью было популярно объяснить юному ментяре, где я видел его самого с корешами и всех его родственников до седьмого колена, однако благоразумие возобладало, сержантик этот может устроить мне не одну пакость, да и спать все равно не хочется, черт с ним, все же какое- то развлечение.

Тем временем мы подошли к больнице. Под раскидистой липой лежало нечто бесформенное, а рядом стоял еще один сержантик, почти точная копия моего. Вишь ты, они уже и пост здесь организовали! Не имей сто рублей, а имей сто друзей, желательно в милиции. Эх, почему у меня нет друзей в органах?

«А где же они у тебя есть?» – ехидно спросил внутренний голос. Не хочется признавать, но он прав, друзей у меня действительно нет, мои друзья остались в далеком школьном и институтском прошлом, потом судьба и распределение разбросали нас по разным концам страны, встретиться не получалось, переписка постепенно заглохла. А хотел бы я сейчас снова с ними встретиться? Не знаю, вряд ли. Не хочется новых разочарований, а они неизбежны, время никого не делает лучше…

– Не спи, замерзнешь, – вернул меня к действительности сержант, протягивая упакованные резиновые перчатки. Эстет хренов!

Я кое-как напялил перчатки и подошел к лежащему на земле объекту. Даже в неверном предутреннем свете вид у парня был весьма плачевный. Джинсу, футболку и руки покрывала корка грязи, перемешанной с кровью, на лице ссадины, левое запястье исполосовано свежими порезами – оказывается, он еще и вены себе вскрывал. Этот способ суицида вообще весьма популярен среди нынешней молодежи, как парней, так и девиц: не раз мне приходилось видеть, как в пьяной истерике они хватают бутылочные осколки и начинают портить себе шкуру, до вен обычно не добираются, но сочувствия и внимания окружающих достигают.

С трудом мне удалось привести обмякшее тело в вертикальное положение, парень начал подавать признаки жизни, открыл глаза и что-то пробормотал. Сержант пытался растолковать ему смысл наших манипуляций и, кажется, преуспел, парень сделал несколько нетвердых шагов в указанном направлении, я держал его под мышки, стараясь минимизировать наши соприкосновения. Таким способом, с частыми остановками, под ободряющие увещевания сержанта, мы прошли около пятидесяти метров, после чего силы покинули парня, да и я весь уже был в поту. Уложив тело на траву, перевел дух, вытер со лба пот и закурил.

– Пусть передохнет немного, – санкционировал сержант и тоже полез за сигаретами. Покурили, поболтали о тяготах милицейской службы, тело у наших ног похрапывало и постанывало, набираясь сил для нового рывка.

– Ну, окрысились, – скомандовал сержант, затушив окурок, я вздохнул и снова натянул перчатки. Мои попытки поднять его на ноги не встретили у парня ни малейшего понимания, он категорически не хотел двигаться и висел на моих руках подобно мешку с экскрементами. С неимоверным трудом протащив его метров десять, я прислонил тело к стене магазина.

– Все, больше не могу.

Сержант начал связываться по рации с дежурным, они долго обсуждали проблему, наконец, видимо, нашли решение.

– Ладно, пусть лежит тут, к утру очухается. Пойдем в отделение.

Я бросил перчатки в урну и пошел за командиром. Опять за спиной лязгнули засовы, нары за прошедшие час-полтора не стали мягче, спать не хотелось совершенно, и мыслями я вновь вернулся в прошедшую зиму.

Февраль 2006 года

Мы ожидали гостей, вместе с дочками выдвинули стол на середину комнаты, расставили стулья, тарелки, закуски. Часы уже показывали первый час ночи, скоро должны подъехать.

Жена с сыном поехали встречать гостей к поезду. Приезжали наши давние приятели, муж с женой, с которыми мы не виделись уже четырнадцать лет. Они по-прежнему жили и работали в Якутии, в европейскую часть России выбирались очень редко, общение происходило лишь по телефону да в письмах. Наконец на крыльце послышался топот, двери распахнулись, и в клубах морозного пара шумно ввалилась компания, сразу стало тесно, начались приветствия, объятия, осмотры.

– Да, постарел, поседел, – критически разглядывал меня приятель. – Но еще ничего, выглядишь нормально.

– Ну, ты тоже не помолодел. Где твоя рыжая шевелюра? Где бороденка?

Голова гостя сияла обширной лысиной в обрамлении седого пушка.

– Шевелюра меня покинула, а с бородой сам расстался, уж больно страшная стала, серо-рыже-белая.

– Зато супруга твоя все молодеет, – я обернулся к гостье. – А боевая раскраска – совсем как у шестнадцатилетней.

– «Кубинская ночь» называется, – жеманно ответила та. – Ничего не понимаешь в косметике.

– Да, тут я пас. Но есть еще вещи, в которых я кое-что понимаю. Прошу к столу.

Начали размещаться за столом, приятель полез в сумки, начал доставать ананасы, икру, салями, в придачу к стоявшей на столе батарее прибавились еще четыре бутылки «Путинки». Да, вечер перестает быть томным, печени придется сегодня несладко.

Выпили за встречу, потянулись к закускам.

– Наш завкафедрой говорил: «Между первой и второй не дышат», – я уже наполнял рюмки.

И застолье покатилось накатанной колеей, после второй бутылки нахлынули воспоминания о геологическом прошлом. Были тут и переправы через бурные таежные реки, и десятикилограммовые пойманные таймени, и встречи с медведями, и шестидесятиградусные морозы, и мошкара, и наводнения, и таежные пожары. Я словно окунулся вновь в эту атмосферу, пахнуло дымком костра, молодостью, свободой. Мы тогда искали уран, грянула перестройка, разоружение, уран стал не нужен, начались бестолковые реорганизации. Зарплата не поспевала за инфляцией, надежда получить жилье улетучилась, перспектива мотаться всю жизнь по общагам, как некоторые из коллег, меня никак не устраивала. Поразмыслив, я собрал нехитрый скарб и уехал на родину, работы я не боялся, если страна не нуждается в моей головенке, буду зарабатывать на хлеб руками.

Нашел леспромхоз с пустующими домами и начал валить лес. У приятеля к тому времени уже была квартира, он по-прежнему работал геологом, только уже в частной артели, искал россыпное золото.

За разговорами время летело незаметно, ночь близилась к концу, да и запасы водки изрядно истощились. Расслабленный возлияниями, я лишь сейчас осознал, как мне не хватало все эти годы нормального человеческого общения, разговаривать с гегемонами я так и не научился, они лишь раздражали меня однообразием речей.

Постепенно с воспоминаний перешли на современность, гости рассказывали о своей вполне благополучной жизни, дети окончили институты, получают хорошую зарплату, перспективы.

– Ну, а у вас как жизнь? – спросил приятель. В тоне его я почувствовал неестественную легкость, осторожность, по всему видно, жена по дороге уже вдоволь нажаловалась на свою несчастную жизнь.

– Как видишь, живем потихоньку, хоромами не обзавелись, но на кусок хлеба хватает, – я старался держаться естественно, не выдавать подступавшее раздражение, усиленное алкоголем. Не рассказывать же им о проблемах с сыном, с женой, это мои проблемы, и никого они не касаются, тем более что жена уже наверняка изложила им свое видение ситуации.

– Ну что, нормально, – гость обвел комнату помутневшим взглядом. – Это ты все сам делал, своими руками?

– Кто же мне будет делать? Конечно, этими корявыми ручонками, – я показал ему ладони в обширных мозолях.

– А ведь в партии тебя считали самым умным, – вступила в разговор гостья. Жена сидела с равнодушным видом.

– Людям свойственно ошибаться, – я попытался отшутиться, однако собеседники были настроены серьезно. Следующий вопрос я уже предвидел.

– Сын на кого собирается учиться?

– Пусть учится на кого хочет, – мое раздражение все усиливалось.

– Как на кого хочет? А тебя это не касается, что ли? Ты должен обеспечить ему учебу, вывести в люди, это же твой сын, – голос гостьи обрел менторский тон. Учительница, директор школы, уж она точно знает, как надо жить.

– Я ничего никому не должен. Сына я вырастил, он вполне самостоятельный, пусть поступает как хочет.

Чтобы прекратить этот тяжелый разговор, я встал и вышел на кухню, нервно закурил. Приятель вышел вслед за мной.

– Нет, ты не прав. Мы обязаны обеспечить детям благополучную жизнь, дать образование…

Он пытается учить меня жизни. Умом приятель никогда не отличался, но мы бок о бок проработали довольно долго, хлебнули всякого, и порывать контакт со своей молодостью мне не хотелось. Я нисколько не завидовал его нынешнему относительному благополучию. В нашем геологическом поселке в прежние времена ходило много разговоров о том, как его жена подстилалась под начальников разного ранга, добиваясь директорства в школе, трехкомнатной квартиры в городе и прочих благ, он же спокойно вкалывал, делая вид, что ничего об этом не знает. Или действительно не знал? Да нет, этого быть не может, просто его такой расклад устраивал, а если и не устраивал – рыпаться он не мог себе позволить, привыкнув находиться под каблуком и на положении примака.

Высказывать ему все это я, конечно, не собирался, не желая превращать нашу беседу в бабью перебранку в стиле «Дурак!» – «Сам дурак!».

Надо просто аккуратно завершить бесплодный разговор, ни его, ни мои взгляды на жизнь уже не изменятся, и трепать нервы друг другу впустую совершенно ни к чему.

– Скажи мне, что такое совесть? – прервал я его нравоучения.

– Совесть? Совесть – это… это… как тебе сказать…

– Совесть – это нравственная категория, позволяющая безошибочно отличать дурное от доброго.

– Ну и что?

– А то, что это самое главное, что мы должны передать детям. Без совести вырастает подонок, с образованием – подонок в квадрате. Ладно, пойдем лучше выпьем, – я затушил окурок и направился нетвердым шагом в зал, при моем появлении дамы прервали беседу, их взгляды обдали холодом. Я налил водку в рюмки, провозгласил:

– За прекрасных дам! Локоть выше эполета! – и опрокинул в себя водку. – Засим позвольте откланяться. Спокойной ночи, – я неуверенно дошел до печи, забрался по лестнице наверх и тут же заснул.

Проснулся уже за полдень с тяжелой головой и сухостью во рту, осторожно слез с печи, с отвращением посмотрел в зеркало. Нет, для таких ночных бдений я уже не гожусь. Все уже встали и теперь фотографировались в зале. Не обольщаясь по поводу своей фотогеничности, я открыл холодильник, достал бутылку «Жигулевского» и с наслаждением прильнул к горлышку.

Обед прошел в незначительных разговорах; со мной держались подчеркнуто холодно. После обеда гости стали собирать вещи, готовиться к отъезду.

– Что, уже уезжаете? – спросил я.

– Да, утром самолет, надо успеть, – приятель, теперь уже бывший, отводил глаза в сторону.

Равнодушно попрощались, жена ушла провожать гостей и дорисовывать для них последние штрихи к моему портрету, я же остался с бутылкой пива. Вот и оборвалась еще одна связь с этим миром, а осталось этих связей – чтобы сосчитать, хватит пальцев на одной руке. Ни один не способен понять другого. Да и о каком взаимопонимании можно вести речь – я ведь сам ничего не понимал.