Читать книгу Темный дом. Самая первая история любви - А. С. Коваленко - Страница 12

Недавнее прошлое

Очень сложно отделить один день от другого, когда каждый день одинаковый. На фабрике один цикл, когда немного светло и когда почти темно. Это день и ночь. Всё давно смешивается в кашу, и сложно сказать, что было вчера, или десять, а может и сто дней назад. Но экраны давали какую-то информацию по этому поводу. И если достаточно этим интересоваться, то всегда можно сделать выводы. Сегодня третий день после дня прощения у планеты. Три дня назад граждане бурно праздновали свой праздник. На экране демонстрировали пышный салют на фоне огромного города, мельком показывали, как граждане ходили в этот день друг к другу в гости. Солидные люди в чёрных костюмах, взявшись за руки, водили хоровод вокруг праздничного шарика, под яркие вспышки фотоаппаратов. Раньше, когда не было экранов, этот день угадывался иначе. В этот день граждане сверху веселились, поздравляли друг друга и говорили громче обычного.

Мы ели, вокруг меня сидело несколько старших и о чем-то вяло спорили. Я был мыслями в себе, думал о своем календаре который вёл зарубками на железной стене. Мне казалось, что подсчёт времени, единственная точка опоры в жизни и условие к разуму. Но, с другой стороны, в этом не было никакого смысла: считай, не считай, всё равно тебя съедят. Я заметил какое-то движение боковым зрением и сразу приготовился к худшему, ведь это мог быть он, желая поквитаться со мною.

Но я ошибался, это был слейв из девятнадцатого. В моем цеху, есть проблемные проходы, с которыми сложно справляться даже мне. Так уж же повелось, что в 19-м вечно льётся кровь. Их всегда было видно, они много ели и всегда опережали всех на несколько кругов в день. Они делали это назло самой жизни, показывая ей, что совсем не боятся её. Они бросали вызов судьбе, и всегда платили за это кровью, они торопились жить, и поэтому умирали раньше других. Сначала я думал разобраться с ними, и не понимал, почему прошлый вождь не приструнил их раньше. Но потом я всё понял. Пока я был никем, они казались мне угрозой, опасной проблемой, которая могла задеть лично меня. Но всё изменилось, когда боги улыбнулись мне. Прошлый вождь держал их около себя, как основную боевую силу. Они были лучшим представительством и защитой, на которую можно было опереться при общении с другими цехами, если не хватало логичных аргументов и древнего путаного свода противоречивых правил от мудрецов. И когда я стал вождем, я ничего не стал менять. Поэтому между нами существовало взаимовыгодное сосуществование: я не мешаю им купаться в собственной крови и умирать, а они делают это же для меня, если мне это необходимо. Многим из них светило хорошее будущее, где-то в дорогих магазинах, а может быть, даже некоторых из них оставили бы для размножения. Если они подойдут под хороший гост, в чём я почти не сомневался, их будут ещё выдерживать пять или даже десять лет.

Поэтому когда я заметил странную возню, то даже глазом не повёл. Я почувствовал, что сейчас что-то будет, слишком тяжелый стал воздух. Пусть эти дурные слейвы соберут свою кровавую жертву, если им угодно, я не против. Непонятное движение тут закончилось, и я выкинул это из головы. Мы уже доедали свою искусственную баланду. Нить матовой еды оборвалась, медленно опала на продольный стол. Тысячи рук, соревнуясь друг с другом за кусок, из последних сил расхватывали остатки еды и уносили их между других тел, куда-то вглубь от стола.

Раздались крики, ругань и звуки тупых ударов, предчувствие не подвело меня. Я повернул голову и увидел, как один из девятнадцатого повалил кого-то на пол и, не зная пощады, наносит удары. Слейва было хорошо видно, его руки вздымались верх, и тяжело опускались вниз, неся боль и смерть. Неистовая толпа, проглотив последние куски, немного расступилась, образовав полукруг вокруг битвы, и взялась за руки. Они медленно пошли по кругу, благословляя криками танец смерти внутри хоровода. Тот, кого били, был полностью скрыт от меня, казалось, что неистовый слейв из 19-го, не помня себя, зачем-то бьёт пол. Слейв из 19-го ежесекундно скрывался из виду, то выскакивал между тел, ведущих хоровод. Бледный электрический свет и тени убыстрившегося хоровода играли мрачно, то погружая битву во мрак, то выводя ее на свет.

Старшие вокруг меня разом подскочили, но я дернул одного из них за руку, и все послушно сели обратно. Лишь один из старших застыл где-то на полпути, в его глазах загорался огонь битвы. Непозволительная роскошь идти против воли вождя. Я с силой потянул его мизинец в обратную сторону, он хрустнул. Ослушник вскрикнул от боли, но его крик утонул в шуме толпы, он тут же сел обратно.

Тот, из 19-го, истошно заорал на всю фабрику:

– Ты высший гост?? Ты? Уже нет! Теперь твоё место в бесплатном обеде для бедных!

Он дико смеялся и наносил удары. На втором этаже что-то происходило. Сначала я почувствовал новое движение в воздухе, потом несколько ламп слегка пошатнулось. По железному мостику сверху кто-то бежал, лязгая железом о железо. Въехал подвесной кран и направил сканирующие прожекторы на нас. Зелёная сетка сканера ползала по поверхностям, обволакивая всех, изучая. По движущемуся хороводу сновали зелёные полосы, тая в тенях. Из крана резко опустились два хомута, и зафиксировались на шее дерущихся, один из которых наверняка уже был мертв. На всех колоннах загорелись индикаторы с надписью: «острый пол» и раздался противный скребущий звук сирены, напоминающий скребущиеся друг о друга листы железа.

Все полы на фабрике имеют маленькие отверстия длинной в сантиметр. Если происходит что-то выходящее за рамки и это видят граждане, из отверстий резко поднимаются острые лезвия на несколько сантиметров верх. Если в этот миг кто-то стоит на полу, то под его ногами лезвия не вылезают. Но поднимаются все соседние лезвия, и с этой секунды, ты полностью обездвижен, любое не правильное движение, чревато очень серьезными порезами. Острый пол в целом безопасен, если не двигаться, но если начать это делать, то соседние лезвия уже не уйдут под пол и ими можно очень хорошо так порезаться. Лезвия не очень совершенны, иногда бывают сбои, соседние вылезшие лезвия могут задеть ногу. Поднявшись вверх, они так и будут стоять, до тех пор, пока тревога не закончится. Поэтому каждый старается занять место на возвышении, а не на полу, но об этом обычно вспоминают поздно, и далеко не все.

Хоровод вмиг рассыпался и каждый попытался отдалиться от него, насколько это возможно. Несколько приглушенных стонов свидетельствовали о том, что кого-то лезвия всё-таки задели. В такие моменты время тянется мучительно долго. Кажется, что в таких позах ты будешь находиться целую вечность. Обычно это длится какое-то томительное время, и затем пол становится безопасным, когда граждане теряют всякий интерес к произошедшему.

Но случилось что-то и ряда вон. Спустя некоторое время в наш цех со стороны общего коридора вошло несколько граждан, впереди них тяжело шагал главный селекционер нашей фабрики. Не обращая на нас ровно никакого внимания, они, не торопясь, прошли к застывшим дерущимся. Тысячи голов бесшумно повернулись в сторону вошедших и впились в них взглядами. Начавший драку, сидел сверху на бездыханном теле другого и с интересом смотрел по сторонам.

Я обратил внимание на обувь граждан. Тяжелые ботинки с железными подошвами ступали прямо поверх лезвий, не давая им попадать внутрь. Необходимая вещь, для моего побега отсюда.

Тысячи глаз пристально провожали старого селекционера и нескольких охранников с оружием. Главный селекционер с интересом смотрел на дерущихся и остатки хоровода, находясь на почтительном расстоянии. Он вздыхал и что-то говорил сам себе в полголоса. До меня донесся лишь обрывок его речи:

– Ну, что ж вы так, нет ребята, так дела не пойдут.

Селекционер потерял к ним всяческий интерес, распрямился и осмотрел всех нас, потом обратился к охранникам:

– Утилизировать.

Он был похож на скелет. Его маленькие круглые очки почти впивались в переносицу, большие пытливые глаза и халат не по размеру дополняли картину настоящего селекционера. Руки его тряслись, и он старался держать их в карманах халата. Карманы при этом ходили ходуном. Сколько же он прожил?

Один из охранников показал жест крану, это было что-то типа «поднимай и увози». Кран без промедления натянул хомуты верх, моментально сломав шею ещё живому и уже мертвому. Их тела быстро улетели вверх. Несколько капель мочи золотыми брызгами упали на стол. Эхо прощаний погибшего организма. Я смотрел на эти отработанные остатки былой жизни. Они падали снова и снова перед моими глазами, раз за разом. Одна, вторая, третья капля разбивались об стол, передавая нам прощальный привет от уже мёртвого хозяина. И вся наша жизнь – моча, несколькими каплями она разольётся по столу, за которым будут питаться уже совсем другие. Свобода пахнет мочой, ведь теперь они мертвы и свободны. Граждане скрылись в общем коридоре, через несколько минут лезвия опустились, вернув нам привычную свободу.