Читать книгу Сердце Родины. Серия «Фронт Культуры» - Аджиджиро Кумано - Страница 6

За несколько дней, проведенных вместе в одной палате кардиологического центра, эти четверо уже достаточно хорошо узнали друг друга. Неловкость знакомства, первый обмен общей информацией были позади. После ставшего привычным раннего подъема и завтрака шли стандартные процедуры по измерению смешливыми медсестрами температуры и давления, приёму лекарств и повторению списка предоперационных процедур, которые были строго расписаны. Только к завтраку у мужчин появлялось время немного отвлечься от рутины медицинского учреждения и поболтать о чем-нибудь.

– Признаюсь честно, – покачивая ногой начал Артур, – к врачам хожу очень редко, исключительно когда уже надо завещание подписывать. Многих вещей просто не знаю. Давление там, тромбоциты, лейкоциты… То есть вроде как знаю, но на самом деле не знаю. И это бесит врачей. Судя по их вопросам, я должен отвечать как фашист перед Гитлером. Быстро, точно, слепо. Щелкнув каблуками, выбросив руку вперед и вверх.

Собеседники разразились хохотом от нарисованной сцены с фашистом, разбавленных деталями в виде характерных поз и жестов.

– Нет, серьезно, – не мог угомониться блогер, – я обычный человек! И к врачу иду, когда совсем плохо и зачастую поздно. Не люблю я мотаться по поликлиникам. У меня к людям в белых халатах классовое предубеждение.

Ринат Олегович прокомментировал, улыбаясь:

– Весело. Ну, это ты пока молодой. Со временем так хорошо узнаешь все свои болячки, что на приеме у незнакомого врача начинаешь устраивать научный диспут, пугая глубиной познаний в медицинской терминологии и методах лечения. Иногда даже выигрывая спор.

Тут вмешался Тельман Газизович, задумчиво глядевший в потолок. Он почесал грудь и стал рассказывать свою байку.

– Мне, из-за дикой постоянной головной боли и головокружений, врач назначил МРТ. Я спокойненько попёрся в Центр нейрохирургии. Бодро, одухотворенно и целеустремленно, значит. Вы проходили МРТ? – неожиданно повернувшись набок, он спросил товарищей по несчастью с веселой ехидцей.

Гарин и Давлетгереев покачали головами. Только Тимур Алиханович, едва улыбнувшись, утвердительно кивнул.

– Так вот… Это такая большая труба с приборами. Меня положили на дощечку и стали впихивать в нее. Честное слово, я сразу засомневался, что влезу, но подумал, что накручиваю себя. Оказалось, был прав. Я застрял! А у меня клаустрофобия.

Все засмеялись, а писатель, продлевая удовольствие слушателей, продолжил свой рассказ:

– И тут с криком: «Я горел в танке!», я стал вырываться из этой чертовой трубы. Хорошо хоть врачи попались понимающие и меня шустро освободили. Признаюсь, было неприятно от ощущения, что меня, зажатого, продержат там минут двадцать. Так и выскочил из кабинета. В пелеринке, из-под которой торчали наружу все мои прелести.

Пациенты палаты от души посмеялись над воображаемым образом полуголого Тельмана Газизовича.

– А вы замечали, что болезни потеряли свои привычные очертания и…, как бы это сказать…, привычные методы борьбы с ними? – спросил, улыбнувшись, Тарханов. – Вот раньше как было? Все ясно. Все понятно. Если дизентерия, то горшок, черный чай и сухари. Или простуда. Тогда мед, лимон, варенье, банки и горчичники. При ангине – молоко, масло, мёд. Полежал пару дней. А сейчас? Месяц назад запершило горло. Через неделю сопли потекли. Потом кашель начал мучить. И вот ты тут, в больнице. И готовишься почему-то к клизме.

– Ну, знаете…, – вмешался Давлетгереев. – Раньше-то и медицина была на совершенно другом уровне.

Писатель, разгоряченный беседой, присел на краешек кровати, хлопнул себя по коленке.

– Да ладно совок вспоминать. Там, если честно, хорошего мало было.

– Скажу честно, и сейчас ни черта не лучше, – снова отозвался Давлетгереев. – Если судить по качеству и количеству нормальных и чистых туалетов, то не то, что в пятьдесят развитых стран не войдем, а останемся в пещерном веке. Можно сказать, только с деревьев слезли.

– Вы преувеличиваете, – возразил Тимур Алиханович, считавший своим долгом поправлять «сокамерников», вечно подтрунивавших над государственными делами. – Да и с каких пор государство должно за сортирами следить? Это дело частников.

– Ну да, понятное дело, вам не до них. Туалеты-то – это базис. А вы у нас – надстройка, – Тельман Газизович смешно изобразил нечто вроде поклонения монарху, – и бизнес, по-вашему, только навар гребёт. Лопатой.

– Подождите, – Тарханов в который раз пустился в разъяснения политики «партии и правительства», но пациенты стали отмахиваться от него.

– Да ладно… Хватит нам мозги пудрить, – с упреком высказался Ринат Олегович, уставший от дискуссий. – Лишь бы у народа последний кусок отобрать. Заколебали. Ничего не сделано, а шуму…

– Как это не сделано? – с вызовом спросил госслужащий. – Вы не видите общей картины. Да, соглашусь, сейчас сложно. Времена тяжелые, но мы делаем все возможное…

– Началась политинформация, – Артур откинулся в кровать и отвернулся к окну.

Писатель с усмешкой посмотрел на демонстративно отворачивающегося молодого человека и с укором сказал ему в спину:

– А, между прочим, вам, представителям молодого поколения, как раз и надо слушать умных людей. А то такую чепуху пишете, что диву даешься. Кто это читает?

Гарин развернулся и дерзко посмотрел на Султанова.

– Между прочим, – передразнивая мыслителя, ответил он, – нас как раз таки и читают. В социальных сетях тысячи людей. Если не миллионы. В отличие от вас, уже никому не нужных «ровесников Октября», блин…

И все поняли, что парень наступил на больную мозоль пожилого человека, который побагровев, мгновенно взорвался целой тирадой о роли и «месте классической интеллигенции в жизни общества», о «непонимании молодежи усилий современных по-настоящему пишущих людей» выразить свои взгляды на жизнь.

Этот спор вспыхивал не впервые, часто демонстрируя глубокую пропасть между поколениями и социальными группами. Дискуссия то возгоралась, то резко затихала, то съезжала на юмор и смех, но постоянное тление главной темы чувствовали все.

– Вот закончат, Артур, твоё обследование, поставят на учёт, и отправишься ты писать дальше всякий бред. Встал не с той ноги, посрал не туда, пожрал не то, что давали, – махнул на Артура рукой Тельман Газизович и попытался сплюнуть, но передумал. – Вашим писулькам одна дорога – в вечное забвение!

– А чего вдруг именно нас в забвение?! – возмутился юноша. – Я-то моложе буду. Вот как раз старикам у нас туда дорога. Не останется о вас никаких следов ни в памяти народной, ни – в цифровой.

Писатель окончательно разозлился и все-таки сплюнул.

– Да вы, блогеры, больше пары абзацев и написать по-человечески не можете. Как можно вас рассматривать выразителями чаяний человеческой души?

– Знаете, какая сейчас душа у людей, такие и выразители. Не хуже других. Скорее всего, даже лучше. Ведь именно нас сейчас слушают. Мы выражаем мнение большинства. И не глупым повторением политинформации, как вон, чиновники, а смело поднимаем темы.

Тут уже не выдержал Тарханов.

– Какие темы вы поднимаете? Базарите много. Шум поднимаете, а как надо выйти и почистить снег хотя бы у своего подъезда, то сразу начинаете призывать власть помочь или вмешаться.

– Извините, но люди же вам, государству, платят налоги, – вступился Давлетгереев. – Почему мне, предпринимателю, приходят от вас указания сделать то и то. Разве это нормально?

– Это социальная ответственность бизнеса, – парировал резко госслужащий. – Надо гражданскую сознательность проявлять!

– Да ладно… – Давлетгереев с упреком посмотрел на Тарханова. – Тимур, хватит уже нам мозги пудрить. Сознательность… Она возможна только тогда, когда государство сознательное. А у нас…

– Но у нас есть государственно-частное партнёрство! Наша общая ответственность!

Давлетгереев усмехнулся.

– Моя ответственность обеспечивать людей работой, платить им зарплату и вовремя платить налоги, которые вы, правительство, совершенно бездарно тратите на ненужные вещи, забывая о своих гражданах. О себе не забываете. Вовремя на операцию ложитесь.

Тимур Алиханович задохнулся от возмущения.

– Да как вы смеете? – он с трудом сдержался от ругательств. – Я по государственной квоте!

– Естественно, – Султанов ухмыльнулся, – еще и бесплатно.

– Да! – госслужащий кивнул. – Но вы-то тоже не платите!

– Я тяжелый случай. Экстренный.

– Мы все тут экстренные. Почти все бесплатно, а дураки за деньги, – Гарин отозвался из своего угла.

– Заметьте – за свои! – вновь вспыхнул Ринат Олегович. Он хотел было продолжить мысль, но смутился, заметив, как другие пациенты палаты вдруг метнулись к своим местам.

Дверь широко распахнулась и в проёме появилась решительная фигура директора Центра.

– Доброе утро! Как ваши дела? Как настроение? Вижу, что вы уже не только познакомились друг с другом, но и нашли общие темы. Про еду и питье вам сказали?

Все, кроме Тельмана Газизовича, привстали. Артур жестом предложил Амиру Сулейменовичу стул, но тот отказался:

– Я ненадолго. Хотел лично…

Тимур Алиханович осторожно произнес:

– Пока же вроде можно… чай…

– Амир Сулейменович! – напрямик обратился к директору Давлетгереев. – Вот такой вопрос. Нас тут всех готовят к операции, но сердце-то, говорят, только одно. Я… сами понимаете… Не то чтобы… Ну, просто остальным зачем мучиться и не пить, не есть?

Директор почесал затылок.

– Ага… звон уже и до вас дошёл.

Пациенты с улыбкой развели руки, дескать, само собой.

Амир Сулейменович вздохнул. Так даже лучше было. Не надо было ломать ненужный спектакль.

– Дайте нам еще немного времени. Мы же с вами взрослые люди. В таких вещах лишняя спешка не нужна. Проявите терпение.

– Если честно, – Артур снова присел на кровать, – напрягает не ожидание, а неизвестность. Вы там решаете себе, а мы даже не знаем, надеяться нам или нет.

Руководитель Центра, делая над собой видимое усилие, прямо взглянул в глаза Гарину.

– Признаюсь, на моей практике действительно впервые такая ситуация. Но вопрос решается. Мы проводим анализ поступивших данных. Нам нужно время.

– Неизвестность убивает, – с кровати произнес Тельман Газизович.

– Когда повторные анализы будут готовы, мы примем окончательное решение, – попытался успокоить больных Амир Сулейменович. – Еще пара часиков, и все станет ясно.

– Хорошо, Амир Сулейменович, – тяжело вздохнув, высказался за всех Султанов. – Конечно. Мы всё понимаем. Обещаю вам, что… мы проявим нужное терпение.

Исаев удовлетворенно кивнул и, понимая, что больше ему нечего добавить, развернулся и вышел из палаты.

– Видимо остается только ждать, – Тарханов непроизвольно спрятал глаза.

Едва директор вышел за дверь, в палату вошла санитарка, толкая перед собой передвижное ведро. Она сразу насупилась, наблюдая, как пациенты стали прятать в тумбочки продукты из магазинчика, который находился в центральном вестибюле больницы.

– Ну, посмотрите на них! – положив руки на бедра, крикнула женщина. – Называется «готовятся к операции». А сами таскают продукты. А кто за вами выносить будет? За ночь ведро вон наполнили.

В воздухе мгновенно запахло чем-то дезинфицирующим. Санитарка сноровисто прошлась влажной тряпкой по всем кроватям, тумбочкам и единственному столу, стоявшему у окна. Приподнявшись на цыпочках, протёрла висевший на стене телевизор и принялась драить полы. Было видно, что эти четверо раздражали ее. Она была человеком простым, с понятными проблемами и ежедневными заботами. А вид ещё совсем нестарых больных раздражал своей несправедливостью.

– Что за мужики пошли? И так не хватает, а эти помирать собрались.

– Ну, так нас подлечат и мы снова в строй, – постарался обратить все в шутку Артур, но его слова прошли мимо ушей женщины.

– Стыдно должно быть. Старики очередь ждут годами, а этим сразу все условия. Вам не сердце лечить надо, а совесть!

– Бабушка, – аккуратно вмешался бизнесмен, – зачем вы так? Мы же по назначениям врачей тут. Как они сказали, так и мы и сделали. Думаете, сами горим желанием?

– Какая я вам бабушка? – вдруг резко сказала женщина. Ее гневный взгляд заставил Рината Олеговича смущенно замолчать.

Санитарка яростно стала водить шваброй под кроватями, тихо проговаривая про себя пылкие тирады. Закончив полы, она ушла выливать свой гнев в туалетную комнату, звонко гремя ёршиком и отчаянно смывая воду. Закончив, она крепкой рукой схватила свой инвентарь и бросила испепеляющий взгляд на сидевших с задранными ногами мужчин.

– На вас пахать надо, а вы целыми днями, как старики, лежите и стонете, – бросила в них санитарка и резко вышла из палаты.

Все неловко уткнулись в книги и журналы. Каждый лежал и, бессмысленно всматриваясь в буквы, думал о недавнем споре и словах этой разозлённой женщины. Возможно, определенная правда в ее словах, при всей неприглядности картины, надо признать, присутствовала, но соглашаться с ней никому не хотелось.