Читать книгу Горе невинным - Агата Кристи - Страница 8

– Рад вашему согласию еще раз принять меня, мистер Маршалл, – сконфуженно произнес Калгари.

– Не стоит благодарности, – проговорил адвокат.

– Как вам известно, я посетил «Солнечный мыс» и встретился с родными Джека Эрджайла.

– Несомненно.

– Полагаю, что вам уже известно о моем визите?

– Да, доктор Калгари, именно так.

– Возможно, вам будет трудно понять, почему я вновь попросил вас принять меня… видите ли, дело приняло такой оборот, какого я не ожидал.

– Нет, – возразил адвокат, – нет, едва ли.

Голос его, как всегда, сухой и бесстрастный, тем не менее ободрил Артура Калгари и как бы предложил ему продолжать.

– Видите ли, – продолжил тот, – я думал, что на этом все закончится. Я был готов к некоторой, скажем так, естественной укоризне с их стороны. Хотя перенесенное мной сотрясение мозга можно назвать форс-мажорным обстоятельством, любые упреки с их стороны были бы вполне простительны. Однако в то же самое время я надеялся, что ее смягчит благодарность за то, что имя Джека Эрджайла очищено от подозрений. Однако все вышло совершенно по-другому. Совершенно.

– Понимаю.

– Возможно, мистер Маршалл, вы предвидели кое-что из того, что произошло? Насколько я помню, ваша манера озадачила меня во время предыдущего визита. Наверное, вы заранее предполагали, какой именно прием меня ожидает?

– Доктор Калгари, вы еще не сказали мне, с каким именно приемом встретились.

Артур Калгари подвинулся вперед вместе с креслом.

– Я думал, что заканчиваю некий этап, так сказать, завершаю уже написанную главу новой концовкой. Но меня заставили почувствовать, заставили увидеть, что вместо завершения я полагаю начало. Начинаю нечто совершенно новое. Как, по-вашему, это достаточно точное определение их позиции?

Мистер Маршалл неторопливо качнул головой.

– Да, – проговорил он, – можно сказать и таким образом. Признаюсь, я думал, что вы не понимаете всех последствий. И трудно было ожидать этого от вас, поскольку вы, естественным образом, были знакомы с подоплекой дела и фактами только по официальным отчетам.

– Да-да. Теперь я это понимаю. Причем слишком ясно. – Артур в волнении возвысил голос: – Они не почувствовали облегчения, они не ощутили благодарности. Они смутились, ужаснувшись того, что им теперь предстоит пережить. Я прав?

– Я вполне допускаю, что вы можете оказаться правы, – осторожно проговорил Маршалл. – Учтите, я говорю это, не исходя из собственного мнения.

– А раз так, – продолжил Калгари, – я чувствую, что не вправе вернуться к своей работе, ограничившись одними извинениями. Я по-прежнему вовлечен в это дело. На меня легла ответственность за этот новый фактор, который я внес в жизнь целой семьи. Я не имею права просто умыть руки.

Адвокат осторожно кашлянул.

– На мой взгляд, достаточно странная точка зрения, доктор Калгари.

– Не думаю… вы не совсем правы. Человек должен нести ответственность за свои действия, и не только за действия, но и за результаты их следствий. Всего два года назад я подвез до города одного молодого человека. И своим поступком начал некую цепь событий. И теперь мне кажется, что я не имею права отстраниться от этих событий.

Адвокат укоризненно качнул головой.

– Пусть, – нетерпеливым тоном проговорил Артур Калгари. – Зовите мое желание странным. Однако здесь дело в моих чувствах, моей совести. Я хочу только исправить то, что не имел возможности предотвратить. Я не сумел извиниться. В известном смысле я только усложнил жизнь и без того немало перестрадавшим людям. Но почему так получилось, я до сих пор не могу понять.

– Ну, – неторопливо проговорил Маршалл, – это, пожалуй, понятно. В течение последних примерно восемнадцати месяцев вы были отрезаны от цивилизации. Вы не читали ежедневных газет, не знаете, что говорилось в прессе об этой семье. Возможно, вы в любом случае не стали бы читать эти материалы, но, на мой взгляд, не смогли бы не слышать о них. Факты, доктор Калгари, очень просты. И отнюдь не конфиденциальны. В свое время об этом открыто говорилось в прессе. И сводятся они к очень простой картине. Если Джек Эрджайл не совершал преступления – a судя по вашему утверждению, он не мог этого сделать, – тогда кто же его совершил? Что возвращает нас обратно к обстоятельствам, в которых было совершено преступление. Оно произошло ноябрьским вечером в промежутке между семью и половиной восьмого в доме, где, кроме убитой, находились только члены семьи и прислуга. Двери и окна дома были надежно заперты, и если кто-то попал в него извне, значит, его или впустила сама миссис Эрджайл, или же он воспользовался собственным ключом. Иными словами, она должна была знать этого человека. В некоторых отношениях ситуация напоминает имевшее место в Америке дело об убийстве Борденов, когда мистера Бордена с женой воскресным утром зарубили топором. Никто в доме ничего не слышал, никого около дома не видели… Теперь вы понимаете, доктор Калгари, почему члены семьи были скорее расстроены, чем обрадованы принесенной вами новостью?

– Вы хотите сказать, – неторопливо проговорил Артур, – что они предпочли бы считать Джека Эрджайла виновным?

– Ну конечно, – ответил Маршалл. – Конечно, и без всяких сомнений. Если позволите мне некоторый цинизм, личность Джека Эрджайла идеальным образом объясняла неприятный факт убийства в семье. В детстве он был проблемным ребенком, в юности обнаруживал преступные наклонности, в зрелом возрасте – необузданный темперамент. В семейном кругу всему этому, возможно – даже обязательно, – находили какие-то извинения. Его могли оплакивать, ему могли симпатизировать, могли твердить себе самим, друг другу и всему миру, что сам он на деле ни в чем не виноват, что придут психологи и все объяснят! Очень, очень и очень удобная позиция.

– И теперь… – Калгари умолк.

– И теперь, – сказал мистер Маршалл, – ситуация приняла совершенно другой облик. Совершенно другой. Пожалуй, даже пугающий.

Калгари полным откровенности тоном проговорил:

– Значит, принесенная мной новость была неприятна и для вас, так?

– Вынужден признать это. Да. Да, честно признаю, что я был… расстроен. Дело, вполне благополучно закрытое – да, я действительно вправе воспользоваться словом «благополучно», – теперь открывается заново.

– Вы говорите это как официальное лицо? – спросил Артур. – То есть с точки зрения полиции дело будет открыто заново?

– О, вне сомнения, – отозвался Маршалл. – Когда Джек Эрджайл был признан виновным под тяжестью непреодолимых улик – присяжные выходили из зала всего на четверть часа, – с точки зрения полиции это стало завершением дела. Но теперь, при условии полного посмертного помилования, дело открывается заново.

– И полиция вновь приступит к расследованию?

– Я бы сказал, почти непременно. Конечно, – добавил Маршалл, задумчиво потирая подбородок, – учитывая обстоятельства дела и прошедшее время, сомнительно, что они сумеют добиться какого-либо результата… Со своей стороны, я бы усомнился в этом. Они могут прийти к выводу, что виновен один из тех, кто находился в доме. Они могут даже выдвинуть весьма остроумное предположение о том, кто мог это сделать. Однако добыть определенные улики будет нелегко.

– Понимаю, – проговорил Калгари. – Понимаю… Да, именно это она и имела в виду.

– О ком вы говорите? – резким тоном спросил адвокат.

– О девушке, – ответил Калгари. – Об Эстер Эрджайл.

– Ах да. Молодая Эстер… – Уже с любопытством Маршалл спросил: – И что же она вам сказала?

– Она говорила о невиновных, – ответил Калгари. – Сказала, что теперь важно не кто виноват, а кто не виноват. Теперь я понимаю, что она хотела сказать…

Маршалл бросил в его сторону пронзительный взгляд.

– Готов допустить это.

– Она имела в виду именно то, о чем вы говорили, – сказал Артур Калгари. – Она подразумевала, что теперь вся семья снова окажется под подозрением…

Маршалл перебил его:

– Снова – не то слово. На самом деле семья никогда прежде не подпадала под подозрение. Джек Эрджайл с самого начала был самым очевидным подозреваемым.

Калгари отмахнулся.

– Семья окажется под подозрением и может надолго, а то и навсегда остаться под подозрением. Если виновен один из членов семьи, возможно, что они и сами не знают, кто именно. Они будут смотреть друг на друга и… гадать. Да, это и есть самое худшее. Они и сами не будут знать, кто именно…

Воцарилось молчание. Маршалл посмотрел на Калгари спокойным и оценивающим взглядом, однако ничего не сказал.

– Как это ужасно… – проговорил Артур. На его узком и чувствительном лице разыгралась настоящая буря чувств. – Да, это ужасно… жить год за годом, смотреть на друг друга, ощущать, как подозрение влияет на взаимоотношения… разрушает любовь, разрушает доверие…

Маршалл кашлянул.

– А вы… э… не сгущаете краски?

– Нет, – возразил Калгари. – Не думаю… едва ли. Простите меня, мистер Маршалл, но мне кажется, что в данном случае я вижу последствия яснее вас. Понимаете ли, я могу представить себе, к чему все это способно привести.

Снова воцарилось молчание.

– Это означает, – продолжил Артур, – что страдать будут невинные… A они не должны страдать. Страдать должны виновные. Вот почему… вот почему я не могу сейчас умыть руки. Я не могу отойти в сторону и сказать: «Я поступил правильно, я принес свои извинения, я послужил правосудию», – потому что, как вы понимаете, своим поступком я не послужил делу правосудия. Моя откровенность не послужила осуждению виновного, она не избавила невинного от тени подозрения.

– Мне думается, что вы слишком накручиваете себя, доктор Калгари. В ваших словах, вне всякого сомнения, есть доля истины, но я пока не вижу, что… ну что вы сможете сделать с ней.

– Да. И я тоже, – не стал возражать Артур. – Однако на самом деле это значит, что я обязан попробовать. И именно поэтому я пришел к вам, мистер Маршалл. Я хочу – думаю, что я имею на это право – знать всю подоплеку.

– Ну хорошо, – уже более оживленным тоном произнес адвокат. – В ней нет никакого секрета. Я могу предоставить вам любые факты, которые вы захотите узнать. Ничего, кроме фактов, предоставить вам я не имею права. Я никогда не состоял в сколько-нибудь близких отношениях с этой семьей. Наша фирма в течение ряда лет защищала интересы миссис Эрджайл. Мы сотрудничали с ней в части учреждения разнообразных фондов и юридических операций. Лично миссис Эрджайл я знал достаточно неплохо. Я также знаком с ее мужем. Об атмосфере в «Солнечном мысе», о темпераменте и характере населявших этот дом людей я знаю, так сказать, опосредованно, из уст самой миссис Эрджайл.

– Я вполне понимаю все это, – проговорил Калгари, – однако мне необходимо с чего-то начать. Насколько я понимаю, дети были не ее собственными, а приемными?

– Да. Миссис Эрджайл была урожденной Рейчел Констам, единственной дочерью Рудольфа Констама, очень богатого человека. Мать ее была американкой и также очень богатой женщиной. Рудольф Констам был склонен к филантропии и воспитал в своей дочери интерес к делам милосердия. Они с женой погибли в авиационной катастрофе, и Рейчел употребила значительное состояние, полученное от отца и матери, скажем так, на филантропические предприятия. Она делала личные пожертвования и благодеяния и сама исполняла часть согласований. За этими делами она познакомилась с Лео Эрджайлом, тогда преподававшим в Оксфорде и интересовавшимся экономикой и социальными реформами. Чтобы понять миссис Эрджайл, нужно учесть ее личную трагедию, заключавшуюся в том, что она не могла иметь детей. Как бывает со многими женщинами, эта неспособность постепенно замутила течение всей ее жизни. Когда визиты ко всем и всяким специалистам дали понять, что на материнство никакой надежды у нее нет, ей пришлось искать возможную компенсацию. Первую девочку она взяла из нью-йоркской трущобы – нынешнюю миссис Дюрран… Миссис Эрджайл всецело посвятила себя детской филантропии. После начала войны, в тридцать девятом году, по благословению министерства здравоохранения она учредила нечто вроде детского сада, для чего приобрела тот дом, который вы посетили, – «Солнечный мыс».

– Тогда это место называли Гадючьим мысом, – заметил Калгари.

– Да. Да, кажется, так его называли первоначально. И потому она выбрала для дома более благопристойное, с ее точки зрения, имя – «Солнечный мыс». В сороковом году у нее жили двенадцать-шестнадцать детей, по большей части имевших неудачных опекунов или же не имевших возможности эвакуироваться вместе со своими семьями. Для этих детей делалось все, они жили в роскоши. Я спорил с ней, указывал, что после нескольких лет войны детям будет трудно возвращаться из этой роскоши в свои дома. Она не прислушивалась ко мне. Миссис Эрджайл была глубоко привязана к детям и в итоге решила принять некоторых из них – особенно неблагополучных или сирот – в собственную семью. Так возникла семья из пяти детей. Мэри, которая теперь замужем за Филипом Дюрраном; Майкл, который работает в Драймуте, полукровка Тина, Эстер и, конечно же, Джеко. Они росли, считая Эрджайлов своими отцом и матерью. Им дали наилучшее образование, которое можно получить за деньги. Если среда действительно много значит, они могли бы пойти далеко. Они, безусловно, имели все мыслимые преимущества. Джек – или Джеко, как они его звали, – всегда был паршивой овцой. Он украл деньги в школе, и его пришлось забрать оттуда. Уже на первом курсе университета он вляпался в неприятности. И два раза едва избегал тюремного заключения. У него всегда был неуправляемый темперамент. Все это, однако, вы уже могли узнать самостоятельно. Два раза Эрджайлам пришлось возмещать его растраты. Дважды они вкладывали для него деньги в бизнес. Оба раза эти предприятия разорялись. А после смерти было выплачено и до сих пор выплачивается пособие его вдове.

Калгари в удивлении подался вперед.

– Его вдове? Никто до сих пор не говорил мне о том, что он был женат.

– Боже, боже… – Адвокат недовольно прищелкнул пальцем. – Я впал в рассеянность. И просто забыл о том, что вы не читали газетных отчетов о ходе процесса. Должен сказать, что никто из семейства Эрджайлов не имел ни малейшего представления о том, что он женат. Супруга его в великом расстройстве явилась в «Солнечный мыс» сразу же после ареста Джеко. Мистер Эрджайл был очень добр к ней. Эта молодая женщина работала платной танцевальной партнершей в драймутском «Пале-де-Данс». Должно быть, я забыл сказать вам о ней, потому что она снова выскочила замуж уже через несколько недель после смерти Джека. Ее нынешний муж работает электриком, как мне кажется, в Драймуте.

– Мне следует повидаться с ней, – проговорил Калгари и добавил с укором себе самому: – Мне следовало в первую очередь посетить именно ее.

– Конечно, конечно. Я предоставлю вам адрес. И в самом деле, не могу понять, по какой причине не упомянул вам о ней при прошлом нашем свидании.

Артур промолчал.

– Она была… ну, скажем так… незначимым фактором, – с извинением в голосе произнес адвокат. – Даже газеты не уделяли ей особенного внимания – она ни разу не навестила своего мужа в тюрьме… да и вообще не проявила к нему в дальнейшем никакого интереса…

Калгари погрузился в размышления и наконец проговорил:

– А не могли бы вы сказать мне, кто именно находился в доме в тот вечер, когда была убита миссис Эрджайл?

Маршалл бросил на него острый взгляд.

– Сам Лео Эрджайл, конечно, и его младшая дочь Эстер. Мэри Дюрран вместе со своим мужем-инвалидом также гостила в доме; он как раз только что вышел из госпиталя. Кроме того, Кирстен Линдстрём – должно быть, вы уже встречали ее, – она шведка, дипломированная медсестра и массажистка, первоначально помогавшая миссис Эрджайл с ее детским садом… она осталась и после его закрытия. Майкла и Тины там не было – Майкл продает автомобили в Драймуте, а Тина работает в библиотеке графства в Редмине и там же снимает квартиру.

Прежде чем продолжить, Маршалл помедлил.

– Кроме того, там же находилась мисс Вон, секретарша мистера Эрджайла. Она покинула дом еще до того, как был обнаружен труп.

– Я уже встречал ее, – заметил Калгари. – Она показалась мне очень… привязанной к мистеру Эрджайлу.

– Да… да. Полагаю, что скоро может быть сделано объявление о помолвке.

– Вот как!

– После кончины жены он пребывал в одиночестве, – с легким неудовольствием в голосе объявил адвокат.

– Вполне понятно, – проговорил Калгари. – А как насчет мотива, мистер Маршалл?

– Мой дорогой доктор, я и в самом деле не вправе спекулировать на эту тему!

– Думаю, что это не так. Как вы уже сказали, факты вполне поддаются проверке.

– Прямого денежного интереса не было ни у кого. Миссис Эрджайл вступила в ряд дискреционных трастов, следуя во многом принятой в наши дни формуле. Все фонды учреждались в пользу всех детей. Управляли ими три опекуна, одним из которых являлся я, вторым – Лео Эрджайл, а третьим – американец-адвокат, дальний родственник миссис Эрджайл. Оставленная ею очень крупная сумма подлежит рассмотрению троих опекунов и может быть предоставлена тем из опекаемых лиц, кто более нуждается в деньгах.

– А как насчет самого мистера Эрджайла? Предоставляла ли ему смерть жены денежную выгоду?

– В не слишком большой степени. Как я уже сказал, бо́льшая часть ее состояния была помещена в фонд. Остаток состояния она завещала ему, однако сумма не была существенной.

– A как насчет мисс Линдстрём?

– Миссис Эрджайл за несколько лет до смерти приобрела для мисс Линдстрём приличную ежегодную ренту. – Раздраженным тоном Маршалл добавил: – Вы говорите: мотив? Я здесь такового не усматриваю ни на йоту. И в первую очередь финансового мотива.

– А как насчет эмоциональной сферы? Не было ли между ними каких-то особых трений?

– Боюсь, здесь я не в состоянии помочь вам, – отрезал Маршалл. – Я не вникал в их семейную жизнь.

– Но, может быть, кто-то знаком с ее течением?

Задумавшись на пару-другую мгновений, адвокат проговорил, едва ли не против желания:

– Вам надо бы сходить к местному доктору… доктору… э… Макмастеру, кажется, так. Теперь он на покое, однако по-прежнему живет в этих краях. Состоял медиком при ее приюте. Так что внушительная часть жизни в «Солнечном мысе» должна была пройти на его глазах. Однако его еще нужно убедить разговориться. Однако если он согласится, то может оказаться полезным… впрочем, простите меня за такие слова, но неужели вы считаете, что сумете чего-то добиться там, где этого не смогла сделать полиция в более простой ситуации?

– Не знаю, – проговорил Калгари. – Наверное, нет. Но я знаю другое: я обязан попробовать. Да, у меня нет другого выхода.