Читать книгу Два мира – 2 - А. Я. Миров - Страница 11

Утро настигло в крепких руках медсестры, настойчиво трясущей меня за плечо.

– Вставай, соня. Уже все в буфет ушли.

Я кивнула, сильно стиснув зубы. Всё-таки к приятному быстро привыкаешь, а разговаривать – это не просто приятно, это самый пик выше названного ощущения.

Завтрак, как и любой приём пищи в здешних краях, пропускать было возможно, если ты выписан ещё вчера. В остальных случаях будь готов к пищевому труду и ложечной обороне. Ножи и вилки нашему контингенту были противопоказаны, как и любые предметы с намёком на лезвие и остроту.

Столовая поглощала своей стерильной белизной проголодавшихся адептов душевного страдания, которые не имели желания контактировать друг с другом как в пределах едальни, так и вне её стен. Под характерные звуки массового умерщвления уже и без того неживой пищи в голове бегали эпизоды моего вчера.

Всю ночь мы играли с Катариной в пинг-понг из своих незавидных положений. Но если мои подачи были некрепкими за счёт позабытой жизни до больницы, то партнёрша уверено накидывала печальные факты из своей биографии.

Родилась Катарина в семье архитектора и кандидата исторических наук. По симпатичному стечению обстоятельств обе ипостаси тягала на себе её мать наряду с прямыми обязанностями родителя. Отца Катарина никогда не видела, только знала, что он сознательно отказался от семьи во имя свободы, которой мужчины так любят именовать безответственность и прочий блуд.

Маленькая Кати была невероятно любознательным ребёнком, как говорится – не по годам да не по материальным ресурсам. Её мать в статусе одиночки вынужденно перемещалась по городу вместе с ней, поэтому Кати с ранних лет была вхожа не только на работу к родительнице, но и в частные компании и общества, где коротали свой досуг такие же брошенные леди.

Пристрастившись к психологии экс-замужних, волею судеб эмансипированных женщин, Катарина при получении паспорта решительно отказалась от отчества в угоду матчества. Надо сказать, обычно скупая на эмоции родительница сильно растрогалась, когда паспортное учреждение выпустило из под своего документовыдающего крыла новую гражданку России – Валаамову Катарину Изольдовну.

Так и жили мать с дочерью душа в душу: Изольда Генриховна развивала бизнес, чтобы гадким «мужичонкам» не повадно было этот мир считать своим, а Кати самобразовывалась в удовольствие, благо финансовое состояние их исключительно женской семьи позволяло.

Всё шло своим феминным чередом, пока однажды томным вечером, вымоченным в негромких звуках классической музыки, к Кати ни заявился её папА. Да не просто так заявился, а прям через стену. Поскольку своего родителя мужского пола Катарина никогда не видела, то поначалу она грешила непосредственно на немецкого композитора, чьи произведения сопровождали её в тот час. Однако мужчина, несмотря на свою полупрозрачную оболочку, уверенным голосом воспроизвёл сакраментальную фразу «Катя, я твой отец!».

Неизвестно, что конкретно удержало Валаамову младшую от падения в обморок и объятий всем известного Кондрата: то ли недопустимо неправильное сокращение её гордого имени Катарина, то ли банальный женское любопытство.

Стеснительной Кати никогда не была, поэтому прямо в мутный лоб спросила призрака:

– Чего тебе?

– Катенька, доченька, я извиниться пришёл.

– Я тебя не прощаю, уходи!

– Так в том-то и дело, родная, если ты меня не простишь, я не смогу уйти. Не пускают меня там, – призрак папА многозначительно поднял указательный палец вверх. – Говорят, пока тебя не помилует самый родной человек, болтаться тебе, Фёдор, между тем светом и этим, как известной субстанции в ледовом отверстии.

Неожиданно рано вернулась Изольда, будто по зову материнского сердца, и отец Фёдор, едва заслышав лязг ключей, ретировался с глаз своего самого родного человека. Катарина положила, что раз дело к полуночи, то и не случалось ничего такого. Подумаешь, мало ли, что присниться может.

Но лессирующий папа пожаловал и на следующий день в уже предусмотрительно светлое время суток. Через неделю таких прозрачных визитов Катарина сдалась, бросила отцу «я прощаю тебя» и приготовилась жить дальше, как ни в чём ни бывало. Однако к вечеру угрюмое очертание родителя вновь предстало перед её взором:

– Дочка, не принимают меня.

– Опять ты! – Катарина гневно опустила пустое глянцевое чтиво на колени. – Я так больше не могу! Надо срочно что-то с этим делать!

– И я, и я не могу! – закивал воздушный родитель. – Но они говорят, что ты взаправду должна меня простить. Чтоб от сердца.

– Да, и от сердца мне тоже надо что-нибудь принять. Если уж голову не спасти…

– Катенька, доченька…

– Да ты достал меня. Сгинь!

– Не могу, родная. Рад бы.

– Тридцать лет тебя не было. И нет же, не жилось тебе нормально – помер!

– Прости, Катенька…

– Не прощу! – Катарина от злости ударила ни в чём не повинный пуфик ногой. – Не могу. Пыталась, но не могу! – она, обессилев, оседлала потерпевшую мебель.

– А мама твоя эклеры тебе несёт. Твои любимые.

– С чего ты взял? Да и рано, даже семи ещё нет.

– Только она ключи опять потеряла. Ну ты же знаешь Изольду, в этом она вся: только о работе думает. Бывало… – не успел Фёдор закончить мысль, как в дверь позвонили…

Закусывая горький имбирный настой заварным пирожным с кремом, Катарина неожиданно поняла, чему она хочет посвятить свою жизнь. Не зря же она столько книг на эту тему перечитала, желая хоть как-то разбавить тонкую поэзию Цветаевой и калорийные афоризмы Раневской.

Всё! Решено! Она экстрасенс!

Благодаря подсказкам полуземного папы и собственной вере в свои неземные силы Кати скоро обзавелась успехом у страждущих до мистики и чудес. Но стоило только оформить ИП и снять офис в центре столицы, как Фёдор неожиданно не пришёл.

Сообразив, что и привидениям нужны отпускные, индивидуальный предприниматель Валаамова деловито просматривала объявления в поисках ассистента: не чета известному экстрасенсу лично на приём болезных записывать. Но папа не явился ни завтра, ни послезавтра, ни через неделю. Катарина разумно оценивала свои способности, понимала, что на голом артистизме долго не протянет. Закрывала офис, клятвенно заверяя себя и гипотетического помощника в краткосрочности перерыва и всенепременном возвращении.

Как известно, свято место пусто не бывает, и на замену родителю непрошено явилась хандра. Не долго размышляя, Кати устремилась в чертоги гостеприимной психиатрической больницы, благо её главному врачу она наколдовать таки успела.

Отделение для вип-клиентов с полным пакетом разнообразных услуг санаторного характера помогли вчерашней магине смириться с потерей своего главного волшебного атрибута.

– Простила я его, Пусечка, понимаешь? Он же мне глаза раскрыл на мою сущность!

Покидала стены душевной лечебницы, излучая гармонию и любовь ко всему живому. Особенно к живому! Но едва в знаковом жесте для такс вскинула руку, как непроизвольно вскинулась отходящая от ботулотоксина бровь: около Катарины заискивающе отирался полупрозрачный незнакомый товарищ в строительной каске.

Скромному работяге Семёну требовалось ровно тоже, что и когда-то её отцу – закрыть свою миссию на этой земле. А конкретнее – наказать брата, искренне угощавшего Сёму ложными опятами в целях завладения общим наследством. Пока Кати искала пути к справедливости, робкий строитель помогал в делах её магического ИП.

Потом Катарину долго навещал библиотекарь Иннокентий, успевший получить инфаркт раньше, чем взаимность от постоянной читательницы Людмилы. Далее приходил беспрерывно матерившийся бизнесмен Костик, страстно желавший помочь детскому дому, из которого он в своё время вышел. За ним последовал учитель информатики Алексей Алексеевич, по молодости укравший у лучшего друга значок с изображением В. И. Ленина, а по зрелости стыдившийся как своего поступка, так и самого вождя.

Всё текло своим магическим руслом: дело медиума Кати процветало, добавляя весомую копеечку на банковский счёт. Благополучно завершив пребывание своего очередного магического ассистента между небом и землёй, Катарина пришла домой и в прямом смысле оглянулась на свою жизнь: большая дорого обставленная трёшка с одинокой дорого вложившей в свою красоту женщиной. И больше никого!

– Пусь, эти мёртвые мужики всё шляются и шляются! Вот ты скажи, как мне в этой полудохлой толпе найти себе живого? Как завести хоть кого-нибудь непрозрачного, когда вокруг постоянно одни половозрелые касперы трутся?!

Так было положено начало конца межмирового общения: Катарина, дабы избавится от видений из мира мёртвых, пошла по проторенной дорожке в мир живых, но душевно страдающих. Перечислив некоторые из накопленных экстрасенсорным путём средств на нужный реквизит, она снова поселила себя в знакомую психиатрическую больницу.

– И ты знаешь, они перестали ко мне приходить! Правда, от местных витаминов постоянно хочется есть и спать, но, поверь мне, это гораздо приятнее делать, когда на тебя не пялятся блёклые глазницы.

Пока я дожевывала распаренный молоком рис, в нашу столовую не для випов спустился Александр Антонович. Брезгливо поводив оптикой по кушающему пролетариату, он наконец-то обнаружил то, что искал:

– Марселина, доброе утро. Как себя чувствуете?

Я кивнула, стараясь не расплескать содержимое ротовой полости.

– Как спалось? Кошмары не снились? – Жуков внимательно смотрел мне в глаза.

Я замотала головой в отрицательных показаниях, попутно недоумевая от происходящего.

Как я уразумела из доверительных сплетен Эвелины с другими медсёстрами, Александр Антонович лечит исключительно платёжеспособных клиентов, которые и пищу принимают в другом корпусе, всякие процедуры могут и позволяют себе ежедневно, да и болеют чаще номинально, чем действительно. Но строгая главврач Виолетта Анатольевна справедливо решила, что не всё Жукову платники, и опациентила перспективного молодого специалиста человеком из простого народа, то есть мной.

– Тем более и случай интересный, вам будет полезно для диссертации.

Пусть Жуков и не разделял взгляды главврача, однако и от революции счёл нужным воздержаться. Предпочитал ограничиваться короткими встречами раз в неделю и назначением «витаминок», как их называла Кати.

– Марселина, если вы доели, пройдёмте в мой кабинет.

Послушно следуя за психиатром, я незаметно сорила вопросами в каждый вычищенный больничный угол: зачем моя бюджетная персона вдруг понадобилась Жукову до такой степени, что он аж порог столовой переступил, хотя в обычной своей врачебной жизни обходит её за этаж, а то и за два? Что такого могло случиться? Может, я чего-то не помню?

– Марселина, – Александр Антонович заботливо открывал свою новую дверь, – Вчера мы не смогли с вами побеседовать, поэтому, если вы не возражаете, сделаем это сейчас.

Я, непроизвольно округлив глаза, замотала головой из стороны в сторону. Интересно, а что бы он предпринял в случае моих активных противлений? Согласно проводил бы меня обратно за столик и попросил ещё рисовой каши за свой счёт?

Мы вошли в кабинетные владения психиатра А. А. Жукова, я села на положенное для беседы место, а врач остановился у своей достопримечательности в петлях. Задумчиво держась за блестящую ручку своей красавицы – двери, Александр Антонович словно принимал какое-то значимое для них обоих решение. Мысленно достигнув нужного консенсуса, он отпустил трофей в чертоги косяка.