Читать книгу Несравненно больше - Алекс Крутов - Страница 8

В детском доме № 51 у нас было несколько воспитателей и одна учительница. Звали ее Ирина Гавриловна. Она вела у нас занятия с 1 по 5 класс. До этого она преподавала в школе-интернате с углубленным изучением английского, и мы были ее первыми учениками из детского дома.

Ирина Гавриловна совершенно ясно дала нам понять, какова ее роль. «Я не ваша мать, я ваш учитель, – предупредила нас она. – Не надо меня обнимать и целовать. Не ластитесь ко мне и не зовите меня мамой. Я здесь, потому что мне платят за то, чтобы я вас учила».

Неудивительно, что она оказалась очень строгой, и все мы ее боялись. Она была ярым сторонником правильной осанки, и все время заставляла нас сидеть прямо на стульчиках. Если она замечала, что кто-то сутулится, то шлепала его указкой. Также она шлепала нас по рукам за разговоры в классе.

Ирина Гавриловна водила нас в Дома культуры на разные классы и кружки: танцы, шитье, фото и спортивные секции. Знания, которые мы получали в школе при детском доме, были неглубокими, поэтому занятия в Доме культуры могли бы стать для нас замечательной возможностью научиться новому, если бы кто-то объяснил, как нам это пригодится в жизни. Чаще всего дети думали: «Зачем мне учиться фотографировать, если мне это не нужно?» Многие охотно предпочли бы отправиться на улицу и клянчить деньги у прохожих на очередную порцию мороженого.

В сентябре 1986 года, за несколько месяцев до того, как мне исполнилось 9 лет, в нашем детском доме появился новый сотрудник – Милана Николаевна Козеева. Она и стала воспитателем группы из 26-ти девочек и мальчиков, одним из которых был и я. Помню, как впервые увидел ее в тот день. Она показалась мне самой красивой женщиной среди всех, кого я когда-либо встречал. Мы ощущали любовь, которая исходила из ее сердца. Она говорила нам: «Если хотите, вы можете звать меня мамой, когда никого из взрослых нет рядом. Я буду любить вас, заботиться о вас и обещаю защищать вас от всего, что может вам навредить». Это были лучшие слова, которые я когда-либо слышал в своей жизни.

Вспоминая время своей работы в детском доме, Милана Николаевна говорит: «Мое сердце наполняла теплая волна радости и благодарности Богу за возможность работать со всеми этими драгоценными детьми». Меня она помнит как высокого худенького мальчика с темными вьющимися волосами. «Ты был очень живым и подвижным, – говорит она. – Когда я узнала тебя ближе, то поняла, что ты совершенно не контролируешь свои эмоции. Когда ты чувствовал себя счастливым, это легко можно было понять по твоей активности, радостным крикам и заразительному смеху. Если ты был зол или чем-то расстроен, это также было очень заметно. Было совершенно очевидно, что тебе нужен сильный наставник и человек, которому ты мог бы доверять».

Каждое утро в 7.30 Милана Николаевна будила нас и помогала подготовиться к началу учебного дня. Вместе с ней мы спускались в столовую на завтрак, а потом направлялись в класс. Наши занятия длились с 9.00 до 14.30, и каждый раз Милана Николаевна приходила, чтобы отвести нас обратно.

Конечно, старшие ребята продолжали нас обижать. Милана Николаевна не могла быть сразу в нескольких местах и уследить за всем происходящим, но если она замечала, что кто-то из старших обижает мальчиков из ее группы, она приходила на помощь и преследовала обидчика, размахивая палкой от швабры. Вскоре старшие ребята уяснили, что с ней лучше не связываться.

Только 10 или 15% проживавших в детском доме детей были круглыми сиротами и находились на полном попечении государства. Остальные дети были так называемыми социальными сиротами, которые попали в детский дом из-за того, что их родители были алкоголиками, преступниками или издевались над своими детьми. Поскольку большинство таких родителей не были официально лишены родительских прав, почти все мои одноклассники отправлялись домой на праздники и выходные. Сначала это ужасно огорчало тех, кто оставался. Но со временем мы осознали преимущество своего положения: Милана Николаевна по очереди брала нас к себе домой на выходные.

Миша, один из моих друзей, относился к категории социальных сирот и каждую неделю отправлялся к маме, а мы с Эдиком провели много выходных в обществе Миланы Николаевны и ее семьи. Мы познакомились с ее мужем, дочерями и их мужьями, и даже с ее родителями, которых мы называли дедуля и бабуля. Ее родители жили на даче, за 50 км от города. В их доме было электричество, но не было отопления и водопровода. Поэтому работы всегда было достаточно, я приучился там к физическому труду.

Никогда раньше я не видел колодца, но вскоре научился набирать из него воду и колоть дрова для домашней печки. Все члены семьи Миланы Николаевны полюбили нас с Эдиком и всегда были рады видеть нас, но, конечно, ей нужно было думать и о других детях, которые ждали своей очереди.

Милана Николаевна любила каждого из нас и не показывала своих предпочтений. Однако мы знали, что Эдик стал ей как сын, и она особенно привязана к нему. И хотя она не усыновила его, все мы знали, как она им дорожит. Мы никогда не спорили с этим и не возмущались. Никто другой не обращался с нами так, как наша любимая воспитательница. Ее забота и любовь напоминали материнскую.

Понятия «любовь» и «семья» в то время были для меня чем-то далеким и незнакомым, поэтому не могу сказать, что я сознательно стремился к ним. Я просто не знал, что это такое. В советское время детей усыновляли нечасто – об иностранных усыновителях не было и речи, а русские семьи редко изъявляли такое желание. Круглые сироты оставались в детском доме до 17-18-летнего возраста. Хоть я и не отдавал себе отчета в своих эмоциональных нуждах, но понимал, что с появлением Миланы Николаевны я испытал чувства, до того момента мне незнакомые. Впервые в жизни я почувствовал себя любимым и защищенным.

Желая оградить нас от дурного влияния старших мальчиков и помочь хоть ненадолго вырваться из детского дома, Милана Николаевна сумела подарить нам самый чудесный год в нашей жизни. Когда нам было по 9 лет, она добилась того, чтобы руководство детдома выделило средства и отправило нас в санаторий на целый год. Он находился в Сестрорецке, в курортном районе, за 40 километров от Ленинграда. Бетонные здания санатория располагались в парковом пространстве, самом большом из тех, что нам доводилось видеть. Милана Николаевна и Ирина Гавриловна отправились вместе с нами в санаторий на целый год. Они дежурили по очереди: одну неделю с нами проводила Ирина Гавриловна, совмещая роли воспитателя и учителя, а на следующей ее сменяла Милана Николаевна.

Милана Николаевна и Ирина Гавриловна стремились доказать руководству детского дома, что такой эксперимент принесет большую пользу нашему здоровью. Мы проходили физиотерапию, нам делали массаж, мы принимали ванны с ромашкой и эвкалиптом. С нами были няни, которые менялись каждые 24 часа. Мы играли на песочном пляже, отправлялись в лес на прогулки. Милана Николаевна ходила с нами за ягодами и учила печь пироги. Для нас, 9-летних детей, это было замечательное времяпровождение. Это время было самым счастливым в моей жизни. Единственным омрачающим моментом был сон-час. Мы уже не были малышами, но нас заставляли отдыхать днем, что я очень не любил.

Первое время у нас в санатории был телевизор. Иногда мы смотрели интересные передачи, а потом шли в лес, строили шалаши из веток и представляли себя героями этих передач. Таких импровизированных сюжетно-ролевых игр в детском доме никогда не было.

Каждый вечер мы старались не пропустить детскую передачу «Спокойной ночи, малыши!». Это была первая доступная нам телепрограмма для детей, и мы обожали ее.

Тогда я и не осознавал, что счастливое время с нашей любимой воспитательницей и ее семьей, и год, проведенный в санатории, – только затишье перед бурей. Меня ожидало изменение всех обстоятельств моей жизни, и этим переменам суждено было стать трагическими. Этот прекрасный год только отсрочил и предварил худшие времена моей маленькой жизни.