Читать книгу Служили два товарища. Сказания, размышления, наблюдения - Афанасий Кускенов - Страница 4

Никто из ребят нашего поколения никогда не маялся от безделья… Каждый находил себе интересное занятие, сообразно своим наклонностям.

Чтобы застать кого-нибудь дома, в разгар светового дня, – да ни в жись! Домой заходили только, когда поесть приходило время, да и поспать, когда приспичит.

Насчет «поспать», это всякий старался устроить себе временное прибежище, где-то рядом, но чуть поодаль от родителей.

А что? Удобно, пришли поздно, всегда можно сказать, что легли спать, как только солнце село. И свидетели всегда рядом.

Таким местом могли стать амбар, избушка, чердак, балаган: все, что угодно – лишь бы не стены родного дома. Родители никогда особо этому не противились.

В нашей семье таким местом служила избушка. Зимой в ней квартировали супоросные свиноматки. С наступлением первых признаков оттепели мы, под руководством матери— мыли, скребли, скоблили с речным песочком полы и стены, а затем с упоением белили наши хоромы.

Никогда мытье и побелка не приносили такого ошеломляющего вдохновения. А тут особый случай – вплоть до наступления осенних заморозков у нас будет отдельная крыша над головой.

Фрунзик Мкртчян в одном небезызвестном фильме сказал:

– В этом гостинице я – хозяин!

Имея в виду кабину своего КРАЗа; такими же хозяевами и мы себя чувствовали в своем бунгало. Опять же, возвращаясь к нашему поколению, надобно отметить фактор нашей ранней самостоятельности.

Действительно, мы взрослели, немного опережая свой биологический возраст. Всегда и во всех делах старались обходиться без помощи взрослых.

Жизнь в деревне кипела. В дни великих празднеств, вся молодежь съезжалась в родные пенаты. В такие дни в сельском клубе яблоку негде было упасть.

В летнее время, казалось, жизнь не замолкала ни днем, ни ночью. А ночью, быть может, начиналось все интересное в жизни каждого из нас.

Собирались все большими компаниями, ходили в лес, жгли костры, делали «вечерки». Для того, чтобы эти вечера проходили на должном уровне, каждый должен был извернуться и явиться «во всеоружии».

Крепкие напитки, в силу разных причин, не приветствовались, а вот дешевые вина и тарасун – продукт самый востребованный.

Насчет вина – тут все понятно, скинулись и отоварились в сельпо. А вот тарасун – это особь статья. (Тарасун это бурятский алкогольный напиток, сделанный из молока. Крепость доходила до крепости вина).

Нас школьников, на летние каникулы, отправляли на подмогу старшим товарищам «сакманить». Было нам в то пору от силы по 12, 13 годков.

И вот мы, преисполненные шелухой социалистического соревнования, мальцы, изо всех своих сил старались соответствовать «оказанному нам, партией и правительством, высокому доверию».

В первое свое единоборство с блеющей отарой очумевших овец и ягнят, я попал под патронаж взрослого, убеленного сединой, героя минувшей войны.

Каким бы муторным и тошнотворным не казалось это занятие, но на следующий год я вновь, на летних каникулах, поступил на службу.

На сей раз не «сакманом», а полноправным пастухом и не пешим, как год назад, а верхом на лошади.

К лошадям у нас было особое отношение. Лошадей мы тогда любили все, и всяк из нас знал в них толк с самого детства. Наши кони были одними из лучших во всем округе.

На Сур-Харбан ходили только ради того, чтобы посмотреть на конные скачки. Бессменным лидером соревнований, на протяжении ряда лет, был наш гнедой рысак по кличке «Рысак».

В обычной жизни, нельзя было представить лошади ленивее и тупее нашего всеобщего любимца.

Но с приближением конных состязаний, а он это чувствовал загодя, он весь преображался, делался резвым и беспокойным; подтягивал отвислый живот, вытягивался в струнку, дугой выгибал шею.

Глаза у него загорались бешеным огнем, и из вчерашней одры он превращался, в парящего над Землей, пегаса. За свою долгую жизнь, он принес нашему отделению совхоза бесчисленное количество наград.

Был в нашем отделении хороший табун лошадей. Обучать необъезженных жеребцов и кобылиц считалось верхом конного мастерства.

В каждом поколении были свои искусители этого рискованного и опасного занятия. Одни мастера, повзрослев, сменялись другими.

На смену уходящему поколению приходило молодое пополнение 12 – 13 летних мальцов, которые без видимого страха, смело садились на молодого, извивающегося всем корпусом, скакуна.

До того, как оседлать коня, прежде нужно было, ловким движением рук закинуть аркан ему на шею. И в этом деле мои друзья слыли непревзойденными мастерами, виртуозно владея технологией торможения, скачущего в бешенном ритме, необъезженного дичка.

Период объездки мог растянуться на месяц, иногда, на два. И все это время конь принадлежал тому, кто взялся его обучать. Не было для ребятишек большего счастья, чем быть хозяином, хоть и временным, быстроногого красавца.

А человек, единожды познавший норов горячего скакуна, вряд ли в последующем пересядет на старую клячу. Это все равно, что с мерседеса пересесть на наши «Жигули».

Он будет вновь и вновь повторять свои действия по кругу: обучил – передал конюху; выловил из табуна свежую лошадку, опять обучил – передал конюху.

Да-а-а, лошадей мы любили. «Любили» до такой степени, что не давали им отдыха даже в ночное время. Была в то пору всеобщая лихорадка, устраивать конные скачки в ночное время.

Как правило, на одного коня садились попарно. Хорошо, если напарник уверенно мог держаться на лошади. А если нет – беда, впереди сидящий всадник вмиг оказывался на шее у лошади. А скакать на спине лошади, или на ее шее – это две большие разницы.

Так, что к потенциальному напарнику предъявлялись повышенные требования. А лошади у нас были действительно хорошие, поднявшись на высокую гору, разделявшую два населенных пункта, мы пускали их вскачь до соседней деревни.

Отметившись в деревне, покружив по пустынным улицам мы, с чувством исполненного долга, пускали разгоряченных коней, во весь опор, домой.

Летели с диким гиканьем, не разбирая дороги, не видя перед собой, не слыша рядом с собой – всецело полагаясь на верного друга – коня.

Лошадей мы в детстве любили. Любили истово. Знали о них все, знали каждого коня «в лицо». К счастью, их в пору нашего детства было не счесть. Был большой табун рабочих, тягловых лошадей. Был косяк молодняка.

Лошадь в хозяйстве – первый помощник. Зимой нужно было ежедневно возить питьевую воду из проруби, которая, в большей степени, шла на технические цели, например, на приготовление корма свиньям.

Скота на подворье было много. Если взрослую скотину на водопой водили, то телят поили из дома. Опять же большой расход свежей воды. А где её взять? Понятное дело – надо запрягать коня и везти домой живительную влагу.

Навоза за сутки накапливалось немало, и его нужно было каждый день вывозить с поскотного двора. В общем, без лошади нельзя было и шагу ступить.

Вот и привязывались мы к ней с самого детства. А летом мы всегда наряжались пастушить, опять же на лошади. Все хорошие кони уже находились в ведении бывалых и опытных работников, а чтобы сесть верхом на какую-нибудь дохлую клячу – Боже упаси!

Так как никакой нормальный мужик не уступит малолеткам резвого коня, то нам приходилось проявлять некую изобретательность, с тем, чтобы быть на уровне, хотя бы самых скромных стандартов.

Вот и приноровились мы обучать «правилам приличного тона» диких лошадей из общественного табуна.

Для того, чтобы выловить, приглянувшуюся особь, и начать процесс объездки нужно было сначала пригнать табун из пастбища в загон.

А, чтобы получить допуск к табуну нам, пацанам, надо было уметь договариваться с конюхом.

Когда нам, компании самых боевых ребят, впервые пришлось оседлать необъезженную кобылицу – трехлетку, всем было по 12 – 13 лет.

Сначала мой закадычный дружок запрыгнул на нее ради интереса. А потом, когда выдержал первые выкрутасы дико извивающейся лошади, то очень удивился тому, что, вопреки всем мыслимым и немыслимым канонам, ему удалось, каким-то образом удержаться на ней.

А дальше все пошло, как по накатанной. Первый положительный опыт, плюс отсутствие страха, в силу младенческого возраста, сделали свое дело. Мы поставили весь процесс «одомашнивания диких животных» на поток.

Так началась новая веха в жизни деревенских мальчишек, моих сверстников. Так мы перешли на более высокую ступень развития наших интересов и забыли, на определенный момент, обо всем другом на свете. Мы всецело были поглощены новым, неизведанным доселе, делом.

После того, как косяк оказывался в замкнутом пространстве, мы начинали вылавливать из этой массы, приглянувшегося нам, двух-трех, или четырехлетнего дичка.

При этом табун волновался, вел себя очень настороженно, а временами и враждебно. Из-за этого весь косяк начинал наворачивать круги по загону в бешеном темпе.

Вся эта масса, помноженная на скорость, являла перед нами первозданную красоту единения человека с дикими животными. И в этой круговерти, один из нас должен был накинуть аркан на шею избранной нами особи конского племени.

Как правило, аркан мы доверяли самому ловкому и умелому, который мог бы его набросить одним, всего лишь одним неуловимым движением.

Не зря лошадей причисляют к одним из самых умных животных. Если с первого раза не удавалось накинуть ей на шею удавку, то остальные попытки, как правило, заканчивались впустую.

Лошадь, представляющая наш интерес, быстро смекала, что от нее хотят. По этой причине она не поднимала голову выше своих собратьев, а наоборот пригибала ее так, что закинуть на шею удавку становилось очень сложно, порою, даже невозможно.

После того, как узел аркана все-таки обхватывал шею молодого дичка, мы всей ватагой набрасывались на туго натянутую веревку в руках нашего товарища, и останавливали поступь дикого мустанга. Затем накоротко наматывали веревку на крепкий столб и накидывали узду.

Узда надета, веревка-удавка, пропущенная через кольцо удилов, приспособлена на шее коня – значит теперь можно приступать к следующему акту объездки.

А дальше нам предстояло выгнать его на свежевспаханное поле и гонять по кругу до седьмого пота. Тем самым мы заставляли бегать лошадь до поры, пока она, измученная и вспененная в мыло, не укрощала свою прыть.

Только убедившись в том, что она готова принять наши правила игры, один из наших смельчаков, не без помощи своих друзей, молниеносно запрыгивал ей на спину.

Дальше происходил концерт для зрителей в исполнении немого дуэта – взбешенной лошади и юного всадника.

Один из участников этого шоу, ощутив на своей спине чужеродное тело, начинал выделывать всевозможные кренделя: то скачет в бешеном темпе, то останавливается как вкопанный; встает на «дыбки», вскидывает задом, извиваясь, ничуть не хуже змеи, вокруг своей оси.

Несясь по заданному кругу, ошарашенная и вконец одурманенная лошадь, могла нежданно-негаданно прыгнуть в сторону, а затем, опираясь на передние ноги, сделать серию выпадов задних ног. В общем, она пытается сделать все для того, чтобы скинуть с себя ненавистного седока.

Так мы начинали новое, захватывающее дух, неизведанное дело. Были ошибки, были просчеты, были перегибы, но не было боязни – физического страха, и ощущения того, что мы занимаемся пустым делом.

За год с небольшим, мы настолько поднаторели в этом искусстве, что взрослые мужики стали уважительно обращаться к нам по имени и подавать при встрече руку. Это был наш час, ставший апогеем наших добрых и полезных для селян деяний.

Когда мы обуздали Смуглянку, очередную жертву, то по обыкновению начали ее подвергать нашим испытаниям, по известному сценарию. Около нас все крутился Юлька Дармаев. Хотя он и был моложе нас всего на два года, но мы его не считали ровней.

Мы, ребята бывалые, уже не суетились, все делали по-мужицки, не торопясь и основательно. Наш опыт к тому времени исчислялся десятком обученных и объезженных молодых жеребчиков и кобылиц.

Когда, по нашим правилам, пришла пора запрыгивать на спину Смуглянке, мы не торопились, а всё переговаривались между собой, пытаясь предугадать, как на этот раз поведет себя этот «дичок».

Мы не торопились, потому как знали, что и не «таким мы укорачивали норов». Заставить трепещущую, подрагивающую всем телом трехлетнюю кобылицу, исполнять нашу волю – это лишь дело времени.

Поэтому, приблизившись на безопасное расстояние, мой друг Аркашка совершенно не испытывал страха, вёл себя спокойно, ничуть не испугавшись, налитых кровью глаз и пены, исходящей из храпящего зева.

Он пытался лишь коснуться рукой ее морды, нечёсаной гривы с тем, чтобы погладить, успокоить нервно поводящую ноздрями и вздрагивающую лошадь, а затем, усыпив бдительность, в мгновение ока оказаться на ее спине.

В это время, Юлька все мешался под ногами и, улучив момент, изрек:

– Ну, давай, Арканя, рискай!

Никто, естественно, поначалу не понял, что такого мудрого сказал Юлька – не до него. Ведь как бы мы не петушились друг перед дружкой, но каждый необъезженный конь вел себя непредсказуемо. Мы это знали и держали ухо востро.

Все обошлось и на этот раз. Молодой ездок на коне, а смирившийся конь под ним и в полной его власти! Лишь спустя определенное время, когда несколько поутих накал страстей, мы вспомнили про Юльку.

Хохот стоял невообразимый. Смеялись все, отчасти после перенесенного напряжения, отчасти после хорошо выполненной работы, которая, как известно, приносит душевное умиротворение.

– «Рискай» ты наш «рискай» – так каждый из нас хлопал Юльку по плечу и смеялся тем самым незлобивым и беззаботным смехом, коим я хотел бы посмеяться и поныне.