Читать книгу Чаша судьбы - Алан Чароит - Страница 7

На праздник всем было велено прийти босиком. Гостиная и в самом деле превратилась в волшебную поляну, словно сошедшую с ярмарочных картинок. Пол и стены увивал цепкий плющ, потолок густо заплели цветущие ветви деревьев, на которых то тут, то там сияли голубоватые болотные огоньки, похожие на маленькие звёзды. Камин, как и говорила Келликейт, находился в дупле старого дуба, в нём по-прежнему горел огонь, но древесина даже не думала воспламеняться.

Обеденный стол обернулся огромным валуном с замшелыми зеленоватыми боками. Его поверхность была испещрена высеченными узорами – преимущественно листьями и цветками папоротника. Скамьи тоже стали каменными, а кресло командира, в котором Фиахна так полюбил сидеть, превратилось в настоящий трон с ажурно вырезанным гербом на высокой спинке. По углам стола на круглых древесных спилах, украшенных фиолетовыми цветками сон-травы, горели толстые белые свечи. От одной свечи к другой тянулись золотые нити толщиной не больше паутинки. На них сияли капли росы.

В противоположном от камина конце залы бил настоящий родник, его струя стекала в круглый бассейн, выложенный гладкими белыми камнями. От стола к источнику вела дорожка из белого же песка. Повсюду витал крепкий цветочный аромат, ещё пахло предгрозовой свежестью, дождём и немного грибами. Они тут, кстати, тоже росли повсюду. Их светящимися шляпками был выложен широкий круг на полу, внутри которого росла мягкая молодая травка. Элмерик решил, что это наверняка поляна для танцев. Догадку подтверждал и огромный плоский пень, весьма напоминавший помост для музыкантов.

Бард надеялся, что Фиахна не захочет услышать его музыку. Гейс запрещал ему играть на арфе для увеселения публики, не для чар. А вот расчехлить флейту на празднике ничто не мешало, кроме разве что полного отсутствия праздничного настроения. Вот уехал бы Фиахна – тогда бы все повеселились…

Впрочем, идти за флейтой Элмерику не пришлось: музыкантов эльф тоже сотворил сам. Они, несомненно, были иллюзией: ни одна настоящая дриада по доброй воле не согласилась бы играть для смертных. Дикие красавицы со слегка раскосыми, как у оленей, глазами, босоногие, одетые в зелёный шёлк и собственную кору, смотрели на всех надменно, даже будучи иллюзиями, но дело своё знали хорошо. Первая играла на лютне, вторая – на скрипке, а третья – на колокольцах и трещотках. Этих чудесных мелодий Элмерик не знал.

Праздничный стол ломился от яств знакомых и незнакомых. В начале трапезы Фиахна предложил всем отведать зайчатины. Зайца он добыл сам – без ножа и огня, как того требовал древний обычай. Он раздал по кусочку каждому за столом, остальное же отдал огню. Пламя в дупле выбросило вверх золотой сноп искр: наверное, это означало, что боги приняли жертву.

Фиахна поднял чашу:

– Пускай пойдёт в рост то, что мы хотим вырастить, а всё ненужное завянет и отомрёт без боли. С Остарой!

Сегодня он был одет по-домашнему: в сиреневую рубаху без рукавов со шнуровкой у горла, подпоясанную плетёным нитяным поясом, и широкие полотняные штаны. Видать, на Каллахана насмотрелся.

Эльф сделал глоток и пустил чашу посолонь. Никто из Соколов не пропустил очередь.

Этим вечером в лесной зале собрались все, даже скорбящего мастера Флориана удалось вытащить – вместе с книгой и леди Эллифлор, конечно.

Фиахна, похоже, встретил леди-призрака впервые. Он долго вглядывался в её лицо, пока покрасневшая Эллифлор не прошептала, что рассматривать женщину так долго неприлично, потом зачем-то коснулся её юбки (палец беспрепятственно прошёл сквозь призрачный лиловый бархат) и задумчиво склонился к Флориану (тот сразу же встал):

– Твоя жена?

– Вообще-то, сестра. – Леди-призрак вздёрнула нос и подобрала юбки. – Разве не видно, мы же похожи!

– А ты заметил, что она умерла? – Фиахна все ещё обращался к Флориану.

– Как некультурно, – ахнула Эллифлор, – при всех указывать женщине на её недостатки!

Эльф обернулся к ней с лёгким полупоклоном.

– Прости мою грубость. Я беседовал с твоим братом – он пустил меня в свои мысли и всё объяснил. Чтобы искупить свою вину, приглашаю тебя на танец.

– Я не могу. Я же призрак!

– А ты представь, что нет.

Фиахна протянул ей руку и вывел в грибной круг. Дриады заиграли весёлую мелодию – такую, что ноги сами попросились в пляс.

Эллифлор танцевала превосходно, а эльф – ещё лучше. На втором круге он притянул её к себе за руку и раскрутил. Элмерик поразился слаженности их движений: ведь невозможно в самом деле притянуть к себе бесплотного призрака! На третьем круге Фиахна поднял её за талию, перебрасывая через грибное кольцо. Эллифлор сияла, её щёки порозовели, дыхание участилось. На пятом круге на её висках выступил пот. Элмерик не понимал, что происходит, но впервые на его памяти леди-призрак выглядела… живой. Он перехватил ревнивый взгляд Розмари – кажется, та была совсем не рада, что Фиахна танцует с другой. Ох, Роз… ну и влипла же ты!

Когда танец закончился, Эллифлор, смеясь, присела перед Фиахной в реверансе. Он поцеловал её ладонь и чинно подвёл к Флориану.

– Это мой подарок на сегодняшний вечер.

Пока все пытались понять, что он имел в виду, Эллифлор, совсем некуртуазно взвизгнув, заключила брата в объятия. Флориан побледнел и зашатался, а в следующий миг сжал её хрупкие плечи крепко-крепко. Элмерику показалось, что суровый чародей сейчас заплачет. Ну точно. По его щеке, оставляя влажную дорожку, скатилась слеза.

А бард наконец-то понял: ему не померещилось. Фиахна каким-то непостижимым способом действительно вернул Эллифлор к жизни. И та, едва оторвавшись от любимого брата (но так и не выпустив его ладонь из пальцев), принялась таскать со стола всё подряд: хлеб, мясо, соленья, печенье, булочки с начинкой…

Флориан ходил за ней как привязанный. Его распирало от невысказанных слов, но говорить он по-прежнему не мог – лишь вздыхал и виновато улыбался. А Элмерик понял, что никогда прежде не видел такого счастливого выражения на его лице.

Довольный и раскрасневшийся Фиахна вернулся на свой каменный трон и, осушив до дна кубок, потребовал ещё вина.

По правую руку от отца сидел Шон. Сегодня на нём не было привычной маски, и даже в неровном свете свечей было видно, как сильно они с отцом похожи.

Розмари и Джеримэйн уже видели истинное лицо рыцаря Сентября, когда отмечали Йоль и Имболк, а вот Келликейт полюбоваться не довелось – помнится, оба праздника она провела в королевском замке.

– Эй, не надо так таращиться! – Джерри склонился к ней. – Не то глаза вывалятся.

Вместо ответа Келликейт ткнула его кулаком в бок.

– А что же больше никто не танцует? – снова вскинулся Фиахна. – Или музыка нехороша?

Эллифлор одарила эльфа очаровательной улыбкой и потащила брата танцевать. Тот даже не упирался.

Фиахна радостно кивнул им и обвёл цепким взглядом оставшихся. Элмерику стало не по себе – он попытался спрятаться за спиной у Мартина.

– Ты и ты. – Эльф указал на Келликейт и мастера Патрика. – Вы победили в состязании на самую мрачную мину за этим столом. Теперь идите и пляшите джигу!

Келликейт даже ухом не повела, сделав вид, что сказанное к ней не относится. А мастер Патрик рассмеялся сухим старческим смехом:

– Я бы пошёл. Мартин не даст соврать: в молодости я так отплясывал – дай боги каждому! Но больше этому не бывать. Нога…

– А что нога? – удивился Фиахна, склонив голову набок.

– Сломана.

– Но уже ведь срослась.

Настойчивость эльфа заставила Элмерика побледнеть и сжать кулаки. Краем глаза он заметил, как подобрался, будто бы для прыжка, Мартин, а Джерри начал привставать. Мастер Патрик был самым суровым из наставников. Бард даже Каллахана боялся меньше. Но часто бывает так, что именно строгим учителям достаётся любовь учеников. Не сразу, конечно. Сперва их ненавидят за язвительность и извечные придирки, а потом вдруг оказывается, что вредный старикан уже прочно занял место в твоём сердце, и ты готов вступиться за него, даже если для этого придётся потягаться с могущественным эльфом.

– Она неправильно срослась. – Мастер Патрик нахохлился, будто старый гриф. – Я всё ещё хромаю, и до сих пор не могу ходить без трости.

Он едва уловимо качнул головой, делая знак Мартину: мол, не надо, не лезь. А Фиахна улыбнулся, перехватив этот взгляд, и щёлкнул в воздухе пальцами.

– Иди. И танцуй. Теперь всё правильно.

Мастер Патрик, нахмурившись, глянул исподлобья.

– Шутки шутить изволите?

Но всё-таки поднатужился и встал. Недоверие на его лице сменилось недоумением. Он убрал руку, которой опирался о стол. Перенёс вес на больную ногу. Сделал шаг. Другой. Третий. Мартин смотрел на брата, затаив дыхание.

– Ох! Стало быть, попляшем ещё! – Мастер Патрик подпрыгнул на месте и галантно протянул Келликейт сухую ладонь с длинными пальцами: – Позволите, милая леди?

И та пошла. А зазевавшегося Элмерика вытащила в круг злющая, как оса, Розмари.

– Не делай такое лицо-то! Улыбайся, ну! А он пущай смотрит-то, изменщик!

– Роз, тебе не кажется, что…

– Не кажется! – Она рассмеялась в голос, кружась так, что её юбка хлестала Элмерика по коленям.

Белокурые волосы рассыпались по плечам, голубые глаза сияли, на запястьях звенели друг о друга тонкие обережные браслеты. Розмари была сейчас очень красива и, кажется, немножечко пьяна. А Фиахна и впрямь побледнел.

– Сегодня что, день исполнения желаний? – Джерри вертел меж ладоней свой вновь опустевший кубок. – А можно мне тоже загадать?

Эльф недобро улыбнулся.

– Хочешь ещё чудес? Тогда сыграй со мной в фидхелл. Выиграешь – и я исполню всё, что пожелаешь. Проиграешь – и я наложу на тебя гейс.

Джерри вздохнул.

– Условие было бы ничего. Вот только я совсем не умею играть в фидхелл.

– Ты можешь выставить поединщика вместо себя. – Фиахна не смотрел на него, он всё ещё пожирал взглядом Розмари. – Но учти: желание я исполню твоё. А мой гейс в случае проигрыша достанется тому, кто играл. Ну что, найдутся ли смельчаки?

– Я бы сыграл.

– И я!

Мартин и Шон отозвались почти одновременно.

– Знать, хорошее у тебя желание, раз сколько заступников выискалось.

– В голосе Фиахны прозвучало уважение.

– Или хорошие друзья. – Джерри счастливо улыбался.

Элмерику подумалось, что тому уже и никакого желания не нужно: вон как сияет. Музыка заиграла быстрее. Он провернул Розмари под рукой и чуть не налетел на мастера Патрика и Келликейт. Старик отплясывал, будто скинул лет сорок, и да, Мартин не соврал: его брат был действительно хорошим танцором. Значит, не только книжки в юности читал.

Вот такой праздник Элмерику был по душе. Возможно, он всё-таки ошибался насчёт Фиахны… Эх, жаль, что нельзя было пригласить Ллиун. Ей бы тоже наверняка понравилось.

Тем временем эльф выбрал себе в противники Мартина, заявив, что на таких условиях с родственниками не играет, и они принялись расставлять фигурки воинов – чёрные и белые.

– Ты будешь атаковать, а я защищаться. Я король, попробуй меня сместить. – Доску для фидхелла, которую Фиахна достал, покопавшись в зарослях плюща, обрамляли выжженные узоры; сперва Элмерик подумал, что это обычная вязь, но потом понял, что это тела змей, переплетённые причудливым образом.

– Не смотри туда-то! – прошипела Розмари. – Танцуй со мной!

– Роз, я уже устал! – Бард и правда тяжело дышал.

– Даже мастер Патрик ещё не выдохся-то, а ты… слабак!

Элмерик прокрутил её под рукой, едва не запутавшись в длинном рукаве.

– У тебя что, новое платье?

Помнится, прежде Розмари не носила ничего подобного – оно и понятно: кому охота влезть рукавом в муку или в начинку для пирога?

– А ты только сейчас-то заметил? Ну ва-аще! – Она надула пухлые губы. – Вообще-то, платье старое. Я к нему только рукава-то новые приделала. Ладно, иди уже, смотри свой фидхелл-то! Я найду, с кем ещё потанцевать-то.

А за столом уже разыгралось нешуточное сражение. Мартин атаковал с четырёх сторон, Фиахна защищался, но положение его было незавидным. Ход партии ещё не раз мог измениться, но сейчас Элмерик бы поставил на то, что король – вырезанный из кости эльфийский всадник, чем-то неуловимо напоминающий самого Фиахну, – не удержит холм и падёт.

Рыцарь Сентября то и дело рвался подсказать, но в последний момент спохватывался и закрывал рот. Сперва Элмерик думал, что тот болеет за отца, но оказалось, что нет – за Мартина. Джерри в происходящем вообще ничего не понимал, но смотрел, затаив дыхание. Барду было интересно: что же он загадает? Ну, если Мартин, конечно, выиграет.

А тем временем ситуация на поле переменилась. Фиахна сиял, переставляя белых воинов, перед ним высилась кучка «убитых» чёрных, Мартин всё дольше думал перед каждым ходом, а костяной король неумолимо приближался к краю доски.

В этот момент Элмерик почувствовал, как воздух пришёл в движение. Так уже бывало: бардическое искусство сделало его более чувствительным к чужой магии. Просто в зале кто-то колдует. Магии тут и без того было предостаточно. Наверное, Фиахна подновлял свои иллюзии, только и всего.

Белоснежный король достиг угловой клетки. Раздосадованный Мартин ударил по столу кулаком. Фиахна, вскочив, испустил победный вопль, а Джерри одновременно с ним разочарованно выругался.

Рыцарь Сентября хлопнул Мартина по плечу:

– Ну, мужайся, Март.

– Да что я, злодей какой, что ли? – Фиахна вскинулся, поймав тяжёлый взгляд Шона. – Не обижу я твоего человека. Сегодня же праздник! Пускай и гейс будет тоже праздничным. Не отказываться от предложенной выпивки с нынешней ночи и до самого Бельтайна! Пусть тебе тоже будет весело, смертный друг моего бессмертного сына!

– Да, пожалуй, за такой короткий срок я не успею окончательно спиться. Если некоторые шутки ради не начнут усердствовать, – усмехнулся Мартин, но Элмерик разглядел в его взгляде тень тревоги.

Рыцарь Сентября тоже выглядел обеспокоенным.

– Отец, я надеюсь, к нам в ближайшее время не собирается погостить королева Медб?

Фиахна потёр переносицу.

– Вроде нет, а что?.. А-а-а! – До него вдруг дошло. – Её старый трюк с чашей? Ерунда! Она сюда не собирается. А если и соберётся, то предупредит заранее. Она обещала. Ох, и тяжело бывает с женщинами… Особенно когда они королевы. А ведь Медб – даже не худшая из них.

– Ты имеешь в виду тётушку Оону?

Голос рыцаря Сентября потеплел, напряжённые плечи расслабились. Кажется, даже Мартин не злился из-за проигрыша. Один Джерри до сих пор кусал губы так, что на нижней выступила капля крови.

– Как хорошо, что на ней женился Финварра, а не я! – Фиахна подставил Шону кубок, чтобы тот наполнил его. – Но, вообще-то, я имел в виду Калэх.

Рука Шона дрогнула, и несколько капель вина пролились на стол. Он хотел что-то сказать, но Джерри успел встрять раньше:

– Уже не первый раз слышу это имя. Кто такая эта Калэх?

– Королева Зимы. – Рыцарь Сентября вздохнул. – Только не вздумайте даже упоминать её имя при Каллахане! Это может плохо кончиться.

– Так они что, ничего не знают? – Фиахна недовольно нахмурился. – Думаю, стоит им рассказать. Многие беды в этом мире вершатся от незнания, по случайности или недосмотру.

Он сделал знак рукой – и музыка прекратилась, дриады исчезли.

Шон, на мгновение задумавшись, кивнул.

– Может, ты и прав, отец. Мы часто скрываем важные вещи, чтобы оградить близких от опасного знания. И это, бывает, выходит нам боком.

Ревнивый взгляд эльфа остановился на Розмари. Та как раз наполнила кубок родниковой водой и жадно осушила его до дна, а потом ещё и умыла разгоряченное после танцев лицо.

– Прекрасная Роз, ты сядешь рядом со мной, чтобы лучше слышать историю? – Его голос эхом разлетелся по лесной зале.

– Не-а, мне-то и отсюда всё прекрасно слышно! – Девушка присела на камни у источника.

Фиахна, помрачнев, скрипнул зубами.

– Ладно. – Он положил руки на стол ладонями вниз и слегка подался вперёд, – Тогда слушайте. А Шон подскажет, если я что-то упущу.

История о королевах времён года, рассказанная Фиахной и Шоном

В стародавние времена, когда наш мир был юн и королевства эльфов ещё не разделились на Благие и Неблагие, жили в волшебном краю четыре девы. Все они были прекрасны ликом и статью, и ни одна не походила на другую. Их имена слышал и повторял каждый лесной зверь, каждый ручей или куст в лесу: Керрилейт, Медб, Оона и Калэх – вот как их звали.

Говорят, сама Прародительница вручила им четыре короны и дала ключи от врат весны, лета, осени и зимы. И не было никаких земель у них во владении, ибо власть их была неизмеримо больше.

Однажды на пиру у Прародительницы, где присутствовали все четыре девы, появился Ритерх-хитрец – спутник всех ссор. И сказал он:

– Ах, как красивы зима, весна, лето и осень! Радуется сердце! Но не могу понять: кто же из них прекраснее?

Так упало первое зерно раздора в благодатную почву. Прежде не мерялись девы ни красотой, ни силой, а теперь крепко призадумались.

А ещё сказал Ритерх:

– Странно мне, что щедрая Прародительница не даровала королевам времён года землю во владение. Ведь даже какая-нибудь королева Мшистых Зарослей или король Рябинового Ручья имеют свои угодья. Ах, я бы мечтал попасть в земли Вечной Весны, чтобы полюбоваться цветущими садами! Или зайти в королевство Вечной Осени, где золото листьев блестит ярче всех сокровищ света…

Так упало второе зерно раздора, ибо каждой из королев захотелось обустроить мир на свой лад.

Улыбнулся Ритерх и снова возвысил голос:

– Если четырёх королев избрала Прародительница своею волей, то хотел бы я знать, где же их короли? Не до́лжно ли выбрать достойных мужей под стать таким жёнам?

Так упало и проросло третье зерно раздора. Многие герои тут же захотели попытать счастья и стали просить Прародительницу назначить им испытания.

А довольный Ритерх ушёл, потирая руки.

Напрасно Прародительница пыталась успокоить эльфов – те не желали слушать увещеваний. На долгие годы не стало меж ними мира, а сезоны года сменяли друг друга в беспорядке: летом, бывало, шёл снег, зимой наступала оттепель, осенью цвели деревья, а весной желтели едва распустившиеся листья.

И вот первое зерно раздора принесло плоды.

Два воина, влюблённые в Керрилейт, сошлись в поединке не на жизнь, а на смерть. Королева Весны пыталась их остановить, но тщетно. Два меча пронзили плоть одновременно, и оба они пали к её ногам бездыханными. Заплакала тогда Керрилейт – ведь и тот, и другой были одинаково дороги её сердцу, и не хотела она выбирать между ними. Бросила Керрилейт свою корону из веток цветущей сливы наземь. Напрасно утешала ее Прародительница: в тот год весна так и не наступила. А когда отгорели костры Бельтайна, Керрилейт взяла белую ладью, оттолкнулась веслом от берега и уплыла в Мир-под-волной, чтобы предаваться там скорби.

Прародительница же сказала так:

– Не будет отныне другой королевы Весны, ибо её и быть не может.

А после добавила:

– Чтобы пресечь распри, я изберу королей времён года. Но не из ныне живущих, нет. Пусть этот титул носят те, кто ещё не родился. Вы узрите на них мою метку при рождении или после. Но точно узнаете их.

Чтобы мир смог проснуться от зимнего сна, она призвала белых весенних дев. Их было несчётное множество, и трудились они неустанно, исполняя свой долг. Но, говорят, это была уже другая весна – не такая чудесная, как при Керрилейт.

Второе зерно раздора тоже принесло плоды.

Отныне не могло пройти и дня, чтобы не повздорили Оона и Медб. Даже если они не встречались, всё равно одна за глаза поносила другую. Больше всех слов на свете запали им в душу речи Ритерха-хитреца о прекраснейшей из королев.

Улучив момент, подловили они Ритерха на пиру и спросили:

– И как же нам узнать, кто из нас прекраснее?

– Взгляните на Прародительницу, – усмехнулся Ритерх-хитрец. – Что есть у неё и чего нет у вас?

– Обширные владения, – сказала Оона.

– Власть над всеми эльфами, – сказала Медб.

– Вот и ответ на ваш вопрос. – Ритерх хлопнул в ладоши и пропал.

Прошли века, а королевы всё состязались меж собой, не в силах прекратить этот спор. Ныне Медб стала королевой Благого двора, Оона – Неблагого. Обе они правят эльфами. Обе сильны, но тяготит их равенство сил, и каждая мечтает пошатнуть его.

Третье же зерно раздора долго не давало всходов.

Калэх-зима была самой спокойной и мудрой из королев. Её не интересовали пиры и состязания, не касались дрязги Ооны и Медб. Для жизни она выбрала уединённый северный холм. Там Калэх пряла пряжу и в урочный час опутывала белыми нитями весь мир. Тогда наступала зима. Говорили, что она может спрясть и соткать не только снежные одежды для земли, но и саму судьбу.

А надобно сказать, что эльфам в те времена не было житья от фоморов. Могучие великаны разоряли эльфийские земли и никого не щадили. Холод был им привычен и люб, поэтому свои набеги они вершили чаще всего зимой.

И в один из дней возроптали эльфы.

– Мать-Прародительница, прикажи же: пускай Калэх больше не прядёт свои нити! Тогда не придут зимние холода, а с ними и фоморы.

Калэх, прознав про эти речи, сама пришла ко двору держать ответ.

– Не потому приходят фоморы, что наступает зима. А потому, что вы слишком слабы, чтобы победить их, – так она сказала.

Усовестились эльфы и оставили её в покое.

Зерно замерло до поры, но не умерло, и вновь зашевелилось, когда пришла пора Прародительнице отправиться в Аннуин – надолго, а может, и навсегда. На прощальном пиру она объявила своей преемницей Калэх.

Медб и Оона чуть не лопнули от злости и зависти, а королева Зимы промолвила так:

– Я не гожусь для трона, Мать всех эльфов. Избери кого-нибудь другого.

Вздохнула Прародительница, предчувствуя неминуемые беды. Но согласилась:

– Будь по-твоему. Тогда пускай правит эльф Финнлуи. Ему я вверяю всё.

Финнлуи, чьё имя означало «белое сияние», был горд и горяч, как солнце, сияющее в вышине. В его правление одна война сменяла другую, рушились и вновь возникали королевства. Он загнал фоморов на дальние острова и самолично сделал цепь, которой приковал Бэлеара, короля фоморов, к скале посреди моря. И хотя набеги после этого не прекратились, они стали такими редкими, что эльфы вздохнули свободно… чтобы с прежним пылом погрузиться уже в междоусобные войны.

Могучий Финнлуи собственными руками зарубил в поединке мужа Ооны – короля Неистовых Бурь – и присвоил его земли, так же как земли многих других королей. Он изгнал из своих земель и Медб, вздумавшую свергнуть его: с той поры, говорят, во владениях Финнлуи всегда было холодное лето.

Вот уже и третье зерно принесло плоды. Многие эльфы встали на сторону Медб и принесли ей вассальные клятвы. Так произошёл раскол эльфийских королевств на два – Благой и Неблагой дворы. Оона злилась пуще всех: её соперница своими руками завоевала себе королевство, тогда как она сама осталась ни с чем. Ненужная ни Медб, ни Финнлуи, она надолго пропала с глаз.

Калэх же сказала, что не вечно будет стоять Благой двор, ибо его не было в замысле Прародительницы. Впрочем, препятствий Медб она тоже не чинила.

А спустя несколько лет Финнлуи задрал на охоте белый вепрь. Подданные гадали: чья же рука его направила? Ведь, с одной стороны, все дикие свиньи посвящены королеве Медб, а с другой – все белоснежные звери и птицы принадлежат королеве Калэх.

К тому времени у Финнлуи уже было два взрослых сына, и престол Неблагого двора унаследовал старший из них – Финварра. В день его коронации проклятый Бэлеар разорвал цепи и сбежал. Потом говорили, что белые птицы расклевали серебряные звенья, и в том тоже многие видели руку Калэх.

Когда её о том спросили, она не стала ничего отрицать:

– Бэлеару уготована другая судьба. Ещё не родился на свет ни тот, кто заключит его в клеть, ни тот, кто его убьёт. Нам же всем стоит вспомнить, что следует держаться своих, а не сеять вражду. Пускай те, кто ненавидел Финнлуи, примирятся с его сыном, ведь тот пока ничем себя не запятнал.

Увы, немногие поняли и оценили её поступок.

Медб во всеуслышание запретила Калэх появляться в своих землях. Финварра же, не простивший гибели отца, сказал так:

– Когда я смотрю на тебя, королева Зимы, во мне закипает гнев, и я боюсь, что однажды не сдержу руку. Уходи подальше, теперь лишь раз в году я открою тебе двери: на Самайн. Ведь это твоё время.

С тех пор Калэх переселилась на северные острова. Настолько далёкие, что говорили, будто половина их лежит с эльфийской стороны мира, а другая половина сокрыта в землях фоморов. Но её не смущало подобное соседство: Бэлеар ни за что бы не тронул свою освободительницу. Раз в год она по-прежнему присылала к Финварре гонцов: белых птиц и зверей, приносящих нити и полотна зимы. В стране же Медб царило вечное лето.

Финварра женился на Ооне, возвратив ей и земли, и власть. Соперничество королев Лета и Осени вспыхнуло с новой силой, а о Калэх позабыли на долгие годы.

Но в тот день, когда на свет появились близнецы – сыновья Финварры, – она явилась ко двору сама, чтобы взглянуть на них, и осталась очень довольна увиденным:

– Воистину, благословен этот час! Ибо вижу я отметины, о которых говорила Прародительница. Помяните моё слово: оба этих мальчика станут королями.

И ещё добавила, глядя на того близнеца, у которого были белоснежные волосы и кожа:

– А этот как будто бы мой…

– Дитя – не зверь и не птица, он не будет посвящен тебе, – возразил Финварра, но Калэх лишь рассмеялась в ответ.

– Наши нити уже сплелись. Посмотрим теперь, какой узор из них сложится.

И вот тогда Финварра изгнал зиму из своих земель. Он запретил даже упоминать имя Калэх в своем королевстве. Но судьба распорядилась иначе: подросший принц нашёл портрет королевы Зимы и влюбился в неё без памяти. Финварра, поняв, что сын его может умереть от тоски, скрепя сердце, разрешил ему отправиться на поиски возлюбленной – на дальние северные острова, в самое сердце туманов. Вместе с юным принцем Каллаханом в плавание отправился его кузен Шон, а брат-близнец Браннан остался с отцом, чтобы на случай, если Каллахан не вернётся, у короля Финварры был хотя бы наследник.

Долгим и трудным было их путешествие, но вот, пройдя все испытания, они прибыли на зачарованный снежный остров, где царила вечная зима. Калэх сама встретила их на пороге своего замка.

– Я знала, что ты придёшь, – сказала она Каллахану. – Так уж соткалось.

– Выходит, мы и впрямь предназначены друг другу? – обрадовался принц.

– И да, и нет. Ты всё сам поймёшь, если поживёшь немного тут, со мной, и задашь свои вопросы. Но знай: я буду отвечать лишь на один вопрос в день.

Каллахан с радостью принял её приглашение.

– Говорят, ты убила моего деда, будучи в сговоре с Медб, – спросил он в первый день. – Зачем?

– Нетрудно сказать, – усмехнулась Калэх. – Его правление сеяло хаос в эльфийских землях. Очень скоро стало бы не два королевства, а четыре. Потом восемь. Двенадцать… И эльфы больше никогда не смогли бы верить собратьям. Я сделала зло, но на самом деле поступила верно.

– А для чего ты освободила Бэлеара? – спросил Каллахан на заре второго дня. – Разве он не враг тебе и всем нам?

– Именно поэтому и освободила. – Калэх тряхнула тяжёлыми косами, чёрными, как сама ночь. – Эльфам нужен неприятель, иначе они пожрут самих себя, опьянённые радостью битв.

– Почему тогда фоморы не нападают? – спросил принц на третий день. – Неужели они ещё не накопили сил за столько лет?

Королева Зимы вздохнула:

– Ты не понял? Я сдерживаю их. Но когда-нибудь моих сил не хватит. И тогда ты отправишь их далеко-далеко отсюда на многие годы. Я научу как.

– Почему же ты не сделаешь этого сама? – На четвёртый день пребывания в снежном замке у Калллахана уже зуб на зуб не попадал от холода. – Ведь ты сильнее меня, я это чувствую.

– У каждого своя сила. И своё предназначение. Не замёрз ещё?

Каллахан помотал головой.

– Будь осторожен, мой дорогой принц, – предупредила Калэх. – Холод коварен и может убить даже эльфов. Стоит ли любопытство жизни?..

– Ты станешь моей женой? – спросил он на пятый день, зная, что этот вопрос, возможно, последний: больше ни он, ни Шон такого холода не выдержат.

Лицо Калэх тотчас же потемнело.

– Я могла бы сказать «да», мой дорогой принц. Ведь ты по душе мне. Твоя летняя сила ещё не вошла в полную мощь, но я чувствую, что наш союз мог бы пойти на пользу обоим, и наша чародейская сила возросла бы взаимно. Но нити судьбы всегда плетутся не останавливаясь. Даже я не могу сказать, чем завершится полотно. Хочешь заглянуть в будущее? Имей в виду: картины могут быть туманными.

Каллахан кивнул, и Калэх села за прялку. Напевая, она сучила тугую нить. Он знал эту песню, принялся подпевать – и вдруг поперхнулся воздухом.

Ворох поворотов судьбы, ворох возможностей – все они были как на ладони. Рассудок едва справлялся, сознание уплывало… но было ясно одно: счастье с Калэх сулило гибель эльфийским королевствам, когда как разлука обернулась бы процветанием. От досады Каллахан вскрикнул, и видение исчезло.

– Спроси меня снова, – сказала Калэх. – Но знай: если ты снова предложишь мне выйти за тебя, я отвечу «да». И будь что будет.

– Нет. – Каллахан покачал головой. – Хоть я и люблю тебя всем сердцем, но я – будущий король. А кто-то говорит, что я уже сейчас король Лета, хоть я пока и не знаю, что это означает. Мы не должны так поступать.

– Ты действительно настоящий король, – согласилась Калэх, но её тёмные глаза наполнились печалью. – Что ж, будь по-твоему. Тогда того вопроса, считай, что не было. Задавай другой.

Каллахан взял её руки в свои.

– Я видел, как ты пряла и ткала, и понял, что порой ты сама можешь вплетать в ткань судьбы то, что захочешь. А сумеешь ли удалить то, что уже было выткано? Сделать так, чтобы я забыл тебя и то, что мы вообще встречались?

– Я никогда не пробовала. – Прощаясь, королева Зимы поцеловала его в губы. – Но попробую прямо сейчас. Затку твою память. Ты забудешь моё имя и лицо и не вспомнишь до поры, пока мы снова не встретимся. И тут уж не обессудь: всё тотчас же вернётся: и воспоминания, и любовь… А теперь закрой глаза и спи.

Прялка мерно постукивала, Калэх ловко подменяла одни нити другими.

Очнулся Каллахан уже на корабле, плывущем домой. Конечно же, он расспрашивал, что произошло. И Шон рассказывал ему, но его слова вылетали у Каллахана из головы, будто бы их выдувал ветер. В конце концов Шон перестал понапрасну сотрясать воздух…

В Ином краю, где не бывает настоящей зимы, было очень легко не вспоминать о ней вовсе. А вот в землях людей, когда выпадает снег, Каллахан каждый год испытывает смутную тоску, но не знает, откуда берётся это чувство.

И там, и здесь в ночи порой слышится далёкий стук прялки. Всё потому, что нити ещё плетутся, и никто не знает, каким в итоге выйдет это полотно.

Элмерик только теперь понял, что в какой-то миг Шон сменил Фиахну и дальше принялся рассказывать сам. Конечно, ведь это он был в снежном замке вместе с Каллаханом и видел всё, что случилось, собственными глазами.

– И где сейчас эта Калэх-то? – Розмари ещё в середине рассказа подошла ближе: видать, стало интересно; теперь она сидела за спиной у Фиахны.

Тот обернулся на голос.

– Никто больше не видел её. Наверное, всё ещё живёт на своём Снежном острове, плетёт нити, следит за миром. Я слышал, у людей зима всегда наступает вовремя.

– А почему тогда Каллахан забыл ещё и Олнуэн? – Джерри потёр лоб.

Ему ответил не Фиахна, а Шон:

– Мы тоже задумывались об этом. Наверное, Калэх просто ревнива. Вот и заткала это тоже.

– А этому Ритерху кто-нибудь морду начистил? Кто он такой вообще? – Глаза Джерримэйна сверкнули праведным гневом.

– Поверь, его били и не раз. Не помогает. – Рыцарь Сентября хрустнул костяшками пальцев так яростно, что бард в тот же миг понял: мастер Шон и сам не раз учил зарвавшегося хитреца уму-разуму. – Сейчас Ритерх живёт при дворе королевы Медб, он – Рыцарь Июня. Только там его ещё терпят. Не то что наши короли.

Короли… Элмерика вдруг осенило, что все наветы принца Грозовых Дней были напрасными. Каллахан вовсе не бросал своё королевство, как думали Эйвеон и Браннан, – напротив, во имя мира и процветания он отдал самое дорогое. И никто не смел просить у него больше.

– А ты не рассказывал мне про Калэх… – В голосе Мартина послышался лёгкий упрёк.

Рыцарь Сентября пожал плечами.

– Ни к чему было ворошить прошлое, Март.

– Да? И что же теперь изменилось?

– Не злись. – Шон шутя попытался щёлкнуть его по носу, но Мартин ловко увернулся и в ответ показал язык. – Времена настали другие. Помнишь, я говорил, что Калэх предсказала, будто именно Каллахан запечатает фоморов? Так вот, он сделал это. Калэх сказала, что пройдут годы, и те вырвутся на свободу. Теперь это тоже случилось.

– И что это значит? – Мартин сложил руки под подбородком.

– Я знаю одно. – Шон вздохнул. – Нельзя допустить, чтобы они вновь встретились…

Воцарилось напряжённое молчание, которое нарушил неугомонный Фиахна.

– Может, ещё потанцуем? А то праздник всё-таки… – Он протянул руку Розмари, и та после недолгого раздумья ухватилась за его ладонь.

Дриады больше не появились, но музыка всё равно заиграла. Кажется, это пел сам источник. Чудесная мелодия звенела, будто бы капли били по невидимым струнам. И Элмерик, повинуясь зову сердца, всё-таки достал флейту, чтобы подыграть. Раздражение ушло, он больше не ненавидел Фиахну. Правда, и любить его больше тоже не стал. Но хоть так.

Едва они закончили танцевать, по зале разнёсся разочарованный возглас Флориана. Он попытался взять сестру за руку, но пальцы схватили лишь воздух. Начинало светать, и Эллифлор снова развоплощалась.

– Прости. – Фиахна взял его за плечо. – Ночь на исходе, и её время тоже.

Увидев отчаяние во взгляде Флориана, он отвёл взгляд и поспешил пояснить:

– Пойми, я не всесилен. Она мертва, а я не умею воскрешать. Просто у меня есть гейс: когда полнолуние совпадает с праздником колеса года, я должен выполнить одно желание смертного, даже самое невозможное. Благо само это время полнится волшебством и даёт мне силу творить чудеса, на которые я не способен в другие дни. Но с рассветом всё возвращается на круги своя.

– А моя нога? – Мастер Патрик стоял крепко, но вдруг покачнулся; Мартин бросился к нему, чтобы подхватить.

– Такое чудо мне по плечу. – Финварра протянул ему свой кубок. – Ты исцелён. Выпей за моё здоровье.

– Но как же ты смог узнать моё заветное желание? – прошелестела Эллифлор; в её разноцветных глазах стояли слёзы. – Разве гейс позволяет тебе слышать мысли мёртвых?

– Нет. Я исполнил желание твоего брата.

Флориан кусал губы. В его глазах застыло нечто такое, отчего Элмерику стало жутко.

– Мы с этим справимся, родной, – шепнула Эллифлор, и брат кивнул ей.

– Но… я же хотел как лучше. – Даже в полумраке лесной залы было видно, как Фиахна побледнел; его взгляд стал жалобным, как у потерявшегося пса.

Флориан встал и низко поклонился эльфу. Эллифлор последовала его примеру. Распрямившись, она добавила:

– Вообще-то, это лучший праздник, что был у меня с тех пор, как я умерла.