Читать книгу Два мира – 2 - А. Я. Миров - Страница 2

Деревья поддались осеннему разврату, без стыда и совести раскидывали листья по унылой столице. Понурые облака задымили небо, проглотив с большим аппетитом маломальскую надежду на слабый просвет. Через стеклопакет в мой кабинет начальника отдела как нерадивая медсестра, болезненно и быстро, город на букву М впрыскивал инъекции от жизнелюбия. Одна большая майорская звезда на погонах симметрично отражала всю унылость бытия изнутри Управления.

Думать хотелось ни о чём. Непреодолимое соитие серости скепсиса и тоскливости стоицизма утрамбовывало всякую мысль, дерзнувшую родиться в черепной коробке, обратно в подсознание. Я не люблю этот мегаполис. Я не люблю его жителей. Но по странному стечению обстоятельств я должен защищать покой одного от преступных умыслов других.

Теперь понятно, почему Верес так усердно соучаствовал в каждом деле, хотя кресло главного предполагает активный контроль и пассивные действия. Каждая трещинка этой комнаты излучала мёртвую скуку и полуживые амбиции. Я не планировал становиться начальником. Не так скоро. Видимо, поэтому внезапно свалившаяся должность так угнетает и не так воодушевляет, как должна бы.

Отлаженный механизм отдела работал по своему давно выверенному биоритму. Любое вмешательство извне только раздражало маленькие винтики и большие шестерёнки. Поэтому мои трудовые будни протекали в бесконечном чтении стандартных отчётов и раздаче автографов поверх чужих предложений. А дома ждала привычная Алина, которая имела место там, потому что так надо:

1) ей, ведь она думает, что любит меня;

2) моим родителям, они же мечтают о внуках;

3) её родителям, смотреть пункт 2 часть 2;

4) моему руководству, упорно представляющему начальника отдела человеком не свободным от уз Семейного кодекса Российской Федерации.

По мнению всех этих людей, особенно носителей больших звёзд на погонах, отметка ЗАГСа в деле обязательно раскроет мои достоинства, утопив возможные, но нежелательные недостатки. Дефективная логика. Слишком это пошло – прикрываться законной сожительницей во имя карьерной свободы. И не такой уж женщины и слабый пол, раз владеют столь внушительными ресурсами по преобразованию одинокого, а значит несостоятельного мужчины, в перспективную женатую состоятельность. Или это признак социальной щедрости? Если уж я вынужден делить свою заработную плату с кем-то, кроме своих потребностей, то и тебе, мой друг, непременно нужно проникнуться браком.

Стало быть, мужская женатая солидарность плавно сочетается с общеженским стремлением к свадебному торжеству. Но тут я способен понять желание союза с тем, кто лучше тебя, как желание пути собственного развития под опытным началом. Однако у слабого пола сильной стороной здесь выступает атмосфера белых тканей, белых голубей и белых подарочных конвертов. А качество единственного представителя чёрного цвета, жениха, нивелируется в погоне за качеством тамады, фотографов и прочей свадебной обслуги.

И все как-то по-своему выигрывают: муж получает полное моральное право на уважение женатых коллег и любовницу, жена – насыщенные снимки с мероприятия, которыми обязательно всю жизнь тыкать в лицо менее удачливым подругам. И знакомым. И незнакомым тоже, потому как собственное счастье – оно для того и случается, чтобы швыряться им в тех, кто по доброй воле не желает быть счастливым.

Хотела ли Мася говорить своему избраннику «да» в плену тюлевой фаты при важной женщине, умаянной высокой причёской, под нетрезвый гул родных и близких? Или ей вполне достаточно находиться рядом с тем, кого она считает достойным? Сейчас эта информация из области уничтоженной по сроку давности. Последний раз, когда я вынужденно посещал ту больницу, Леонова находилась всё на том же уровне мировосприятия. Хотя при первом столкновение с её новой формой поведения, я думал, что это быстро пройдёт. Я даже боялся, что это пройдёт, и мне надо будет что-то делать с тем, что она видела, и с тем, о чём она могла догадаться.

Марселина нелепо прислонялась к стене, словно кусок оторванных старых обоев. Увидев меня, она улыбнулась с абсолютно бессмысленным посылом. Когда Леонова заговорила, я подумал, что у меня сбой в слуховой системе. Она выбрасывала изо рта ошмётки слогов вперемешку с куцыми звуками. Будто животное пытается имитировать человеческую речь. Это было отвратительно. Она была отвратительна. Меня коробило, когда врачи позволяли себе использовать в её адрес эпитет «ваша девушка». Не моя! И не девушка! Животное. Животное, за которое я заплатил персоналу больницы. Чтобы животное оставалось животным.

Сумасшествие похоже на реку, которая совершенно причудливыми образами разливается по сознанию «утопающих» и «утопленников». Верес вёл довольно адекватный образ жизни, вопреки помешательству на букве «М». Если бы я его не остановил, он продолжал бы технично зачищать город от всех тех, чьё имя начинается с неприятной ему литеры. В дальнейшем он начал бы окончательно захлёбываться в одержимости, а это вело к устранению всех, кто имеет триггер-букву в имени, фамилии, принадлежности к городу, нации… При этом Кирилл Николаевич казался здравомыслящим и вменяемым человеком. Настолько здравомыслящим, что даже я его уважал. Настолько вменяемым, что даже я не смог разглядеть в нём эту «реку», пока меня не коснулось её волной.

Этот факт пошатнул моё сознание. Первое время в каждом давно и недавно знакомом я искал признаки маньяка. Известно, кто ищет, тот всегда находит: в любом встречном мне виделись задатки серийника. Не убийцы, который дерзнул однажды, не преступника, дерзившего от случая к случаю, а персону, могущую с этой грешной земли на тот свет отправлять оптом.

Каждый из вас ненавидит людей, что посмели заиметь отличительные признаки в своей внешности: будь то лишний вес, слишком высокий или слишком низкий, по вашим меркам, рост, выдающиеся уши и прочая неэстетика в области лица или тела, вроде татуировок и пирсинга. Раздражает, оскорбляет, выводит из себя, дестабилизирует малейшая разница между твоим предоставлением о мире и видимыми обстоятельствами. Вот этот бесит излишней смелостью жить, как того не хочет и не может основная масса по имени Общество. А вот тот нервирует гнусной слабостью: ведь надо уступить это сидение недужному, хотя самому после насыщенного трудового дня безмерно приятно занимать «места для инвалидов и беременных женщин».

Нет, не ты и не ты не пойдёте убивать тех, кто заплыл за буйки вашего мировоззрения. Нет. Нет решимости. Нет уверенности в праве строить свой мир тем более таким неправильным способом. Вы слишком привыкли унижаться в обстоятельствах, унижая прямо и косвенно раздражающие факторы. Отважившись нарушить неприкосновенность на словах этого достойного, вы потом сами себя раскрошите чувством вины и ощущением несправедливости до состояния праха. Вы не люди, вы тлен. Вы в ещё более уродливой оболочке, чем объект вашего осуждения. Любое ваше преступление будет понято и раскрыто, хотя бы из-за вашего тщеславия: рискнув однажды сделать шаг из толпы, вы непременно обернётесь к привычному стаду, чтобы долго, муторно и сбивчиво доказывать каждому скоту своё человеческое превосходство.

Верес не был тщеславен, он искренне хотел уничтожить мешающих ему жить. Его ошибка в том, что он не смог распознать нелогичность своих мысленных построений.

А в чём же моя ошибка? Почему я не смог узнать в нём маньяка? Я отрицал наличие сумасшествия в любом взрослом мозге или я наделил взрослостью мозг сумасшедшего ребёнка?

За окном деревья бросали листья под ноги всем прохожим. Растениям простительна эта неразборчивость, людям – нет. Я до сих пор не смог простить себя за то, что ошибался в Вересе. Я это исправлю. Если взрослый человек падает, значит его цель требует от него низкого старта.