Читать книгу Служили два товарища. Сказания, размышления, наблюдения - Афанасий Кускенов - Страница 5

Вовка Лобанов, как отличник боевой и политической подготовки входил в состав комсомольского бюро нашей части.

Какими уж великими делами они там занимались на своих заседаниях, но он частенько, даже с некоторым удовольствием, отлучался по комсомольским делам.

Хотя он в то время был уже махровым дембелем и никто, включая командира подразделения, не мог его заставить посещать эти посиделки, но Вовка никогда не пропускал знаковых событий из комсомольской жизни.

Мы с Вовкой сдружились еще с учебки, с самых первых дней солдатской службы. Оба мы были из одной области, оба ушли в Армию, будучи учащимися техникумов, и было нам обоим по 18 лет.

И оба же питали неуемную жажду к наукам и всегда мечтали о том светлом дне, когда мы станем студентами вузов.

Как сошлись мы на этой почве, на почве схожих взглядов на многие события окружающей жизни, так и прослужили в тесной дружбе, рука об руку до самого заветного дня – дембеля.

В отличие от меня, Вовка был немножко замкнутым человеком. Он не водил дружбу со всеми, а был очень избирательным.

Если я чувствовал себя вполне комфортно в разных кружках солдатских компаний, то Вовка, кроме меня ни с кем особо не состоял в близких, дружеских отношениях.

Хотя назвать его букой не повернется язык. Был он одинаково ровен в отношениях со всеми, не делая никаких шагов к тому, чтобы сдружиться с другими ребятами.

Были разные ребята в нашем взводе, с разными характерами, разных национальностей и с разным уровнем подготовки по военной специальности.

Были мы механиками-водителями и любовь к технике должна бы быть заложена в нас изначально.

Однако, я вовсе не тяготел к технике, а Вовка мог очень обстоятельно и толково рассказывать мне, как своему другу обо всех тонкостях их боевой машины.

Служили с нами во взводе «два товарища», одного звали Бобик, а другого Мазулька. Вот уж кто любил возиться с железяками – так эти двое.

С головою, в прямом смысле, залезут в технику и будут днями и ночами воодушевленно ковыряться во внутренностях всего того, что должно двигаться на собственном ходу.

От того и прозвали одного их них Мазулькой, потому как он был вечно измазанным в мазуте по самое не могу.

Хорошо бы, если он таким чумазым ходил в «молодые годы», так нет же – таким же грязнулей и дослужил до самого дембеля.

В общем, вечно грязный, неопрятный и дурно пахнущий Суздаль – «это фамилие такое», одним словом, Мазулька. Но зато в технике – Бог.

Не было в части механизмов, которые бы он не заставил завестись, на пару с Бобиком. Оба оголтелые фанатики инженерной мысли.

Как ни странно, при всей их осведомленности и приверженности к тому, что движется с грозным рыком, они не умели об этом толково объяснить, как бы мы ни провоцировали их.

Вовка же Лобанов, в отличие от них, никогда не пытался делать что-то руками. Он был в известной степени теоретиком. Но зато все, что делали Бобик с Мазулькой руками, он мог мастерски изложить словами.

Я всегда восторгался своим другом и мог его слушать часами и неизменно задавал ему, на протяжении всей службы, один и тот же вопрос:

– Вован, откуда ты все так хорошо знаешь технику, ты же вроде учился на зоотехника, а не механика?

Вовка, польщенный вниманием друга, становился еще красноречивее и обычно продолжал свой технический ликбез с еще большим упоением.

Как то погожим днем, ближе к вечеру, он пришел с очередного комсомольского собрания и поделился со мной сногсшибательной новостью.

У него не было простых новостей. Что ни новость, то обязательно сногсшибательная, обалденная, умопомрачительная…

Там же, в Армии, я от него впервые услышал об офигенном фильме, на просмотре, которого он присутствовал в Доме офицеров.

Я в тот день заступил в наряд по караульной службе и по этой причине, естественно, не мог вместе с ним культурно отдохнуть, сходить в кино.

Вовка с нетерпением ждал своего друга, когда тот вернется в расположение роты, чтобы тут же поделиться своей невидалью.

Наконец, вечером после прихода с караулки я, сдав оружие, с удовольствием до хруста размяв свои кости, отправился вместе с ротой на ужин.

А у Вовки глаза блестели, як у нашкодившего кота, все порывался поговорить со мной, но никак не мог выбрать подходящего, на его взгляд, момента.

У меня в друзьях ходила большая половина казармы, поэтому мне нужно было пообщаться и с теми, и с этими, да еще и в спортивном уголке покачать мышцы.

Я очень хорошо знал своего друга, и давно определил по внешнему виду Вовки, что тот прямо горит желанием поделиться со мной сокрушительной новостью. Я видел это и понимал, что разговор предстоит длинный и всуе не стоит его и начинать.

Поэтому даже слегка подтрунивал над Вовкой. А вечером, после отбоя, благо наши кровати стояли рядышком, Вовка и начал свое повествование об увиденной картине. Фильм был действительно стоящий и Вовка, как всегда был на высоте.

С тех пор много воды утекло и я при каждом показе того исторического фильма, и по сей день с тихой грустью, вспоминаю своего друга.

А прошло с того дня очень много лет, а кажется, что это было вчера. И фильм назывался «Москва слезам не верит».

Долго тогда Вовка рассказывал про героев той замечательной картины. И долго еще, почти до утра, мы разговаривали про то, как вернемся домой, про то, как пойдем учиться дальше, а впереди у нас будет еще целая жизнь и много, много девушек красивых.

После того собрания, «погожим днем, ближе к вечеру», Вовка так же ходил весь загадочный, и я уже догадывался, что после отбоя можно смело прощаться со сном.

Так и вышло. Как только Вовка заговорил о путевках на Всесоюзную комсомольскую стройку в Тюмень, меня тут же сдуло с кровати. Вопрос у меня был один:

– Ты поедешь?!

И вот мы, то ложились в кровать, то соскакивали с нее, бурно обсуждая всю романтику неизведанной дали. До утра не сомкнули глаз. К утру было твердо решено – мы оба едем!

Многие ребята, те которые не очень крепко спали, краем уха слышали в наших разговорах слово «Тюмень».

И начались расспросы с самого раннего утра, а потому как путевок было предостаточно, Вовка всем рассказывал все, как есть.

Что тут началось! Все дембеля сразу изъявили желание ехать немедленно. Всю неделю то и слышалось повсюду:

– Ты едешь в Тюмень?

В общем, вся воинская часть бурлила и фонтанировала идеей освоения далекого Заполярья. Оставался последний месяц службы, а тем, кто едет по комсомольской путевке увольнение предстояло в первую очередь.

А желающих попасть в ряды первоочередников было с избытком. Затем, все последующие дни, как это часто бывает в жизни, накал страстей понемногу начал спадать. Теперь уже многие дембеля на вопрос:

– А ты едешь в Тюмень? – стыдливо отводили глаза, придумывая отговорки про то, что у него, якобы, мать заболела, сестренка замуж выходит…

Почему-то у всех причины были почти одинаковые. А мы с Вовкой тоже поглядывали друг на друга с немым вопросом в глазах, и у каждого из нас вертелся на языке тот же вопрос:

– Не передумал?

Однако никто из нас вслух не задавал этот вопрос, наверное, оба боялись услышать:

– У меня мать… я не могу ехать. Нет, мы оставались верны данному обещанию и твердо решили – ехать, во что бы то ни стало. Вместе с нами поехали Сашка Вылков и Бобик.

Все мы были из одного взвода. Всего же со всей части собралось человек двадцать, а изначально хотели покорять Север порядка ста пятидесяти солдат срочной службы.

Вот так, вполне естественным образом, произошел качественный отбор любителей помечтать.