Читать книгу Корона за холодное серебро - Алекс Маршалл - Страница 9

Было уже далеко за полночь, когда Мордолиз догнал Софию в горах. Услышав, как он продирается через невысокое кольцо бурелома, нагроможденное ею вокруг лагеря, она спряталась в можжевельнике, в темноте, в сосредоточенной ярости, которая одна позволяла ее бунтующему разуму расслабиться и умолкнуть… А когда жалкий падальщик появился по другую сторону костра, София еще сильнее натянула тетиву и пустила стрелу ему в нос. Снаряд сбился с курса и исчез в ночи – она знала это заранее, но положила новую стрелу и выскочила из теней.

– Почему? – Голос Софии надломился, когда она снова прицелилась в животное, теперь уже прямо через костер. – Какого хрена ты не принял мои условия? Я знаю, что ты мог, я знаю, что для тебя было бы детской игрой их выполнить, – так почему?

Мордолиз заскулил, метя хвостом у самой земли, как бывало всегда, когда он понимал, что попал в переплет. Вот именно так он усыпил ее бдительность иллюзией, будто они договорились, вот этим гротескным спектаклем убедил, что с ним ей нечего бояться. Что они друзья. А потом взял и считай что убил Лейба.

София чуть не пустила вторую стрелу, но тут заметила, что Мордолиз вернулся не один. Вокруг мохнатой шеи обвивались детские руки, поверх спины была другая – окровавленная, обмякшая. Старому попрошайке, даже недавно поевшему, наверняка нелегко было приволочь труп так высоко в гору – и все лишь с целью еще раз ткнуть ее носом в сегодняшнее.

София ослабила тетиву и швырнула лук на свою скатку. Потом осторожно обошла вокруг костра, намереваясь разорвать Мордолиза голыми руками, как вдруг ребенок соскользнул по песьим ляжкам, испустив стон, и скорчился на холодной мягкой подушке мха. Ругаясь на чем свет стоит, София поспешила к мальчику и перекатила его на бок; свет костра залил окровавленную тунику расплавленным золотом. Ребенок снова застонал, когда она разорвала на нем одежду и ощупала рану – грубый глубокий прокол, прошедший лишь чуть-чуть мимо основания позвоночника.

– Госпожа староста, – голос мальчика скрежетал резче, чем можжевельник на ветру, царившем на этих высотах, – больно.

София вздохнула, выпустив с воздухом сколько могла боли и ярости. Сейчас они только отвлекут ее, а после сегодняшних событий ей вряд ли грозит исчерпать запас этих чувств даже за всю жизнь. Она закусила щеку, сосредотачиваясь по мере сил. Рана была глубока и, несомненно, нанесена копьем, а долгий тряский путь в гору тоже никак не мог пойти мальчишке на пользу. Лучше бы ему не очнуться, лучше бы Мордолиз затащил его в подлесок и перегрыз горло, а не волок к ней. Потому-то поганец это и сделал, подумала она и, услышав, как старый обжора пускает слюни, хмуро зыркнула на него. Тот облизывал лицо раненого, ероша ему волосы, и если бы мальчику не нравилось такое отвлечение от боли, то София прикончила бы тварь прямо на месте. Во всяком случае, попыталась бы.

– Все будет хорошо, – сказала она, вставая. София узнала мальчика, и никакой радости ей это не принесло – ну, зато хоть понятно, как к нему обращаться. – У меня в сумке есть кое-что, что вылечит тебя, Пао Пастушок, только не устраивай никаких пакостей, пока я это достаю. Лежи очень смирно.

– Да, мэм, – прошептал Пао, пытаясь погладить Мордолиза. – Я больше не буду, мэм.

– Уж постарайся. – Голос Софии чуть не сорвался.

Она и вправду размякла – где-то внутри по-прежнему был камень, но так глубоко погребенный под годами простого счастья, что и не вдруг найдешь. Сейчас надо перевязать тяжело раненного мальчика – не время для горя и сомнений. Когда-то она умела их душить, если вообще испытывала… когда-то, сто лет назад. Теперь глубокий холод в ее груди кишел сотнями мечущихся мыслей, воспоминаний, чувств, и Софии, как она ни старалась, не удавалось обрести то спокойствие, которое когда-то казалось естественным, как дыхание.

Порывшись в мешке, она выудила шерстяную рубашку и, вернувшись к мальчику, уселась рядом и принялась кромсать ткань охотничьим ножом. Уже бледный как труп, Пао старался не плакать.

– Отрезать хвост старой козе – черное дело, мальчик. Ты помнишь, что я обещала сделать, если еще раз поймаю тебя рядом с моим домом?

– Обещали, что… выбьете из меня всех демонов. – Даже полумертвый, мальчишка ухмыльнулся. В свете костра блеснула кровь на зубах. – Я ж ни при чем, мэм. Эт все ваш пес… он меня сюда притащил.

– Ну, тогда ладно, – сказала София, перекатывая мальчика еще чуть-чуть, чтобы осмотреть рану, прежде чем тампонировать ее. Вряд ли в этом был смысл, но парень все еще говорил; кто знает, может, и есть надежда. – Будет больно, но это нужно сделать. Потом я остановлю кровь, и ты снова будешь здоров, как сто коров, опомниться не успеешь.

– Меня тошнит, я… – Его слова перешли в захлебывающееся, давящееся рыдание. София оттянула мягкую корку, которая успела образоваться на ране, и скользнула указательным пальцем внутрь, проверяя, нет ли там наконечника стрелы или копья. Встретилось что-то острое и твердое, но она не поняла, отломок ли это оружия или кости, – слишком давно не ковырялась в человеческих телах. В любом случае одной на темном склоне горы с этим чем-то, так прочно засевшим внутри, ничего не поделать. Мальчик хватал ртом холодный воздух, всхлипывая, как угодивший на сушу сом; все его тело взмокло, и София вытащила палец.

Если он переживет ночь, то утром она промоет и прижжет рану, но сейчас лучше избавить парня от этого испытания. Скатав лоскут рубашки в турунду, София быстро затолкала ее в рану. Мальчишка нашел в себе достаточно воздуха, чтобы испустить при этом вопль, а потом намертво замолчал. Она крепко привязала остальные шерстяные полосы; мальчик задрожал, когда София приподняла его бедро, чтобы закрепить повязку на поясе. Затянув узел, она вгляделась в измученное лицо паренька – вдруг уже все, вдруг она ошиблась и убила его?

Но нет. Страдальческая гримаса еще перекашивала бледное лицо, однако неглубокое дыхание выравнивалось, почти неслышные стоны набирали силу, а тело расслаблялось. София встала, и скорость, с которой она забралась в горы после расправы над Хьорттом и поджога дома, отозвалась в ней волнами боли и ломоты. Демоны ада и духи небес, а левое колено здорово недовольно хозяйкой. Она хотела вымыть липкие ладони, но, понимая, что, скорее всего, они снова будут в крови еще до конца ночи, решила пока не тратить воду и протянула руки к притухшему костерку. Подсыхающая кровь темнела на пальцах, дрожавших до сих пор. Еще не так предстоит им трястись в грядущие ночи, когда зима прилетит на крыльях ветра, сжирающего все тепло.

– Я пить хочу, – позвал Пао куда громче, чем можно было ожидать.

Он свернулся калачиком, хотя подтягивание коленей к груди наверняка причиняло боль, и София принесла ему и мех с водой, и флягу с настойкой горечавки. Он больше закашлялся от глотка воды, чем от горькой выпивки.

– Эти солдаты… Они убили всех.

– Так я и поняла, – сказала София, сама прикладываясь к фляге.

Она оставила попытки предотвратить неизбежное и позволила себе вспомнить, как они с Лейбом собирали травы. Пока она выкапывала корни из кремнистой горной почвы, муж бездельничал и плел ей маленькие колючие венки из желтых цветов, украшая их редким багряным соцветием. Драгоценный самоцвет для ее диадемы. Запах земли и кореньев, ощущение холодных рук на спине, проскальзывающих под блузку, чтобы София взвизгнула. Она сделала еще глоток душистой настойки, вспомнила о перегонном кубе, выкипающем в хижине за деревенским общинным домом, и задумалась: вдруг имперские убийцы все еще поднимают тосты найденными бутылками с тем же самым зельем. Если пойти сейчас, то можно поспеть к рассвету, когда и часовые затеряются в зыбкой неопределенности между опьянением и похмельем…

Мальчик – Пао, сказала себе София, его имя Пао Пастушок, хотя она-то, бывало, называла шельмеца иначе, – снова начал плакать. Она заставила его глотнуть еще настойки, потом плотно закупорила флягу и мех и вернулась за своим боевым молотом. Раскрутила его так, что боек размером с кулак и острие в форме сосульки превратились в стальной вихрь, который привлек внимание мальчика и Мордолиза.

– Я… я умираю? – спросил мальчик.

Да.

– Нет. – София перестала вращать молот и поймала его другой рукой; знакомая боль от удара рукояти о ладонь заставила ее поморщиться. – Я ведьма, уж сколько раз ты меня так называл – пора и поверить! А горечавка – лекарство, согласен? Так что даже если бы я не владела темными искусствами, ты все равно уже пошел бы на поправку. Ты будешь жить, мальчик, ты выживешь, а потом догонишь и накажешь солдат, которые это с тобой сделали.

– Я боюсь, – сказал Пао, весь дрожа.

– Только потому, что ты еще молод да зелен, – заявила София, припоминая, что сама была еще младше, когда впервые взяла в руки оружие. – И я когда-то была такой, и ты вырастешь и окрепнешь. Не думай, что мы пойдем за ними прямо завтра! Тебя надо научить обращению с мечом, молотом, луком – сколько ж ты донимал этим меня и моего Лейба! Нужно сделать из тебя воина!

Она была уверена, что это его подбодрит, но мальчик просто лежал спиной к огню и смотрел в темноту между можжевельниками. Повязка уже промокла насквозь. Глянув на Мордолиза, София поняла, что хилый собачий самоконтроль до последней капли уходит на то, чтобы не лизать влажную ткань.

– Ты особенный, Пао Пастушок, – сказала София. – Ты не похож ни на кого на свете. Тебе выпала великая участь, мальчик, судьба стать тем, кто изменит мир, кто улучшит Звезду. И ты сделаешь это мечом. Волшебным мечом. Таково твое предназначение.

Это его зацепило. Мальчик обернулся, болезненно поморщился, и Софию замутило от выражения отчаянной надежды на пятнистом от теней лице.

– Волшебный меч? Мое предназначение?

– Именно так, – кивнула София, чувствуя, как Мордолиз буравит ее жадным взором, но отказываясь смотреть на него. – А как думаешь, почему ты выжил? Почему Мордолиз принес тебя ко мне? Ты очень особенный мальчик, Пао, и твой отец доверил мне присматривать за тобой: дождаться, когда ты достаточно подрастешь, и уж тогда научить тебя искусству меча. Натаскать, чтобы ты избавил Звезду от демонов, восстановил мир и все такое прочее дерьмо.

– Мой отец… – прошептал Пао. – Но вы же всегда говорили, что он тупая пьяная сволочь, потому-то мама и выгнала его из деревни.

– Конечно, я так говорила, – согласилась София, отмечая, как похожи густобровые широконосые лица мальчика и его никчемного папаши. Он вырос бы точно таким, как отец. Может, еще и вырастет, подумала она, хотя с трудом в это верила. – Я пыталась научить тебя хоть какой-то скромности этими сказками, понимаешь? Да все без толку. Ведь не могла же я прямо сказать, что он на самом деле великий рыцарь и однажды я возьму тебя на поиски его удивительного меча? Ты и так-то мне покоя не давал – уж и представить не могу, каким кошмаром ты стал бы, скажи мы тебе правду.

– Я бы не… – Глаза Пао были полуприкрыты; мальчик уплывал в некую темную глубину, и только время покажет, сон это или смерть. – Мама…

Ветер вздул сноп искр, угли замерцали, и София, сунув молот обратно в рюкзачную петлю, подложила дров. Пао дрожал на голой каменистой земле, и веки были стиснуты так же плотно, как челюсти. У нее только один спальник, и если отдать его мальчику, то к утру он пропитается кровью.

Мордолиз поднялся со своего места у огня, подошел к ней и потянулся вечно жадным языком к ее расслабленно свисающей руке. София, смотревшая на мальчика, оцепенело позволила псу слизывать кровь, а когда он закончил, протянула вторую руку.

– А я-то думала, ты со мной, потому что я тебе нравлюсь, – печально сказала она, глядя в собачьи глаза и пытаясь убедить себя, что во всем виноват он, а не она. – Видно, нет хуже дурака, чем старый дурак. Иди ложись к нему, если только тебе не зудит проверить, сколько еще твоей подлости я вытерплю за один день. Ненамного больше, демон, совсем ненамного, клянусь тебе.

Существо, притворявшееся собакой, направилось к Пао. Даже в мерцающем свете костра София видела, что с его шкуры сошла вся седина, а с зубов чернота и демон так же юн, как в день, когда она впервые увидела его. Немного же ему требовалось, чтобы помолодеть и оживиться, совсем немного, но он никогда не насытится, покуда солнце и луна ведут хоровод вокруг мира. А может быть, даже и после того, как перестанут.

София вышла из лагеря, продралась через можжевельники, что разрослись над лесополосой, и заковыляла вверх, спотыкаясь в темноте среди кустов и камней. Она шагала, пока ее костер не стал далеким демонским глазом где-то внизу, а над нею не зажглась еще тысяча – серебряных, а не золотых, но таких же далеких, таких же холодных. Она потерла руки, повернулась спиной к костру и уставилась вниз: по гребню горы, по склону, по залитой звездным светом долине – на тракт, на мир, который покинула… мир, который выследил ее и в этом укромном месте.

Значит, в итоге Мордолиз не принял ее предложения. За все свои годы София ни разу не слышала о связанном демоне, отказавшемся от свободы, но хочешь не хочешь, а увидишь – поверишь. Она не считала себя знатоком чудовищ – в них разбирались ее прежние сподвижники, но ведь все вроде проще некуда: ты связываешь демона, он должен тебя защищать, а если посулишь ему волю, он выполнит любое твое желание. Любое, мать его, желание. Песни полнились хитрыми смертными, получавшими целые империи в обмен на освобождение демона, а все, чего хотела она, – уйти от империи подальше.

– Просто защищай нас от опасностей. – София повторила свое желание в темноту, и слова ее эхом отозвались в разбитом сердце – через двадцать лет после того, как она их произнесла. – Я всего лишь хочу состариться с Лейбом, чтобы мы жили мирной, скучной жизнью, пока нас не заберет смерть. Твоя свобода за нашу безопасность.

Во всем виноват Мордолиз.

Как будто достаточно чего-то хотеть, чтобы оно осуществилось, – разве вся эта гребаная трагедия не доказала, что желания недостаточно? Нет, правда в том, что виновен вовсе не Мордолиз, а она сама. После всего, что она видела и делала, когда командовала Кобальтовым отрядом, она все равно взяла и доверила свое будущее демону. Доверила жизнь мужа чудовищу из тех, с кем не хотел связываться даже безумнейший черный маг на Звезде. София захватила Сердоликовую корону Самота, она правила всей этой драной Багряной империей, плела заговоры и строила козни против самых изощренных умов Звезды, чтобы добиться своих целей, и все равно совершила самую дурацкую ошибку последнего дилетанта – перестала быть осторожной.

Даже когда нынче утром у ее двери появились эти имперцы, она не поверила и продолжала цепляться за надежду, что Мордолиз волшебным образом решит ее проблемы. Напади она на Хьортта и его страннорожденных телохранителей прежде, чем был отдан приказ убить всех и каждого в Курске, деревня, может быть, осталась бы цела. Но София была совершенно уверена, что какой-то там демон исполнит ее желание, – и просто сидела на своей старой жирной заднице, позволяя худшему твориться прямо у себя под носом. Мордолиз заслуживал упреков, о да… но сама она – куда большего.

Вот только – и это «только» было величиной со слона – ни она, ни ее демон не обезглавливали Лейба. За двадцать лет жизни в здешних краях они не навредили ни одному жителю Курска. И София, и Мордолиз в конце концов заплатят за свои преступления, однако в сегодняшнем виноваты и другие, и, пока не заплатят они, личная вина будет только отвлекать ее от одного очень важного дела. Чтоб демоны прокляли всех и каждого, кто в ответе за это… Но демонам-то, конечно, и дела нет до того, так что лишь от нее зависит, свершится ли проклятие.

София знала: ей следовало убить полковника Хьортта, а не оставлять на потом, затем залечь в засаде у дома и ждать, пока не вернулась бы эта сестра Портолес, после – убить и страннорожденную… Неаккуратно, очень неаккуратно она сработала. Однако они, похоже, не знают ее настоящего имени, а она сожгла дом вместе со всеми уликами, и если немного выждать, прежде чем идти за солдатами, вырезавшими деревню, то можно надеяться, что этот инцидент не вызовет пристального внимания тех, кто мог бы ее опознать.

Они узнают ее имя до того, как все кончится, наверняка узнают, но чем больше времени у них займет складывание кусочков мозаики, тем хуже они подготовятся к возмездию…

Да только случившееся не могло быть прискорбной случайностью. Каждая деревушка на Звезде делала то же, что и Курск, продавая продовольствие любому, кто постучится. Но именно ее деревню из всех захолустных местечек империи избрали для назидательного примера. Ей даже не послали достойного противника – всего лишь безвестного недоросля-дворянчика, мальчишку на побегушках, которому поручили донести до нее недвусмысленное послание… И у Софии было сильное подозрение, что она знает, кто его автор.

Она ненавидела себя за то почти-наслаждение, которое доставляло ей понимание, что за всем этим наверняка стоит королева Индсорит. Ведь Мордолиз был не единственным чудовищем, с которым София заключила договор, и чем больше она думала, тем более очевидным казалось, что это нападение организовано багряной королевой. Теперь, когда все произошло, София поняла, что это было абсолютно неизбежно. Довериться своей преемнице на багряном троне – глупость вопиющая, куда хуже, чем довериться личному демону.

Молниеносное озарение и острое возбуждение исчезли так же быстро, как возникли, оставив по себе холод и уныние. Охота за головой властительницы Багряной империи не выглядела плевым делом и раньше, когда София была гораздо моложе, когда у нее за спиной стояла Пятерка Негодяев и Кобальтовый отряд, – но теперь? Теперь не осталось ничего. Даже меньше чем ничего.

Этот мальчик подошел бы лучше. Сколько она встречала людей, притязавших на такую судьбу, сколько слышала песен, так начинавшихся? Единственный выживший из племени, ведомый жаждой мести, еще не вошедший в полную силу, достаточно юный, чтобы учиться, готовиться, меняться. Достаточно юный, чтобы преуспеть – победить. Как этот вот пастушок, не заслуживший ничего хуже легкой порки за частые вторжения в чужие владения.

Лучше бы мальчик. Будь она ведьмой, как считал этот идиот полковник Хьортт, сумей она обменять свою жизнь на его…

И предсказуемо, как падение капель в клепсидре, появился Мордолиз, мягко ступавший между мелкими кустистыми ивами, разросшимися здесь, где все прочие деревья выжить не могли. София криво улыбнулась. Все, что ей нужно сделать, – потребовать: «Моя жизнь в обмен на его», – и все же получится? Невинное дитя в обмен на ее черное сердце – да подобная сделка прельстит любого демона, особенно презирающего ее так, как наверняка презирает Мордолиз, раз отказал ей прежде. Шакало-собачьи глаза сияли как звезды и приближались. «Моя жизнь в обмен на его».

Может быть, на сей раз такой договор сработает, а может, станет лишь бессмысленным шумом на исхлестанном ветром склоне, но София не собиралась рисковать. Она не может себе этого позволить, пока не отомстит. Она отогнала сентиментальные фантазии и пошла к лагерю, отвесив Мордолизу подзатыльник. Он огрызнулся, но ему хватило ума не кусаться, как ей, – не бить его так сильно, как хотелось. Придется им еще немножко поработать вместе.

Сон так и не пришел, и она лежала на неровной земле, давая отдых телу, раз ум отказывался расслабиться.

Наутро мальчик был мертв, ее единственный спальник покрылся замерзшей коркой его пота и крови. София отнесла покойника на вершину скалы и оставила зверям. Сложив невысокие каменные каирны у его головы и ног, она вытащила из сумы задубевшую голову мужа и поместила рядом с Пао Пастушком так, чтобы их холодные лбы соприкасались. Она не возносила молитв, только проклятия, а потом развернулась и пошла прочь, в облака, окутавшие вершины Кутумбанских гор.

Пришло время начинать ее последнюю кровавую работу. И больше всего София ненавидела в себе ту жаркую радость, которой ее наполняла сия перспектива. Мордолиз хорошенько попирует, прежде чем все закончится. И все демоны тоже.