Читать книгу Темный дом. Самая первая история любви - А. С. Коваленко - Страница 3

Настоящее время

– Дедушка же был астронавтом…

Она не унималась, щёки покраснели и высыпали маленькими точками, прекрасное лицо пылало яростью молодой, но, по правде сказать, ещё не умудрённой жизнью девушки. Девушка не привыкла, когда ей отказывают, особенно, если это делают самые близкие и дорогие люди.

А ей очень активно отказывали:

– Стейси, милая. Был. Тут ключевой момент, что он БЫЛ астронавтом. И дедушка был им очень много лет назад.

Она с жаром парировала:

– Ну, может у него остались знакомые, коллеги из центра управления полетами, я не знаю…

Рассудительность мужского голоса была неумолима:

– Опять же, если они и остались, то остались у НЕГО, а не у меня.

Высокий мужчина неопределенных лет быстро выходил из себя. Когда он нервничал, он постукивал подушечками пальцев по столу, и это было вестником скорой бури. Зарозовевшие щёки с точками появились и у него, ведь именно от него они и передались юной и очень упрямой девушке. И по-женски приметив перемены в высоком мужчине, Стейси решила зайти с другого фланга:

– Па, я тебя часто о чём-то прошу?

– Милая, займись лучше обучением в своём, уже, между прочим, оплаченном колледже.

Стейси заорала на весь дом протяжное: «М-А-А-А-М!». Отец неприятно поморщился и перестал отбивать такт пальцами. На зов почти сразу же пришла мама, но перед тем как заговорить, она торопливо подошла к окнам гостиной, отодвинула смешные бежевые занавески с красными цветочками и убедилась в том, что окна плотно закрыты. Так соседям меньше «корма» для сплетен. После чего она внимательно и строго осмотрела своего мужа, с нежностью и строгостью тоже – на свою единственную дочь, после этого примирительно сказала, как ни в чем не бывало:

– Что ты кричишь, как на день прощения у земли, милая?

– Папа не хочет мне помогать!

– Ты уже взрослая и ты прекрасно понимаешь, что не хочет и не может – это две большие разницы.

Стейси замолчала, обиженно сморщив прекрасный носик и нервно перебирая какую-то салфетку в руках. Она дочь своего отца, и от него привычка теребить что-то в руках в моменты высшего нервного напряжения. Сморщившись, бедная салфетка, превратившись в трубочку, уже начинала рассыпаться в руках.

Отец взял инициативу на себя и тоже примирительно сказал:

– Послушай милая, в десятый раз тебе говорю, не осталось у меня знакомых. Сам я космос не очень, а у дедушки, наверняка и знакомых-то в живых никого уже нет, столько лет прошло.

Стейси оставила в покое измученную салфетку и с отчаянием оглядела нежно-светло-голубую гостиную с любимой с самых ранних лет старомодной мебелью. Привычные ещё с детства, милые цветастые подушки на диване и креслах, были сейчас совершенно равнодушны к её беде. Она оглядела круглый чёрный стол, большой экран на стене, портреты семьи и дальних родственников, прославленного дедушки в белом старом космическом скафандре со шлемом в руках на синем фоне. Даже сам дедушка с фотографии сейчас смотрел на неё хоть и с доброй иронией, но ещё там сквозило безразличие.

Стейси уже почти сдалась, теперь она решила применить «ядерное оружие», как тогда в далёком детстве, это срабатывало два или три раза:

– Па, я сама туда никогда не попаду…

Но отец жестоко её удивил. И тут она поняла, что детство окончательно и бесповоротно закончилось. Он произнёс не то, что она хотела услышать:

– Мы оплатили твой колледж, и ты будешь дипломированным поваром!

Стейси стало по-настоящему обидно, ведь она всегда была довольно самостоятельной девочкой, по крайней мере, как сама она считала про себя и говорила подругам. Частично она сама заработала на свой колледж, и вообще всегда была сама по себе, этакая «эмансипе». Чем она очень гордилась, и так или иначе, всегда показывала это миру. Но первый раз в жизни, когда ей была по-настоящему нужна помощь родителей – самых близких и любимых людей, они не хотели, явно не хотели ей помогать. Конечно это все пустые отговорки, что нет знакомых и так далее, ведь папа всегда мог помочь ей через свою работу. Отец Стейси, руководил одним из средних подразделений огромной промышленной корпорации, которая занималась производством различных комплектующих, в том числе и для космической индустрии.

Она злилась не на них, хотя на них она тоже злилась, она скорее злилась на себя. Её выводило из себя, что она так долго не знала, чего хочет на самом деле, а когда узнала, было уже поздно. Её злило, что её судьба закрутилась не в ту сторону, а начатый ей не так давно самостоятельный путь пролёг не через те места. Она злилась на всё вокруг: на эти отвратительные старомодные занавески, диван с продавленными секциями, с множественными мерзкими подушками, от которых рябило в глазах. На дедушку с иронической улыбкой, которого уже не было больше двадцати лет в живых, она злилась особенно сильно. Она злилась на саму жизнь и судьбу.

Все её козыри и нерушимые аргументы подошли к концу, и уже больше от досады, не надеясь на победу, она заявила родителям:

– Это моя мечта, я поняла, что рождена именно для этого!

На её удивление, обычно привычные для её отца, слова произнесла мама:

– Стейси, дорогая, твоя мечта меняется каждые несколько месяцев, наверняка через какое-то время ты будешь мечтать о чем-то другом. Более… эээ… реальном.

Голос мамы был мягок, но повелителен. Стейси начала вредничать, уже совсем не надеясь выиграть хоть что-то из этого семейного скандала, который она сама начала и она же проиграла:

– Нет, не поменяется.

– В кого же ты такая упрямая, милая?!

– В дедушку я такая упрямая.

Случайная фраза Стейси про дедушку, сказанная вот так, как кинутая собаке – кость, зажгла какое-то противоречивое чувство в её душе. В её глазах разгорался пожар, потушить который уже никто и никогда не сможет. Её мама, угадав в роковой фразе дочери, огненное зарево большого пожара, который уже поднимался над горизонтом, сильно испугалась. В дочке просыпался отец её мужа, упрямый и вздорный старик, который шёл до конца, и ничего не боялся. И, в конечном счете, таки, старый дурак, добился своего, побывал в космосе. От одной сказанной фразы вся ситуация начала выходить из-под родительского контроля, мать уже чуяла угарный газ. Ложная победа над своим ребенком, естественно дочке же во благо, таяла прямо на глазах.

Надо было предпринять что-то экстренное:

– Это не безопасно, Стейси! Не думаешь о себе, подумай о нас с папой, мы поседеем. Я не переживу этого! Ты хочешь, чтобы твоя мама умерла от разрыва сердца или сошла с ума? Ты слышала, что младший из Коллинзов, разбился насмерть, а он еще только стажировался.

Стейси закатила глаза и стала изучать круглый торшер посередине гостиной. Она уже не очень-то слушала маму. В ней пробуждалось дедушкино упрямство на грани глупости и желание идти до конца, во что бы то ни стало. Тут же она решила начать свою новую жизнь, с отстаивания своей правды:

– Все очень безопасно, ма! Даже сам гражданент вчера говорил про это, что мы должны быть сильными, должны быть вместе, вперед к звёздам, и всякое такое…

– Но родителям Фреда теперь…

Стейси перебила маму:

– Ну и что теперь?! Тысячи граждан каждый день гибнут в дорогах, что теперь, пешком ходить?!

Родители грустно посмотрели на Стейси. Всё-таки какая ещё их дочь юная и наивная, ведь сама не знает, чего хочет. В безрассудном чаду юношеского максимализма, назло своим родителям подвергать себя такой опасности могут только глупые дети.

Разговор продолжался очень долго, но в целом ходил по одним и тем же рельсам. Стейси капризничала и убеждала всех и больше всех – себя, скандалила и стояла намертво. А родители не могли, не хотели ей помогать, ведь Стейси слишком часто меняла свои увлечения и желания. Родители всегда поддерживали её во всех начинаниях, но в этот раз это слишком. И они тоже встали намертво. Неразрешимый конфликт разных поколений и страх за своё единственное чадо, казалось, заставляли их говорить на разных языках друг с другом. В какой-то момент Стейси поняла, что всё это совершенно бесполезный разговор, у неё уже давно высохли слезы и гудела голова. Стейси хотела свободы, и она знала, чувствовала это где-то глубоко в душе – свобода в космосе.