Читать книгу Заблудшие дети Perestroiki. История первой любви - Алекс Май - Страница 11

Ведущий рок-фестиваля, типичный комсомольский работник с квадратным туловищем, короткими ножками и постным, как от кислых щей, лицом торжественно объявил: «А сейчас – дебют молодой группы „Ромео и Джульетта“! Поприветствуем!»

Вот ради таких моментов и стоит жить!

Перед выступлением Таня вырядилась в узкие черные кожаные штаны, черную майку и голубые перламутровые босоножки на огромнейших каблуках. На мне – ярко-голубые джинсы и желтая майка. Да! Чуть не забыл упомянуть популярные в то время китайские кеды – огромные, размера на три-четыре больше. Валера с Олей перед нашим выходом на сцену сняли с себя свои вечные косухи и протянули нам. Мы влезли в грубую пахучую кожу. Вот за это отдельное огромное спасибо.

Папа привел на концерт чуть ли не всю свою рыбацкую команду – от старпома до буфетчицы.

И вот из зала свистят, орут: «Хеви металл! Хеви металл! Давай!» Динамики гудят, как турбины, в воздухе сконцентрировалось электричество. Путаясь в шнурах, подключили инструменты. Немного, ровно столько, сколько надо для панк-музыки, настроились. «Раз-два-три-четыре!» – отсчитал, ударяя по «хэту» барабанщик, лучший в городе, его, как и косухи, подогнал нам за два дня до выступления Валера. И вот как лупанет этот парень по барабанам! Я, изо всех сил преодолевая неожиданный паралич, заиграл классическое, на двух-трех струнах, рок-н-ролльное вступление… Да, мы играли почти классический рок-н-ролл, но с панковской грязью, в отвязной такой манере. Звук – жесткий, классный. На басу играл человек по имени Лан, вторая гитара – Троцкий.

Таня, с распущенными волосами, словно жрица рока, высокая и красивая стояла посередине сцены. Дым – столбом, как на пасеке во время отъема меда у пчел. Таня пела, я большую часть песни орал, но именно такое, контрастное сочетание ее нежного голоса и моих воплей придавало, на наш взгляд, особую прелесть песне.

Первый проигрыш.

Нет, я, конечно, не забыл, что Валера перед выступлением, как заведенный, твердил – «хуй» петь не надо, а еще лучше и про Ленина не надо… про «хуй» не надо, про Ленина не надо… Не надо, в общем, про Ленина и хуй Достал, одним словом!

А мне…

Черт побери, мне мерещилось, что с высоченного потолка незримым духом, улыбаясь и дымя самокруткой, за нами наблюдает вечно пьяный ухмыляющийся Моррисон… Я даже искал его глазами среди балок, разноцветных прожекторов и штукатурки. И что-то такое непонятное нашло на меня… Ага, значит? Не надо про Ленина? А еще чего? Так вот – очень даже надо. Надо и все тут!

Тот самый куплет…

И вместо отрепетированного запила, что должен был заменить собой нехорошее слово, я проорал:

– И жадно Крупскую целуя, не мог поднять он даже хуя!!!

– Ууууу! Хуй!!! – непонятно чему, но дружно обрадовалась толпа.

Мельком взглянул за кулисы, сквозь дым частично разглядел взбешенного Валеру, который указательным пальцем одной руки крутил пальцем у виска, а другой, словно саблей, рубил воздух. Под конец я разошелся… Нещадно терзал бедную «Музиму», словно хотел вырвать все ее электронные внутренности. Она визжала, жужжала и стонала… Таня вошла во вкус и тоже ой как разошлась, вспомнив все, чему ее научили в танцевальной студии. Трехминутную песню легко растянули на целых пятнадцать, благо припев позволял… Ведь его можно, как вы поняли, повторять до Четвертого Пришествия.

Почтенной публике наше выступление понравилось. Нам тоже.

Перед уходом за кулисы зачем-то крикнул в микрофон:

– Даешь, на фиг, прожектор перестройки!

– Вааааа, даешь! Хуй!!! – взорвался воплями зал.

За кулисами, забирая косухи, Валерыч отчитал меня… Я же, продолжая балдеть от произошедшего, отмахнулся. Залпом проглотил предложенную кем-то бутылку пива. Вторую отдал Тане.

Не сразу, но отдышались. Захотелось уединиться, спрятаться от всех.

Пошли в комнатку, выделенную нам и еще нескольким группам под гримерную… Заперлись там, чтобы целоваться, целоваться, целоваться…

На традиционной, обязательной после концерта пьянке музыканты спорили, ругались, обсуждали: кто где слажал, кто забыл две ноты из соло… Вечная рок-н-ролльная суета. Все крутились возле «приглашенных гостей». В том году, если не ошибаюсь, у нас гостила группа «Чайф» – легендарные люди с Урала. Но нам было хорошо и без них. Нам хватало друг друга.

Вышли покурить. Возле туалета нас выловили телевизионщики. Ого! В первый раз на сцене, а уже мужики с камерой, микрофон под нос суют:

– О чем ваши песни?

– Какие такие песни? – не понял я. – У нас всего одна песня… Она – про нее! – Я обнял Таню и поцеловал ее. – И про Ленина…

– А другие песни будут?

– А вам что? Этой мало? – удивилась Таня.

– Будут, – ответил я, – будут и другие… Много песен будет. И все про нее… Про Таню…

– У вас голос такой жуткий! Как вам так удается петь?

Кажется, он меня с кем-то спутал. Не такой уж и жуткий у меня голос, если прислушаться, но…

– Что? Голос? Голос – у нее! А я типа на подпевках. А получается так. – Я вырвал у мужика микрофон, сложил руки лодочкой, как любят делать вокалисты из чумовых тяжелых команд, и сам того не ожидая, проорал:

– Даешь перестройку!

Бесцельно бродивший по длинному коридору люд передернуло. «Х…!!!» – потусторонним эхом донеслось из темных закоулков ДК.

(Ну, это можно вырезать.)

До дома той ночью не доехали. Хорошенько отпраздновали дебют и завалились спать в маленькой квартирке Троцкого.

Приснился дурацкий сон:

Полночь. Москва. Красная площадь. Гуляем с Таней под ручку. С неба падают огромные снежинки – черные ангелы опять колошматят белых.

Неожиданный гулкий бой курантов.

Озираемся испуганно. Вдруг из Мавзолея с мерзким шипением повалил желтый, едкий как хлорка, дым. Дальше – словно в дешевом ужастике – двери саркофага распахиваются, в алом свете оттуда выходит лысый Ленин, грозит нам, крючит пальцы… Тут же плиты кладбищенские вылетают из Кремлевской стены… Взрывы, пыль, прах. И оттуда прыгают зомби, и из могил тоже пытаются вылезти, и вся эта нежить надвигается на нас.

А впереди Ленин! Их вечный вождь.

Страшно стало, взялись мы за руки и побежали, задыхаясь… В районе «Детского мира» остановились перевести дух. И вдруг – крик жуткий, пронзительный. Проснулся…

Таня мирно сопела на моем плече.

Эх, приснится же такое…

– Тань, извини… проснись, – зашептал я.

Мне очень захотелось поделиться сном. Я принялся тормошить ее, чмокнул в носик.

Она заворочалась, открыла глаза.

– Слушай, Тань… Зря мы про Ленина пели, он мне приснился сейчас со своей жуткой братией, страшно, блин.

Рассказал ей сон. Ну и что вы думаете…

– Около «Детского мира»? Не бери в голову… Ну, мы на их пути оказались. А они и так каждую ночь в магазин ходят, за игрушками. Не наигрались при жизни.

Я представил Ленина с совочком. Расхохотался.

– Спи, – сказала Таня и прикрыла мне рот ладошкой. – Спи, а не то Троцкого разбудишь…

Троцкого? Ха-ха-ха!

Я не смог сдержаться и заржал еще громче. До коликов в районе печени. Как «хохотунчик» – популярная японская игрушка моего детства. Желтый мешочек – внутри мини-проигрыватель с маленькой пластинкой. Нажмешь на кнопку – из мешочка раздается безумный смех. Помню, что японцы запрятали в мешочке два вида смеха – идиотский и еще более идиотский.

– Троцкого?! Уххх… А может, он тоже в магазин ушел? Это здорово! Ха-ха-ха!

– Да что это такое, блин? Вы спать дадите? Сашка, прекрати ржать… Лошадь… – раздались из угла вопли разбуженного Троцкого.

Остановить мой смех смог только долгий-долгий Танин поцелуй.