Читать книгу Корона за холодное серебро - Алекс Маршалл - Страница 16

Дорога Отчаянных вела через Пантеранские пустоши почти напрямую, заходя в пустыню намного глубже, чем любой другой маршрут, и потому кишела опасностями. Бандиты не таились в засаде, только когда на них нападал кто-то еще более неприятный и занимал их место в пещерах, выходящих на подступы к дороге на южном и северном краях пустыни. Хотя более узкие и тенистые ущелья Дороги Отчаянных отталкивали большинство богуан, песчаные склоны и груды сланца, обычно перегораживавшие тракт, облюбовали куда более страшные барханные крокодилы, а пустынные осы строили гнезда размером с амбар везде, где только звучал легчайший намек на булькающий средь камней родник.

Даже если путника не ограбят, не съедят, не насажают в него личинок и не сделают с ним чего похуже, он посреди пустоши, и, в какую бы сторону ни пошел, нужны недели, чтобы добраться до единственного оазиса на пути, храма Голодных Песков; и ночи будут длинными, а дни – короткими. Прежде чем пустить в свои ворота, заправлявшие там прокаженные настаивали, чтобы путники совершали всякие нелепые, опасные и еретические ритуалы – помимо выплачивания грабительской пошлины. Марото путешествовал по Дороге Отчаянных только раз, почти тридцать лет назад, и ясно помнил, как обещал себе, что больше в пустоши ни ногой, если только сможет этого избежать… и даже если не сможет, то ни в коем случае не пойдет этим путем.

Ему вполне удавалось держать слово, данное другим, и неплохо держать, так почему же он настолько слаб по отношению к себе?

Но, о чудо, аристократы вновь были им довольны. План мог пойти прахом, когда Марото впервые предложил Дорогу Отчаянных в найлсской таверне: пижонов стало сложнее охмурять обещаниями. Но когда капитан Джиллелэнд и несколько других телохранителей попытались в самых крепких выражениях скомпрометировать этот маршрут, настаивая, что там уж слишком опасно для их подопечных, все получилось как надо. Выехав из караван-сарая, компания отсалютовала себе залпом из двадцати одной пробки.

В первую же ночь они потеряли целый фургон с припасами, когда вороночный питон затащил упряжку верблюдов в свою коническую яму, и в первый же день четверо телохранителей, стоявших в карауле, пропали, – вероятнее всего, их похитили служители каннибальского культа, промышлявшие на южных окраинах пустошей. Конечно, их мог утащить кто-нибудь и похуже – здесь всегда находился кто-то или что-то похуже. И все же настроение Марото никогда не бывало лучше, чем сейчас, – по крайней мере, в компании пижонов и вообще в пустошах.

Во-первых, если бы на них собирались напасть бандиты, это, скорее всего, уже бы случилось. Ни один грабитель не был настолько безумен, чтобы добывать себе пропитание на Дороге Отчаянных, по которой в нынешние просвещенные времена ездили крайне редко, а доплыть до Усбы стало возможно за ерундовую плату и при ерундовом риске. Нет, любой здравомыслящий разбойник договорился бы с кем-нибудь еще в караван-сарае, чтобы ему сообщили, когда ценная добыча выступит в путь, и ударил бы, не дожидаясь, когда она войдет в негостеприимную пустыню. Ходили слухи, что местная каннибальская секта прежде была самой обычной бандой грабителей, которая застряла в пустошах. Но Марото не особенно интересовали народные домыслы.

В придачу к характерному удовольствию, какое испытывает неограбленный человек, Марото в равной степени ощущал подъем духа из-за все ухудшающегося настроения пижонов – они будто сидели на разных концах противовесных качелей. Ну, аристократы имели полное право дуться: промозглое, воняющее серой ущелье, все теснее сжимавшееся вокруг них, обескуражило бы кого угодно. К тому же моральный дух компании так и не воспрянул от шока, когда рыдающую леди Опет уволок в яму вороночный питон, пока она героически пыталась спасти последний ящик паштета из уходящего в песок фургона с припасами. Пустые взгляды оставшихся благородных господ, созерцавших песчаный водоворот на том месте, где она исчезла, позволили Марото предположить, что вид ее тонущего в земле парика будет преследовать их до конца дней. Он всерьез на это надеялся.

«Давайте поищем приключений в Пантеранских пустошах!»

Да-да, давайте! Но помимо быстрого удовлетворения от дневного сна – наладившегося, поскольку компания оказалась не склонна играть в кости, вопить и хихикать в вечно сумрачном, застойном и необъяснимо липком зное Дороги Отчаянных, – был еще и разговор в баре, который привел Марото сюда. «Генеральша с синими волосами и шлемом в виде головы демонического пса». Сопровождаемая, как минимум, одним из Пятерки Негодяев и поднявшая старый флаг. Каждый раз, как он позволял словам паломника снова прозвучать в голове, от пальцев ног до локтей бежали мурашки. Глубоко внутри и вопреки всему Марото смел надеяться… И что еще более странно, некое тревожное ощущение где-то в затылке, похожее на почти забытый – или почти вспомненный – сон, говорило ему, что он всегда это знал, что он все двадцать лет этого ждал.

То, что она не стала искать Марото, прежде чем вернуться к былому занятию, не очень его беспокоило. Разве что чуть-чуть – ведь он всего лишь человек, а никак не святой, – но не очень. Она наверняка пыталась его найти, но ведь он не из тех, кого легко выследить, – что да, то да. Возможно даже, она решила, что он мертв, – он же поверил, что она погибла, так почему не наоборот? Или Канг Хо, эта унылая задница, мог наболтать ей, что Марото мертв, в качестве какой-нибудь дурацкой шутки. Что же, все разъяснится довольно скоро, когда он…

– Я с тобой разговариваю, животное! – произнес граф Хассан, и от носа Марото отскочила виноградина.

Господа и проводник сидели вокруг весело пылающего костра, слуги подавали им ужин, а оставшиеся охранники занимали посты на краю лагеря. Рассвет не спешил сюда, на Дорогу Отчаянных, и потому в ту пятую ночь после Найлса они остановились на дневной отдых намного позднее обычного. У всех имелся повод чувствовать себя уставшими и сердитыми, и все-таки бросаться едой в Марото было ошибкой, которую ни крестьянин, ни принц не мог совершить больше одного раза.

– Я сказал…

– Еще раз так сделаете, ваше лордство, и получите приключение, которое запомните на всю жизнь, – сказал Марото так тихо, что младший патриций, наверное, не расслышал – или, может быть, Хассан принял угрозу за некий вызов.

Как бы там ни было, в щеку проводнику прилетела еще одна виноградина. Третья выпала из пальцев графа Хассана, когда Марото поднял его с мягкого диванчика за тощую шею, перескочив через костер одним неуловимым для глаза яростным движением. Было демонски приятно снова держать человека за горло, и Марото заговорил громко, чтобы все собравшиеся его услышали, и услышали хорошо:

– Я ни разу за всю мою жизнь не встречал такой шайки пошлых трусливых пустозвонов, а ведь я провел парочку сезонов при дворе Диадемы. Вы, недомерки, можете делать что угодно в своих фургонах или когда меня нет рядом: сношать друг друга, обманывать, оскорблять, даже убивать. Но с этого момента и впредь в лагере новый король, и король требует уважения.

Молчание. Благословенное, правильное молчание – ну, за исключением бульканья Хассана. Он вцепился в запястье Марото, пытаясь ослабить давление на шею, но чем больше боролся, тем крепче сжимались пальцы. Старые привычки, знаете ли. Марото отпустит лорденыша, только сперва убедится, что его мысль по-настоящему дошла куда надо. Оглядев сидящих вокруг костра, он решил, что достаточно близок к успеху.

Паша Дигглби не встал со своего ратангового трона, но в ужасе уронил бокал и даже не замечал, как керулеанский деликатес пропитывает его трико. Принцесса Вон Юнг застыла, поднеся к губам наколотый на вилку кусочек дыни. Косяку Кез вскочил на ноги, но явно не знал, что делать дальше, поскольку больше никто не встал, и теперь он яростно пыхал своей сигарой, будто хотел спрятаться за стеной дыма. Герцогиня Дин обмахивала веером своего мужа Дениза, который, похоже, лишился чувств. Зир Мана, бесконечно рассуждавшая о мастерстве того или иного учителя фехтования, выставила перед собой ложку для пудинга, словно защищаясь; ее стеклярусные серьги звенели: дурочку трясло от страха. Даже тапаи Пурну, похоже, ошеломила выходка Марото – девчонка тупо вцепилась в серебряную тарелку, хотя и упала на корточки, готовая бежать. Позади господ толпа слуг ждала и наблюдала, но Марото успел достаточно успокоиться и подумать, что наверняка уже не один лакей поспешил за телохранителями, а потому он решил свернуть сцену побыстрее, пока все не поменялось.

– Вы хотели приключений, аристократы занюханные? Король вам их обеспечит! – Марото наконец выпустил Хассана, уже приобретшего зеленый оттенок модной патины своего лаврового венца. Второй сын пал на диванчик, ловя ртом воздух, а Марото наставил указующий перст на компанию. – Король Марото предоставит все развлечения, каких пожелают леди, лорды и карманные собачки, вам стоит лишь попросить. И если только кто-нибудь из вас, наглых вероломных шавок, не отважится посягнуть на мой трон, мое слово – закон. Назовем это ваше приключение «Нажраться собственного дерьма» и посмотрим, как вам, разряженным выпендрежникам, корчащим из себя невесть что мелким ничтожествам, понравится вкус.

Одинокий луч утреннего солнца наконец проник в узкое ущелье, и, пока он светил Марото прямо в глаза, варвар стоял неподвижно в надежде, что его потный лоб сияет отраженным светом, как огненная корона. Он не мог решить, в чем больше странности: в том, что охранники еще не явились схватить его, или в том, что никто из господ еще не разорался. Щурясь на свету, он увидел на большинстве наштукатуренных лиц совсем не то выражение, которого ожидал.

Похоже, они больше его не боялись. Они смотрели… с отвращением. А зир Мана и принцесса Вон Юнг так и вовсе с бешенством. Хорошо. В задницу этих ничтожеств. Марото схватил открытую бутылку игристого из ведерка со льдом, встроенного в ручку Хассанова кресла, и повернулся к ним спиной – если демоны сочли нужным временно избавить его от битья или, чего похуже, от рук охранников, он, мать их так, собирается от души и как можно дольше наслаждаться кайфом обуздания этих паршивцев.

Граф Хассан с воплем приземлился на спину Марото, его руки сомкнулись на бычьей шее здоровенного варвара, а ноги обхватили ребра. Это напомнило Марото, как Пурна прыгнула на него во время их фиктивного свидания, только тут эффект был еще меньше: вцепившись в свою цель, Хассан, похоже, не представлял, что делать дальше. Марото проигнорировал вопящего седока и присосался к бутылке, жадно глотая пузырящийся виноградный сок, покуда граф пытался сдавить его горло. Осталось не так много шипучки, как хотелось, а потому варвар закинул руку за спину и легонько стукнул пустой бутылкой Хассану по башке. Что-то хрястнуло, и, когда аристократ свалился, Марото оглядел бутылку, убеждаясь, что разбилось стекло, а не череп мальчишки. Демоны знают, Марото не собирался убивать его, и, по правде сказать, этот лорденыш заслуживал уважения…

Левое колено Марото подогнулось, когда остроконечная лакированная туфля врезалась сзади в мышцу, но этого было бы мало, чтобы свалить его, если бы немедленно вслед за пинком Пурна не обрушила на заднюю поверхность второй его ноги серебряную тарелку. Он упал вперед, приземлился на колени на жесткий зернистый песок, и глаза полезли на лоб от невозможного зрелища. Охрану он ждал, это да, и даже бандитское нападение было бы понятно – но это?

– Хватай короля!

Господа бросились на него, и Марото успел подняться, как раз когда над его головой разбилась волна тафты и бархата. Сигара косяку Кеза обожгла ему щеку, в нос залезли платиновые ребра веера герцогини Дин. Он расшвыривал пижонов открытой ладонью, так что те катились по земле. Паша Дигглби швырнул карточный столик, ударивший Марото в плечо. Принцесса Вон Юнг шла на него с хлебным ножом. Зир Мана нацелилась на ногу. Он встретил рыцарку пинком, а принцессу – ударом в челюсть, но затем Пурна обрушила ему на поясницу стул.

Марото пошатнулся; упавшие пижоны поднимались, пока другие отлетали, и снова раздался крик:

– Хватай короля!

Проблема была в их количестве. И ладно уж, так и быть, некоторые оказались лучше в этом деле, чем он ожидал. Герцогиня Дин внаклонку чуть не протаранила его пах, но Марото перескочил через нее. Он размахнулся и на считаные дюймы промазал мимо горла Дигглби в гофрированном воротнике; потом, отведя локоть назад для следующего удара, ткнул им в накрашенный рот косяку Кеза. Полетели зубы, брызнула кровь, и Марото выбросил второй локоть, попавший Кезу в висок и отправивший его в полет на товарищей. Кто-то повторил подвиг Хассана, приземлившись на спину Марото в шквале золотых шелков. Он упал на спину, и напавший принял на себя удар, когда они врезались в стол. Супницы опрокинулись, тарелки разлетелись, принцесса Вон Юнг осталась стонать на столе, а Марото ускользнул обратно в свалку.

Принимаемые им удары варьировали от жалких до неожиданно болезненных, и вскоре его рубашка окрасилась кровью и изодралась от колец, отягощавших молотившие его кулаки. Сломанные пальцы будут, это точно. Марото подлым приемом сбил с ног Пурну, но когда отступил назад, герцогиня Дин схватила его за запястье, а зир Мана поймала вторую руку. Они продержали его как раз достаточно, чтобы придурочный паша Дигглби выплеснул ему в лицо содержимое бокала. Жидкость ослепила Марото, обжигая глаза, и пижонки, вцепившиеся в обе руки, взлетели в воздух, когда он негодующе взвыл: эти дохляки облили его пертнессианским абсентом, и если хоть искра падет, он вспыхнет, как проспиртованная певчая птичка.

До этого Марото был слишком изумлен, чтобы воспринимать драку всерьез. Теперь, когда одна пижонка отлетела от взмаха его руки, а другая держалась крепко, еще и тыча в него вилкой, он осознал, что все, похоже, оборачивается не так уж банально, как он ожидал. Неделями эти мерзавцы твердили, что желают на кого-нибудь поохотиться, поймать какое-либо свирепое животное и убить, и все это время он насмехался над их тщеславием. Теперь он не смеялся, а дрался слепо и грязно, срывая парики и выдирая серьги, а разъяренные пижоны выли и шипели, как мокрые кошки. Вдруг кто-то ткнет фонарем или Марото споткнется у костра? Пару лет назад он бы уложил каждого из этих скандалистов одним ударом, но слишком много мышц уступили место жирку – и, несмотря на его контратаки, пижоны наседали безжалостно, как гончие, окружившие медведя.

Смаргивая с одного глаза шипучую жидкость и отбрасывая Пурну и Ману, Марото заметил, что абсент Дигглби был пролит не случайно: грязный подонок, так его растак, возвращался с горящей веткой. Они собираются зажарить дичь живьем! И это после всего, что Марото для них сделал.

Герцогиня Дин подкралась сбоку, намереваясь воспользоваться его возней с Пурной, Маной и Дигглби, но Марото засек хитрую девицу и сделал свой ход. Дин и глазом моргнуть не успела, как он ухватил ее за изукрашенный драгоценностями пояс и, подняв над головой, швырнул, визжащую, в Дигглби. Оба шумно повалились, и Марото издал торжествующий клич при виде головни, вылетающей из руки…

…Прямо в стенку кухонного шатра, который быстро занялся. Марото поспешил было тушить его, жестко разбросав Пурну и Ману, когда они попытались зайти с флангов, но, облизнув губы и ощутив вкус лакрицы, остановился. Приближаться к разрастающемуся огненному аду – самоубийство. Он оглянулся на пижонов, собираясь отдать очевидный приказ отложить драку и бороться с пожаром, пока тот не перекинулся на фургоны, – и тут до него полностью дошел масштаб содеянного. Это была несусветная глупость, и вот она развернулась перед его глазами…

Центр лагеря превратился в развороченное поле боя: обломки мебели торчали из песка, словно покореженный забор; разбитое стекло, фаянсовые черепки и разбросанная, разлитая пища покрывали землю. И везде, куда бы он ни посмотрел, тела, тела, тела. Шелковые – свисающие со столов. Атласные – лежащие на земле. Бархатные – зыркающие на него из грязи, капающие кровью с разорванных губ.

Вот же скотство!

Он почувствовал, как его схватили чьи-то руки, – надолго задержавшиеся охранники наконец-то явились, чтобы сделать с ним то же, что он сделал с их хозяевами… Но нет, это оказались слуги, они убирали ослепленного битвой Марото с пути, чтобы попытаться погасить шатер. Обернувшись к побоищу и предоставив лакеям изо всех сил хлопать по пылающей палатке, он обнаружил, что аристократы зашевелились почти все. Другие слуги выбегали из укрытий, обходя его по широкой дуге и спеша на помощь своим поверженным хозяевам. Вялая рука поднялась из-за разбитого кресла – граф Хассан махал окровавленным платком, который, наверное, был белым до того, как все вышло из-под контроля.

– Злодейство! – Это капитан Джиллелэнд появился из ближайшего к Марото просвета между фургонами, а по бокам шли четверо самых крутых бойцов и лакей принцессы Вон Юнг.

У громил в руках было оружие, а слуга указывал, без особенной необходимости, на Марото. Его взгляд метнулся туда, где он оставил булаву, – рядом с отодвинутой тарелкой, по другую сторону костра. Теперь, когда псы-охранники наконец-то вернулись, господа принялись стонать, скулить и рыдать, и тишина, повисшая после боя, исчезла вместе с кухонным шатром. Марото отступил чуть дальше от костра, но даже такого невинного движения оказалось достаточно для не замеченного им охранника по ту сторону круга из фургонов. Арбалетный болт просвистел под рукой, которую Марото поднимал в мирном утверждении своей невиновности, да так близко, что оперение царапнуло ладонь.

– Эй, полегче! – сказал Марото. – Не будем сходить с ума. Это не то, чем оно кажется.

– Капитан Джиллелэнд, – выдавил Хассан, которого пара слуг подняла так, чтобы он смог прислониться к своему погибшему диванчику. – Капитан, его надо…

– Они сами начали, – заявил Марото, как будто правда хоть когда-нибудь приносила обреченному человеку что-то доброе.

– Я слышал. – Капитан Джиллелэнд махнул саблей, рекомендуя Марото помолчать. Клинок сиял в свете догорающей палатки. – Вряд ли ты воображал для себя такой финал, а, герой? Надо было держать эту свою гордость на замке, сейчас она тебе ни к чему. Думаешь, певцы запомнят, что тебя прирезали мы, или, по-твоему, песня выйдет лучше, если нас убрать, а всю славу приписать этим богатеям? Капитан Марото Свежеватель Демонов, Негодяй Северо-Восточного Луча уложен в могилу безоружными денди!

– Пока что не в могилу, – спокойно отозвался Марото.

Охранник подкрадывался к нему сзади, и он мог за три быстрых шага перекатиться к хитрецу и получить живую защиту от арбалетов.

– Если хотите попасть в песню, капитан Джиллелэнд, надо только попросить.

– Капитан, этого человека необходимо… – Хассан прервался, чтобы выплюнуть зуб. – Тьфу!

– Угу. – Джиллелэнд не был уродом, но никто бы не смог назвать его и красавчиком. Обычно казалось, будто он тайно злорадствует, а в случаях вроде этого, когда капитан торжествовал явно, его лицо становилось отвратным, как лишняя поварешка масла в слишком жирном карри. – Мы просто посмотрим, что споют об этом вечере, старое дряблое ископаемое. Я долго ждал, чтобы…

– Капитан Джиллелэнд! – Голос немного окреп, после того как граф Хассан хлебнул из бокала, поданного одним слугой, и затянулся костяной трубкой, которую поднес к его губам другой. – Капитан, этого человека надо угостить глоточком!

Марото подставил ногу, чтобы развернуться и схватить подползающего сзади, и чуть не споткнулся о Пурну. Это она, а не охранник, кралась к нему с длинным изогнутым кинжалом в одной руке и бутылкой в другой. Не успел Марото решить, стоит ли воспользоваться ею как живым щитом, как побитая маленькая аристократочка протянула бутылку горлышком вперед, а потом выдернула пробку кинжалом. Холодная шипучка выплеснулась ему в лицо, попав в нос, но также смыв кугуарово молоко.

– Хазза́! – воскликнула Пурна. – Виват королю!

Трудно сказать, кто был больше ошарашен – Марото или капитан Джиллелэнд, когда остальные потрепанные пижоны подхватили вопль и Марото, стирая липкое вино с лица, увидел, что все, кроме герцогини Дин и косяку Кеза, отдают ему честь, сидя на песке или опираясь на слуг. И кто знает, будь Дин и Кез в сознании, – возможно, они бы тоже присоединились. Марото ухмыльнулся Пурне и еще шире – капитану Джиллелэнду.

– Да здравствует король, а, капитан? – сказал он, слизывая с губ самый изысканный брют, какой ему доводилось пробовать.

– Да. Или нет, – ответил капитан Джиллелэнд, и Марото не понравилось, как он подмигнул, отворачиваясь. Ничуть не понравилось.