Читать книгу Désenchantée: [Dés] obéissance - Алекс Вурхисс - Страница 3

За окном огромными, мягкими хлопьями падал снег.

На подоконнике по ту сторону окна уже выросла целая шапка. Раньше такая же шапка осела бы и на решетках, и в кабинете пришлось бы включать свет, но теперь решетки сняли – внутреннее графеновое стекло1 не только защищало от холода – обладая прекрасной теплопроводностью, графен пропускал тепло во внутреннюю камеру стеклопакета, образуя в ней своеобразную «тепловую штору»; но и предохраняло от любого механического воздействия, включая обстрел из 30-мм авиапушек. Конечно, когда оконное стекло невозможно разбить, решетки становятся ненужными.

Многочисленные кактусы на подоконнике по эту сторону стекла странно смотрелись на фоне этого снега. Более логично выглядело то, из-за чего кактусам пришлось несколько потесниться – небольшая елочка в кадке. На ветках ёлочки вместо игрушек были развешаны крохотные фигурки – в оранжевых комбинезонах или в одежде в черную и белую полосочку. Если присмотреться, можно было увидеть, что одежда фигурок имеет индивидуальные различия, и представляет собой тюремную униформу разных эпох. Венчал верхушку ёлки крохотный серебряный райхсадлер – не орден, а символ Нойерайха, конечно.

Справа и слева от ёлочки стояло две фигурки побольше. Одна, вероятно, была эрзац-Санта Клаус – пузатый мужичок, у которого седая борода выбивалась из-под красного колпака с прорезями для глаз. В одной руке рождественский палач держал гротескно-большой щербатый замызганный топор, во второй – ромашку с оборванными с одного края лепестками. Ногой этот странный персонаж наступал на голову, чем-то похожую на президента Франции, не то месье, не то мадам Мезьера (относительно пола лидер французов еще не определился, но избрать его президентом это не помешало).

Другая фигурка была легко узнаваема – по эльфийскому профилю и нереально светлым волосам, словно сделанным из паутины. Грета сидела в фривольной позе на окровавленной плахе, на ней была райхсполицайуниформа, а в руке – хлыст-девятихвостка.

Хозяин кабинета сидел спиной к окну и потешным фигуркам, и читал сообщение на голографическом мониторе. Читал он медленно – сообщение было зашифрованным столь мощным шифром, что даже суперкомпьютеру райхсполицайкоммисариата требовалось время для дешифровки.

«В отношении переданных Вами материалов по фрау М.

Информация, предоставленная в наше распоряжение, является достаточно полной и объемлющей для постановки диагноза. Вероятно, в результате перенесенного в детско-юношеском возрасте заболевания надпочечников функция ее тимуса была угнетена не в полной мере, и инволюция этого органа происходит даже по сей день. Попросту говоря, процессы старения в организме фрау сильно замедлены за счет постоянного накачивания ее иммунитета со стороны тимуса. Вторичным фактором, влияющим на это, является несколько гипертрофированное развитие шишковидной железы, в результате чего вырабатываемые ею пептиды подстегивают ненормально-продолжительную работу тимуса.

На первый взгляд, подобное положение имеет одни плюсы – организм медленно стареет, причем при активном и веселом образе жизни, регулярном и качественном сексе старение практически останавливается; иммунитет крепок, и способен бросить вызов даже довольно сильным болезням (в лаборатории часть анализа крови фрау М. сумела инфильтровать коронавирус COVID-26 без поддержки со стороны имуноусиливающих препаратов).

Однако, в этом есть и минусы. Состоят они в том, что…»

Неожиданный вызов заставил хозяина кабинета оторваться от чтения. Свернув сообщение в трей, он ответил:

– Что у Вас, Брунни?

– Герр Вольф, только что привезли задержанного, – ответила та. – Мнение тройки разделилось, нужен Ваш вердикт.

– В чем его обвиняют? – уточнил Райхсминистр безопасности Вольф Шмидт, который и был хозяином кабинета.

– Жестокое обращение со своей женой, – ответила Брунни. – Жену тоже задержали, но я ее к Грете отправила, а мужа…

– Какие все стали самостоятельные, – раздраженно сказал Вольф. – С каких это пор Вы, фроляйн, решаете, кого куда направить?

– Я фрау, герр Райхсминистр, – напомнила секретарша. – Вы же были моим посаженным отцом….

– Еще раз допустишь вольницу – я стану отцом, который тебя посадит! – рявкнул Вольф. – Соедини меня с Гретой.

– Так точно, – испуганно ответила Брунни и отключилась. Ее место занял райхсадлер, а потом появилось спокойное лицо женщины, как две капли воды похожей на вооруженную хлыстом снегурочку.

– Герр Райхсминистр? – спросила Грета. – Если Вы по поводу задержанной…

– Я думал, ты после Коюн остепенилась! – рявкнул Вольф.

– Тише, – испугано сказала Грета. – Она услышать может. Она в соседней комнате, утешает задержанную.

– Утешает? – удивился Вольф.

– Утешает, – подтвердила Грета. – Фрау ревет.

– Почему? – спросил Вольф. – Дезашанте ей вроде не светит ни при каких раскладах, она же потерпевшая сторона….

– Во-первых, – пояснила Грета, – кто какая сторона, тут Крампус не разберет. Изначально муж вызвал полицаев, потому, что подозревал жену в бытовом феминизме, а потом….

– Хорошо, – перебил ее Вольф. – Так чего она ревет-то?

– Боится, что мужа засунут в Дезашанте, – ответила Грета.

– А есть за что? – удивился Вольф. Грета кивнула, и Райхсминистр увидел, что ее плотно сжатые, и без того тонкие губы буквально исчезли. Это выражение лица он знал – так Грета выглядела, когда была взбешена. – Ладно, ты ей пентотал делала?

– Делала, – ответила Грета, – хотя она и так все выложила, как на духу. Показания ее я составила, только еще пока формуляр к ним не заполнила.

– Потом запомнишь, – махнул рукой Вольф. – Ты можешь оставить задержанную на Коюн?

– Могу, – кивнула Грета.

– Тогда бери чаёк, щипчики и дуй ко мне. И прихвати кого-то по дороге. «Ибо где трое из вас собраны во имя Мое, там и Я среди вас».

Грета прямо засияла:

– Ух… герр альтергеноссе, я говорила Вам, что люблю Вас?

– Но-но-но, у меня жена есть, – ответил Вольф. – Гарем я не потяну. Только смотри, не боишься, что твоя БЖДшница2 справится с задержанной?

– Mein Gott, видели бы Вы ее! – воскликнула Грета. – В ней весу сорок кило, может, чуть больше.

– В Коюн? – удивился Вольф.

– В Трудди, – ответила Грета. – В смысле, в задержанной. Она слаба, как котенок, и еще хромает, у нее перелом ноги плохо сросся. Давайте я Вам потом расскажу, как приду?

– Хорошо, – кивнул Вольф. – Только ты виду не подавай. Ты чай принесла, и все, усекла?

– Так точно, герр Вольф! – ответила Грета и отключилась.

* * *

Вольф откинулся в кресле и вздохнул.

– Ур-роды, – донеслось со стороны, где когда-то стояла тумбочка, на которой в то время возвышалась клетка с тезками бывших правителей Германии. Теперь ни той клетки, ни самой тумбочки не было, а их место занял довольно большой вольер с крупным серым попугаем.

– Согласен, – сказал Вольф попугаю. – Одни уроды кругом.

– Р-рожу бы им р-раскр-роить, – посочувствовал Райхсминистру попугай. – Р-растр-релять!

– Птицы умнее некоторых людей…, – пальцы Вольфа нерешительно замерли у голограммы со свернутым в трей файлом доклада. В дверь постучали.

– В наше время пора научиться сначала по голосвязи стучаться, – громко сказал Вольф. – Кто там?

– Выр-родки! – предположил попугай. Вольф улыбнулся. Джордж ему нравился больше, чем Ангела с Франк-Вальтером, ныне проживавшие в его домашней оранжерее.

– Разрешите? – на пороге появилась Брунни в сопровождении невзрачного полноватого мужчины в хорошем костюме из спецраспределителя. – Герр Вольф, это Виктор Лютцев, задержанный в связи с…

Райхсминистр остановил Брунни:

– Протокол задержания есть? Нет. Значит, не задержанный, а просто приглашенный в гости. Понятно?

Брунни хотела что-то сказать, но промолчала. Вольф продолжил:

– Входите, герр Лютов… простите, Лютцев. Почти как прославленный генерал, да?

– Н-на одну букву отличается, – ответил тот, осторожно проходя к указанному ему креслу. Вольф, тем временем, бегло ознакомился с решением тройки – эта форма была совсем короткой.

– Не нервничайте, Виктор, – спокойно сказал Вольф. – Честный орднунг-менш не должен бояться райхсполицай, правда?

– Конечно, – подтвердил тот. – Н-но я не понимаю, почему меня…

– А вот с этим нам и придется разобраться, – перебил его Вольф, глядя, как невозмутимая Грета входит в комнату с подносом, пропуская Брунни в обратном направлении. – Вы любите бретцели, угощайтесь. И чай – настоящий цейлонский. Такого в Нойерайхе никто не заварит…

Лютцев неуверенно отхлебнул чаю и взял с тарелки несколько небольших бретцелей. Грета, поставившая поднос на столик перед ним, отошла к двери, но выходить не спешила, внимательно глядя на задержанного.

– Расскажите мне, что случилось, – попросил Вольф, который благодаря системе дополнительной реальности, встроенной в небольшой наушный плеер, уютно расположившийся за его ушной раковиной, уже знал о ситуации и о самом Лютцеве чуть меньше, чем Всеведущий Бог.

– Я сам вызвал полицию, – сказал Лютцев, прихлебывая чаёк, явно пришедшийся ему по вкусу. Впрочем, по-другому и быть не могло – Грета имела доступ к их с Вольфом базе досье, а в личном деле Лютцева, как и в личном деле каждого орднунг-менш, раухенгестера или унтергебена, была исчерпывающая информация о его вкусах и привычках. С Лютцевым повезло – чай он любил, очень кстати для Греты. – Я просил их найти мою жену. Она сбежала из дома. А вместо этого они арестовали меня….

– Никто Вас не арестовывал, – мягко сказал Вольф. – И даже не задерживал. Вас пригласили для помощи Райхсполицай. Вы ведь честный орднунг-менш? Насколько я знаю, Вы из альтер камрадес3?

– Да, – ответил Лютцев, буквально раздуваясь от гордости. – Я состоял в Свободных товариществах4 с 2018 года!

– Ого, – присвистнул Вольф, делая вид, что поражен, хотя с какого времени Лютцев был членом FK, ему было известно с точностью разве что не до минуты. – Как же Вы выжили в той мясорубке? Я про двадцать шестой, если что.

– Я, – Вольфу показалось, Лютцев несколько смутился, – я не участвовал в акциях Валентинова дня. Просто я подписал контракт, и на год уехал в Аргентину.

– Страшно? – спросил Вольф, и, поймав непонимающий взгляд «пациента», продолжил, – я имею в виду, когда твоих камрадес берут?

– ….а ты ничем не можешь им помочь, – воодушевился Лютцев. – Я готов был порвать контракт и мчаться в Германию, но я опоздал бы, к тому же это плохо сказалось бы на моей репутации….

– А кем Вы работали? – уточнил Вольф.

– Юристом, – ответил Лютцев. – Коммерческое право, решение споров в третейских судах.

– Коллега, значит, – улыбнулся Вольф. – Я ведь тоже юрист… по образованию. Но в ЕА вы участвовали?

– Конечно, – ответил Лютцев. – Какой настоящий немец…

– Например, ваши товарищи, сидевшие в тюрьмах, особенно за рубежом, участвовать в ЕА не могли, – мягко сказал Вольф. – Равно как и солдаты Бундесвера, моряки Бундесмарине, пограничники…. Вы были в штурмовом отряде?

Этот простой вопрос, кажется, застал Лютцева врасплох:

– Н-нет, я работал в координационном центре.

– Ну что ж, – улыбнулся Вольф, – Вы не зря носите нашивку, ведь благодаря координаторам наши ребята из штурмовых групп точно знали, где ударить по шварцхойтам. Как Вам бретцели?

– Очень… – Лютцев машинально отхлебнул чай, и сгреб несколько крендельков. Стоящая у двери Грета широко улыбнулась и кивнула. – Их можно где-то приобрести? В нашем распределителе… простите, не такие. Не такие вкусные.

– Beati qui ad cenam vocati sunt5, – улыбнулся Вольф. – Вы бывали на черном рынке?

– Д-да… – казалось, Лютцев сам удивлен тому, что отвечает на этот вопрос. Черный рынок, рынок меновой торговли, существовал в Берлине, и Райхсполицай обычно не обращали на это внимание; тем не менее, если рейд штадтполицай застигал орднунг-менш на рынке, ему могло светить ущемление в правах. А если у него находили запрещенные товары….

– И что из запретного Вы там покупали? – не меняя своего благостного выражения лица, продолжил Вольф.

– П-порнографию, – с отчаяньем на лице, но не в голосе, ответил Лютцев. – Видите ли, я….

– Супружеские отношения, выходит, Вас не устраивают? – спросил Вольф.

– Нет, что Вы! – возразил Лютцев. – Я доволен своей женой, стал бы я вызывать полицию….

– Тогда зачем Вам порнография? – спросил Вольф.

– П-подчерпнуть интересные идеи, – лицо Лютцева покрылось неприятными бурыми пятнами – вероятно, так он краснел. – На канале Райхскультуры говорят, что разнообразить отношения между супругами можно, не нарушая при этом малого Орднунга.

– Боитесь ущемления в правах? – подмигнул Вольф. Лютцев кивнул. – Не бойтесь, до Ваших маленьких шалостей Райхсполицай нет дела вовсе. Расскажите, что произошло сегодня утром.

– Сегодня утром… – Лютцев наморщил лоб. – А! Вот, сегодня у меня выходной, я проснулся поздно. Но моя жена не приготовила мне завтрак. У нее с вечера была температура. Пришлось готовить самому, и то, что мне не хотелось. Да и вообще, я утром привык завтракать в постели, ведь я тяжело тружусь…

– Напомните, кем? – уточнил Вольф.

– Остерляйтером Карова, – ответил Лютцев. – У меня ответственная работа! К сожалению, как юрист я не востребован….

Вольф кивнул и сказал:

– Хорошо, продолжайте.

– Я решил наказать жену, и велел ей ходить вокруг дома, пока я завтракаю. За завтраком…

– Ходить вокруг дома? – перебил его Вольф. – Что это за наказание? Просто ходить?

– Г-голой, – объяснил Лютцев. – У меня закрытый двор, никто посторонний не может видеть, что происходит в нем. А мне приятно видеть, как она проходит мимо кухонных окон…

Вольф скосил глаза на шапку снега на подоконнике. Она еще немного подросла за это время, и уже возвышалась над капюшоном «Санта Клауса из Моабита»:

– Грета, сколько сейчас градусов на улице?

– С утра было минус четыре, – ответила Грета, морщась и плотоядно зыркая на Лютцева. – Сейчас потеплело, ноль или чуть меньше.

– Герр Лютцев, Вы сами когда-нибудь выходили голым на мороз? – спросил Вольф.

– Н-нет, – ответил тот, но затем приосанился: – но, если бы я, а не она, нарушил Орднунг…

Невидимая Лютцеву, Грета сделала жест, до ЕА означавший «бинго». Вольф глянул на нее с осуждением – он не любил либеральных жестов и словечек вроде «о’кей».

– Дальше, – жестко сказал он Лютцеву.

– Я засмотрелся новостями, – продолжил тот. – Был сюжет о том, как герр Райхсфюрер и фройляйн Обергешенк посетили Копенгаген. Я так люблю Райхсфюрера и его семью!

– Все мы любим Райхсфюрера, – кивнул Вольф. – Не любить Райхсфюрера и фройляйн Обергешенк ненормально. Дальше – Вы заметили, что Ваша жена пропала?

– Да, – сказал Лютцев. – Я подумал, что, может, она потихоньку греется где-нибудь – у меня двор закрытый, но сквозняки там гуляют, и откуда они только берутся? Может, в сарае, в гараже, хотя я их, вроде, закрывал. Но во дворе ее не было, а следы вели к стене.

– Стоп, – сказал Вольф. – Какая высота стены?

– Стандартная, – ответил Лютцев. – Два метра семьдесят пять сантиметров.

– Как же она перелезла? – удивился Вольф.

– У меня во дворе стояли ящики с плиткой, – ответил Лютцев. – Хочу по весне дорожку от гаража к дому замостить.

– Вес ящика? – уточнил Вольф.

– Двадцать килограмм, – ответил Лютцев.

– Она поставила два ящика… – сказал Вольф.

– Три, – уточнил Лютцев. – И верхний – на попа. Забралась на стену….

– Голой? – спросил Вольф.

– Голой, – ответил Лютцев. – Она даже не подумала, что ее могут увидеть другие люди…

– Хорошо, – перебил его Вольф. – И как она спрыгнула?

– Взяла, и спрыгнула, – пожал плечами тот. – Там сугроб на обочине. В общем, я увидел, где она спрыгнула, но на дороге ее не было, и я сразу вызвал полицию.

– Она ведь была у Вас унтергебеном? – уточнил Вольф.

– Да, – ответил Лютцев. – Я стал рангхохером для нее, а потом…

– При каких обстоятельствах? – спросил Вольф.

– Какая-то шкура заявила, что я ее трахаю, – сказал Лютцев.

– Это была правда? – жестко спросил Вольф. Лютцев побурел:

– Д-да. Но я…

– Не важно, – отмахнулся Вольф. – Вы оформились как ее рангхохер, затем женились на ней, так?

– Да, – ответил Лютцев.

– Вы знаете, – сказал Вольф, – что, в соответствии с малым орднунгом, жена орднунг-менш является орднунг-менш. Мезальянсов у нас не существует. То есть, вступая в брак, Вы декларировали то, что Ваша жена стала мыслить правильно?

Казалось, Лютцев вот-вот расплачется:

– Но она и мыслила правильно! Она, конечно, порой ошибалась, но принимала наказания с покорностью, достойной…

– И как часто Вы ее наказывали? – спросил Вольф.

– Довольно часто, – потупился Лютцев. – Женщины хуже понимают Орднунг, чем мужчины…

– Это Ваш личный вывод? – поинтересовался Вольф. – Потому, что в этом плане Орднунг не делает различия между полами. Вы всегда гоняли ее голой по улице?

– Нет, – не поднимая глаз, ответил Лютцев. – Иногда использовал ремень, трость, розги…

– Связывали? – подсказал Вольф, косясь на Грету, которая улыбалась так, что Чеширский кот удавился бы от зависти. Лютцев кивнул:

– Связывал, оставлял в темноте, запирал голой в гараже…

– И все на благо Орднунга, да? – поинтересовался Вольф. Лютцев кивнул. – Вы говорили, что любите Райхсфюрера?

Лютцев опять кивнул.

– Я сказал, что это нормально, – ответил Вольф. – Райхсфюрера любит весь Нойерайх. Его любит Австрия, Италия, Австразия6 и Дания. Его любят и другие народы Европы, да и за его пределами тоже любят – Вы, должно быть, смотрели, как Райхсфюрера с фроляйн Обергешенк принимали в Японии. А знаете, почему?

– Потому, что он – это Орднунг, – ответил Лютцев.

– Именно, – сказал Вольф. – Он – Орднунг. Он силой взял рыхлую, либеральную Европу, терзаемую мигрантами при попустительстве национал-предателей, и сотворил из нее четвертый полюс мировой силы. Он не выбирал средств – во время ЕА в одну ночь погибли миллионы, в том числе – и немцев. Он – отец Райхсполицай и создатель ужасного Дезашанте. И его любят. От него не бегут, бегут к нему.

Посмотрите на фройляйн Обергешенк. Как она любит своего рангхохера! Она была здесь, фройляйн Грета лично вела ее дело в составе DF3. Фройляйн Гретта охотно подтвердит Вам, что тогда фройляйн Обергешенк не была орднунг-менш. А теперь? Герр Райхсфюрер сделал фройляйн Шейлу образцом для всех жен Нойерайха.

А теперь посмотрите на себя. И на свою жену, готовую таскать тяжелые ящики и прыгать с двухметровой стены, и все это голой и на морозе – лишь бы сбежать от Вас.

Дерево познается по плодам, и не только дерево. Вы провалили экзамен на звание рангхохера. Если бы Вы наказывали жену за ее реальные, а не мнимые проступки, со временем, она бы стала Вашей верной опорой и союзником. Но Вы не учили ее Орднунгу – Вы удовлетворяли свои мелкие фантазии извращенца и насильника.

Открою Вам тайну: Орднунг действительно построен на мужском доминировании. Но Вы – не доминант, поскольку доминирующий орднунг-менш одинаков во всем – в труде, в борьбе, в любви. Вы же приспосабливаетесь и уклоняетесь. С таким складом характера Вы могли бы достигнуть высот в либеральном мире, но даже и там не сумели. В мире Орднунга Вы – унтергебен. Вы думали, что никто это не заметит? Но сколько Вы не строили из себя саму лояльность, Вам не удалось продвинуться выше остерляйтера – и то, мы еще разберемся, как Вас допустили к такой работе. Я знаю, что в Панкове многие жалуются – на воду, на освещение улиц – а ведь Каров относится именно к этому округу? Неудивительно, что там проблемы – с таким остерляйтером, как Вы.

Вы сказали, что не заинтересовали мое министерство, как юрист? Логично, но вовсе не потому, что у нас хватает юристов. Юристы нам нужны, но не такие, как Вы. Нужны те, у кого Орднунг пульсирует в сердце. В нашем ведомстве Вы не пригодились, другие менее ответственны, но и там Вы ничего не добились – потому, что в Вас нет стержня Орднунга. Какой из Вас рангхохер?

Вольф опустил руку, и открыл верхний ящик стола:

– Вам известна моя история – я тоже женился на своей унтергебен. Знаете, сколько раз я за это время ударил фрау Магду?

– Н-нет, – на Лютцева было жалко смотреть – плечи его поникли, руки безвольно повисли.

– Ни разу, – сказал Вольф. – И это притом, что фрау Магда никогда не была безответной овечкой вроде Вашей жены. Орднунг не требует физического насилия, физическое насилие – удел слабых духом, вроде Вас. Но орднунг-менш не может быть слаб. Мы хотим вырастить общество сильных и ответственных мужчин и женщин. Поднимите голову!

Лютцева словно разряд тока поразил. Он едва не вскочил со стула. Вольф продемонстрировал то, что достал из ящика стола – это была архаичная опасная бритва:

– Вы совершили преступление более тяжкое, чем Вы думаете. Вы плюнули в лицо орднунга своим образом жизни. Плюнули тем, что имели наглость считаться орднунг-менш, не понимая Орднунга и не будучи мужчиной. Мы это исправим.

Произнося это, Вольф встал с кресла, обогнул стол…. Затем легонько улыбнулся и сказал:

– Что мне с Вами делать?

– Отр-резать яйца! – заявил дотоле молчавший Джордж. Вольф заглянул в перекошенное от ужаса лицо Лютцева.

– Может быть, может быть… – затем схватил того за волосы и, резко нагнув вперед, одним движением сбрил ему волосы на затылке. Одновременно с этим Грета, бесшумно преодолев расстояние от двери до кресла, всадила ниже основания черепа Лютцева шприц с длинной, довольно толстой иглой.

– Яйца! – заявил Джордж. – Отр-режьте яйца ур-роду!

– Посмотрим, птичка, – Грета вытащила шприц и бросила взгляд на коммуникатор на запястье. Потом довольно хмыкнула:

– Есть контакт! Работают мои крохотули.

– Отведите его, куда следует, – заметил Вольф. – И возвращайтесь, только захватите с собой Коюн и нашу узницу. Надо оформить документы. Хочу, чтобы Ваша подопечная поучаствовала в тройке. Не все ж ей издевательских куколок мастерить….

* * *

Когда Грета увела своего нового подопечного, Вольф достал из стола кулек сухофруктов, и подошел к клетке с Джорджем. Он открыл дверцу прикосновением перстня, в который был вмонтирован микрокомпьютер, после чего протянул попугаю курагу:

– Молодец, попугай, все правильно сказал! – похвалил Вольф птицу.

– Ур-роды кр-ругом, – заметил попугай, забирая лакомство лапой. – Кур-рага хор-роша!

Вольф удивился тому, как быстро Джордж научился говорить. Птицу сосватала им с Магдой Марта из Виршафтабтайлунга. Кроме всего прочего, она занималась распределением контрабандных товаров, и, среди других, ей попался контейнер, в котором находилось три попугая в состоянии нарколептической комы. Кому птицы понадобились в Нойерайхе, пока было загадкой – возможно, контейнер просто направили в Гамбург по ошибке. Во всяком случае, самый бойкий из попугайской DF37 приглянулся Магде в качестве подарка Вольфу.

– Ну, и зачем мне попугай? – недоумевал Вольф. – Мне амадинов с головой хватило, как ты их только выносишь в оранжерее?

– Ничего ты не понимаешь, – отвечала Магда. – Домашние животные снимают стресс. Они нас любят. К тому же этот попугай – умный. Вот увидишь сам.

Пока Вольф скептически-снисходительно смотрел на возню Магды с Джорджем (птицу назвали в честь новоявленного Президента США, Джорджа Бреннана, приходившегося унтергебену Райхсфюрера, фройляйн Обергешенк дядей, или что-то вроде того), та научила его говорить, притом привычную ей похабщину. Однако, Вольф заметил, что попугай разговаривает не просто так, как придется – он разумно употреблял фразы в нужное время. Тогда Вольф согласился на переезд птицы в Моабит, что попугай воспринял со стоическим спокойствием. Вероятно, Магда его как-то этому обучила, но на новом месте Джордж заявил:

– Ур-роды, в тюр-рягу закр-рыли, – и отправился на боковую.

В Моабите Вольф принялся воспитывать попугая самостоятельно, и добился весьма значительных успехов – теперь птица участвовала в психологическом прессинге подозреваемых, предлагая Райхсминистру безопасности кастрировать незадачливого узника. На подозреваемых подобное производило хороший эффект. Вольф, в благодарность, оставлял попугаю клетку открытой почти всегда, кроме тех случаев, когда у него были посетители. Впрочем, если речь шла о визитерах вроде Греты, Вольф вполне допускал, чтобы попугай в это время прогуливался по его столу или даже по-пиратски сидел на плече, благо, птица была чистоплотной, и костюм не пачкала.

Впервые увидев Райхсминистра, сосредоточенно работающего, не обращая внимания на сидящего у него на плече важного попугая, Грета предложила подарить кого-то из братьев Джорджа, все еще находившихся на попечении Марты, Райхсфюреру. Дескать, он – Гроссадмирал, глаза нет, только попугая ему и не хватает. Вольф заметил, что, если кто-нибудь из них – он, Магда или сама Грета, в ближайшее время что-то такое подарит Эриху, то подарок рискует очутиться у дарителя там, где ему быть совсем не полагается с анатомической, ни с эстетической точки зрения. Грета со вздохом согласилась… а потом забрала у фрау Марты одного из собратьев Джорджа, получившего странное имя Юджин.

«Надо будет спросить у Греты, заговорил ли Юджин», – подумал Вольф, глядя, как Джордж выбирается из клетки. Перепорхнув на вершину вольера, попугай, склонив голову, заявил:

– Райхсминистр-р? Кр-руто!

В дверь постучали. Вольф недоуменно повел плечами. Двадцать первый век! Видеовызов для чего существует?!

– Войдите! – крикнул он, не оборачиваясь.

– Выр-родки! – добавил попугай. В принципе, этого было достаточно для того, чтобы понять, что пришел кто-то из своих. При чужих попугай молчал, до тех пор, пока Райхсфюрер не «давал ему слово», произнеся кодовую фразу – тогда попугай сразу предлагал Райхсминистру оскопить визитера к чертовой матери.

Первой в кабинет вошла Грета – правая рука Вольфа, полицай-президент Райхсштрафатайлунга и единственный в Нойерайхе человек, знающий, как выращивать имплантаты, контролирующие поведение человека. За ней следовала хрупкая фигурка в слишком большой для нее райхсуниформе без знаков различия и бежевом свитере под курткой. Завершала процессию статная девушка с немного восточными чертами лица и черными, как вороново крыло, вьющимися волосами. Девушка держалась довольно уверенно, а новенькая, с иголочки, райхсуниформа ей удивительно шла.

– Располагайтесь, – предложил Вольф, указывая на мягкий уголок в апсиде справа от стола – в этой части кабинета он принимал тех, кому не грозило после визита к нему лишиться имени собственного.

– Пар-разиты, – добавил попугай.

– Что-то ты, Джордж, разошелся, – заметил Вольф, протягивая, тем не менее, еще одну курагу для попугая. – Это наши друзья. Ты разве не узнал Грету?

– Герр Полицай-президент! – сказал Джордж и поклонился. Грета улыбнулась. Коюн (девушка с восточной внешностью в новенькой униформе) захихикала. Попугай взлетел, спикировал к столику, где все еще стоял недопитый чай и тарелка с бретцелями, и стырил один из крендельков.

– Только чай не пей, – заметил Вольф. – А то начнешь еще тут рассказывать свои попугайские тайны….

– На попугаев пентотал не действует, – заметила Грета, достав из бара бутылку ликера «Кьюрасао» и мармелад-ассорти в большой упаковке от народного предприятия Ханса Ригеля.

– Ага, – заметил Вольф. – А еще пентотал не всасывается через стенки желудка….

– Всасывание можно ускорить, – подмигнула Грета. – Я на жопе ровно не сижу, а подопечных для экспериментов мне хватает, спасибо герру Фридриху. И Райхсфюреру, конечно.

– И мне, между прочим, – хмуро заметил Вольф. Попугай спер еще один бретцель, после чего, спикировав на плечо Райхсминистра, принялся откусывать от трофея маленькие кусочки, держа его лапкой.

– И Вам, герр Райхсминистр, – согласилась Грета. – Как же без Вас? Вы….

– Довольно об этом, – остановил ее Вольф. – Мы совсем забыли о нашей подопечной. Фрау…

– Гертруда, – подала голос дотоле молчавшая девушка. – Можно Трудди. Или у Вас уже есть для меня номер?

Говорила она без агрессии, без сопротивления, можно сказать – равнодушно.

– Что Вы, Трудди, – улыбнулся Вольф, наливая чай из чайничка – сначала гостье, потом молчаливой Коюн, Грете, а себе – в последнюю очередь. – Какой номер? Впрочем, я понимаю, Вы находитесь в неведении относительно своей дальнейшей судьбы. Это понятно. Произошло нечто, что разрушило Вашу прежнюю жизнь на корню. Но почему Вы решили, что мы должны Вас деклассировать? Вы чувствуете за собой вину?

– Да, герр Райхсминистр, – ответила Трудди. – Я нарушила малый орднунг, пытаясь удрать от мужа – садиста. Это тягчайшее преступление, ведь наш брак был признан Нойерайхом действительным….

– То есть, Вы сознательно нарушили малый орднунг? – Вольф нахмурился, но любой, кто знал Райхсминистра, мог бы с уверенностью сказать, что хмурится он несерьезно. – Что ж, Вы действительно совершили ошибку, но такую, с которой мы сталкиваемся буквально ежедневно. Видите ли, Орднунг определенно говорит, что орднунг-менш, знающий о совершаемом или замышляемом преступлении, обязан сообщить об этом в мое ведомство. Ваш муж совершал в отношении Вас преступление, это уже определено нами на основании его собственных показаний. Но Ваша проблема отягощалась тем, что преступником был Ваш муж, а жертвой – Вы сами. Вы решили терпеть и терпели, пока могли. Потом сорвались, поддались панике и бросились наутек – что неудивительно в том состоянии, в котором Вы находились.

Открою Вам тайну – стороннему наблюдателю кажется порой, что малый орднунг противоречит Орднунгу в некоторых вопросах. Так оно и есть – противоречит, но это умышленное противоречие. Дерево познается по плодам, а человек – по выбору, который он делает. Если мы четко распишем все действия человека, если оградим его от выбора – как мы узнаем, каков он? Пентотала на всех не хватит…

– Хватит, – пользуясь тем, что шеф отвлекся на Трудди, Грета потихоньку уминала принесенные сладости, потому сказала это с набитым ртом. – Простите, шеф, я с утра не жра… хм, без обеда. Голодная, как тысяча чертей. Пентотала нам хватит, только смысла его так расходовать нет.

– Обжор-ра, – упрекнул Грету Джордж.

– На себя посмотри, чучело, – огрызнулась Грета. – Вечно тыришь что повкуснее.

– Обжор-ра и ябеда, – констатировал Джордж.

– Чертовски умная птица, – фыркнул Райхсминистр. – Поумнее того, в честь кого ее назвали. Грета, если ты будешь меня перебивать…

– Все, шеф, простите, – Грета капитулятивно воздела руки с вилкой и ножом. – Я лучше поем.

– Жуй, пока бесплатно, – посоветовал Вольф. – Так вот, Трудди. Малый орднунг создан потому, что семья – это искорка пламени, называемого Отечество. Малый орднунг нужен потому, что семья должна быть подобием государства, и тогда государство становится подобием семьи. Если семья «болеет», страдает Отечество, Если нарушается малый орднунг – страдает весь Орднунг в целом.

Вот что, давайте перейдем от слов к делу. Мы установили, что Ваш муж преступник. Не считайте его преступление легким лишь на том основании, что он третировал только вас. Как я уже сказал, болезнь семьи порождает болезнь общества. Ваш муж – канцероген; он поразил одну клеточку организма по имени Нойерайх, но и это уже таит в себе опасность. Сейчас у нас с Вами есть шанс уничтожить этот канцероген. Не дать ему распространять свой яд. Мы можем сформировать тройку прямо здесь, за этим столом….

При этих словах перед Вольфом, словно ниоткуда появилась виртуальная клавиатура и голограмма документа.

– Это решение DF3 в отношении Вашего мужа, – сказал Вольф. – Он будет десоциализирован по категории бэ, то есть, отправится на Дезашанте. Здесь не хватает одной электронной подписи – Вашей. Поставьте ее – и завтра Вы будете свободной орднунг-фроляйн, и единственной Вашей трудностью будет выбрать себе новую фами….

– Нет, – тихо, но твердо, сказала Трудди.

– Почему? – Вольф, как будто, не удивился решению Трудди. – Вспомните, сколько зла причинил Вам этот человек! Что Вами движет – любовь? Сострадание?

– Орднунг, – ответила Трудди. – Вы говорили о выборе, и я сделала его, перелезая голой через забор. Я не… мой муж – преступник, но я сама согласилась быть его унтергебеном. Я сама согласилась стать его женой. И если кому-то надо пострадать….

– Вы называете это орднунгом, – перебил ее Вольф. – Но это именно то, что я назвал Вам. Любовь, сострадание, самопожертвование. Когда-то Вы были другой, Трудди. Когда-то Вы жили только для себя, а сейчас готовы пойти на Дезашанте за того, кто Вас третировал. И Вы правы – это и есть суть орднунга. Любовь. Сострадание. Самопожертвование.

Говоря это, Вольф встал. Попугай, недовольный таким поворотом событий, слетел с его плеча и, приземлившись на стол, спер с блюдечка заворожено слушающей шефа Греты надкушенную курагу.

– Я обманул Вас, – признался Райхсминистр. – Нам не нужна Ваша подпись, Вы видите, что нас и так трое, к тому же я – один из пяти орднунг-менш, наделенных правом решать подобные вопросы единолично. Ваш муж уже десоциализирован. Что до Вас, то Вы обязаны в трехдневный срок подать документы на перерегистрацию – я имею в виду не только Вашу личную карту, но и документы, подтверждающие право собственности на дом, в котором Вы живете. Также Вы должны уничтожит все документы и вещи, принадлежавшие Вашему мужу, стереть все файлы, содержащие переписку с ним либо совместные фото и видеоматериалы. В эти три дня Вы будете пользоваться только именем и получать социальное обеспечение в Бециксопфаамте8, так что не тяните с подачей документов….

Вольф присел на спинку дивана рядом с Гертрудой и сказал с отечественными интонациями в голосе:

– Только не корите себя. Вашей вины в случившемся нет. Постарайтесь понять это. Вам предстоит сложная задача – быть хорошей, ответственной орднунг-фрау. Надеюсь, у Вас все получится. Да Вы пейте чай, не стесняйтесь…

* * *

Дождавшись, пока Трудди допьет чай, Вольф сказал помощнице Греты:

– Коюн, милая, отведи Трудди к Агнешке. Пусть выпишет лист рекомендаций для ее участкового врача. А сама возвращайся назад, хорошо?

– Пр-роваливай, – добавил Джордж.

– Так точно, – ответила Коюн. – Трудди, идемте со мной, пожалуйста.

Когда Коюн с Трудди ушли, Вольф пристально посмотрел на Грету и вздохнул:

– Вот так всегда. Заметила, какая она напряженная?

– Трудди? – уточнила Грета.

– Какая Трудди, – отмахнулся Вольф. – Коюн твоя. Все никак не может забыть, как я полгода назад здесь ей имплантат поставил. И разве ей это не пошло на пользу? Но я всегда буду для нее «частицей силы, той, что без числа творит добро, всему желая зла».

– Когда шеф цитирует классическую поэзию, это не к добру, – сказала Грета, не прекращая жевать. Вольф едва заметно улыбнулся:

– После возвращения Коюн у тебя прорезался хороший аппетит. Знаешь, а я был уверен, что она вернется.

– А для меня это было сюрпризом, – ответила Грета. – Несмотря на мое знание психологии. Это не стокгольмский синдром. Я готова поверить, что она меня любит… хм, не так. Я готова поверить в то, что она меня любит за то, что я ее насиловала.

– За то, что ты ее присвоила, – поправил ее Вольф. – Пора признать очевидное – настоящая любовь – это всегда присвоение. И насилие в этом случае – просто атрибут. Ритуал.

– Когда шеф философствует, это даже хуже, чем когда он стихи читает, – ответила Грета. – Что у нас плохого случилось?

– Ничего, – пожал плечами Вольф. – Все хорошо, аж прямо до оскомы на зубах. А когда все хорошо и тихо, я нервничаю. У меня для тебя подарок.

– Бойтесь Райхсполицай, дары приносящих, – мрачно заметила Грета. – Что на этот раз?

– Какая ты у меня подозрительная, – фыркнул Вольф, запуская руку во внутренний карман кителя. – Всего лишь пригласительный.

Он протянул Грете золотистую карточку с тиснением в виде райхсадлера. Грета удивленно посмотрела на шефа:

– Мне уже давали такую, – сказала она. – Рождественский прием в Шарлоттенбурге. – Я не взяла – Вы туда точно поедете, кто-то должен оставаться у кормила Моабита….

– Вот и подумай, – сказал Вольф, – кого оставить вместо себя. Переверни пригласительный.

Обратная сторона карточки оказалась траурно-черной, с золотой каёмкой. Текст был лаконичен: «специальный пропуск на афтепати». Грета поморщилась:

– От слова афтепати разит либерализмом, как….

– Оставь красочные сравнения при себе, милая, – заметил Вольф сухо. – В данном случае, речь идет о секретном совещании в покоях Фридриха дер Гроссе.

– Скорее уж Эриха дер Гроссе, – задумчиво сказала Грета, а затем ее лицо просветлело: – стоп. Неужели это….

Вольф прижал указательный палец к губам:

– Ни словечка больше. Афтепати только для своих, поняла? – Грета коротко кивнула. – Спрячь карточку.

Грета послушно положила карточку в недра своей сумочки – ридикюля. Вольф знал, что в этой сумочке мирно живет небольшая среднеазиатская эфа с полным комплектом ядовитых зубов. Змея вела себя прилично, и Вольф терялся в догадках, как его подопечной удалось приручить эту гадюку.

Пока Грета прятала карточку, Вольф выудил из-за дивана небольшую плоскую бутылочку.

– Достань пару рюмок, – велел он Грете. – Под столом на полочке с твоей стороны.

– За что пить собираетесь? – уточнила Грета, не удивляясь странным переменам поведения своего шефа.

– За дружбу, – сказал Вольф, разливая коньяк в подставленные Гретой рюмочки. – Тебе не приходило в голову, что мы, я имею в виду, ближний круг – как будто семья?

– Приходило, – Грета задумчиво смотрела на то, как искрится в рюмке янтарно-золотистый коньяк. – Как хорошая семья, конечно. Потому, что мы строим наш общий дом, Нойерайх. Мы вместе боремся, вместе побеждаем, а если, не приведи, Господи, сгинем, то тоже все вместе.

– Типун тебе на язык, – сказал Вольф, поднимая свою рюмку, – но ты права. Думаю, те, кто будет на афтепати, не станут, случись что, прятаться по латиноамериканским норам. Эх, нам бы успеть укорениться до того, как мировые лидеры поймут, что полюсов больше не три, а четыре!

– И кто нам может помешать? – спросила Грета. – Китаю до нас нет дела. Россия?

– Нет, – ответил Вольф. – России с нами нет повода цапаться. Она взяла все, что хотела – Турцию, Грецию, Балканы… без единого выстрела. Даже Израиль – мы думали, что после этого пойдет у них заруб со Штатами, но там как раз грохнули Трампа, и Израиль русским потихоньку слили. Россия сейчас сыта, да и вообще… медведи не нападают, если их не дразнить. А мы не будем. Райхсфюрер хорошо учил историю.

– Тогда кто? – спросила Грета. – Америка?

– Америку все сбросили со счетов, – кивнул Вольф, – и напрасно. Конечно, она теперь не мировой гегемон, но по-прежнему ядерная супердержава с мощнейшей экономикой. Теперь у них новый, решительный лидер, который провел нечто вроде Реинигунга под девизом «сдайся или умри». В руках Президента Бреннана сконцентрирована огромная власть и огромные ресурсы и, кажется, он жаждет реванша. У России уже начались проблемы на Ближнем Востоке и в Средней Азии – ничего критического, конечно, но симптоматично.

– А при чем тут мы? – удивилась Грета. – Кроме того, что фройляйн Обергешенк – племянница нового американского фюрера.

– Внучатая племянница, – поправил ее Вольф. – Но на фройляйн Шейлу мистеру Бреннану, похоже, начхать. Речь не об этом. Кажется, Америка не прочь возродить старые союзы. Понятно, что сделать это нормальными методами ей не удастся – нет такого предложения, которое было бы достаточно привлекательно для нас или, скажем, японцев. Потому нам следует ожидать всяких подлянок со стороны янки.

– Мелких или крупных? – уточнила Грета.

– Любых, – ответил Вольф. – Слушай, у нас коньяк стынет. Прозит?

Они выпили. Грета закусила бретцелем.

– Кстати, о русских, – начала она, но тут в дверь постучали.

* * *

– Да когда ж вы все научитесь видеовызовом пользоваться? – возмутился Вольф. – Кто там?!

– Выр-родки! – предположил тёзка президента США. – Пар-разиты!

– У тебя все паразиты, – сказал Вольф попугаю, а потом крикнул: – да входите уже!

В кабинет вошла Коюн. То, что девушка испытывает какие-то неприятные ощущения от присутствия в кабинете Райхсминистра, мог заметить только очень внимательный человек – держалась она спокойно, пожалуй, даже уверено:

– Вы меня обманули, герр Райхсминистр, – сказала она, присаживаясь на прежнее место. – Вы сказали, что я поучаствую в тройке, а, оказывается, все сами порешали.

– А кто тебе сказал, что DF3 собиралась на герра Лютцева? – спросил Вольф, разливая коньяк уже по трем рюмкам. Коюн непроизвольно напряглась. – Я уважаю решение твоего рангхохера, но то, что тебе удалили имплантат, еще не означает, что ты все понимаешь в сути Орднунга. В тебе, милая, сильны еще либеральные пережитки.

– Например? – спросила Коюн тихо, и добавила. – Я не спорю, герр альтергеноссе, я уточняю, поскольку, если Вы видите в моем мировоззрении недостатки, я готова их устранить.

– Похвально, – кивнул Вольф. – Ты читала Библию?

– Только начала, – призналась Коюн. – Кое-как справилась с первыми тремя книгами Моисея, но на четвертой, кажется, застряла всерьез и надолго.

– Библию, в отличие от других книг, следует начинать читать с середины, – сказал Вольф. – С Евангелий. Прозит?

Они выпили вновь, и Вольф продолжил:

– В Орднунге ты сейчас тоже на Ветхом завете. Завете для унтергебенов и раухенгестеров. О таких, как ты, сказано в книге Притч Соломоновых: «Начало мудрости – страх». Но страх – только начало. Страх – это Цербер, но охраняет он не ад. Если страх – начало, то что есть середина? Или конец?

– Не знаю, – честно призналась Коюн.

– Середина – это покорность, – продолжал Вольф. – Страх позади, и ты знаешь, что, покоряясь, обретаешь защиту. Тебе это знакомо, правда? – Коюн коротко кивнула. – А итог мудрости, ее высшая квинтэссенция – любовь.

– Любовь, – Коюн вновь кивнула. – Я… знаю.

– Ты знаешь, – подтвердил Вольф. – Но считаешь это каким-то исключением. Ты не распространяешь свои выводы на весь Нойерайх. Любя своего насильника, ты по-прежнему боишься всего остального Нойерайха. Зная то, что Грета любит тебя, ты не готова признать, что это – не случайность, а закономерность.

– А разве любовь может быть закономерной? – тихо спросила Коюн, машинально потирая правое запястье.

– В нашем мире все закономерно, – сказал Вольф. – Даже то, что кажется нам случайным и хаотичным. Если бы это было не так, мир давно утонул бы в энтропии. Именно это и заставляло философов древности искать Бога. Но о Боге не будем – мы не в Церкви….

Грета кашлянула. Вольф покосился на нее и продолжил:

– Любовь многолика, но ее непременным атрибутом, я имею в виду, настоящей любви, является ответственность за того, кого любишь. Любовь поглощает страх, поглощает покорность, она ставит их к себе на службу – когда мы любим, мы боимся потерять того, кого любим. Когда мы любим, желания нашего объекта любви становятся важнее собственных, и не важно, сверху ты или снизу, командуешь или подчиняешься. Раб не выше своего господина и ученик не благороднее учителя.

– Шеф, Вы сегодня в ударе, – заметила Грета.

– Это покруче твоего Ломброзо! – ответила ей Коюн. – Вам бы книги писать, герр Райхсминистр. Я серьезно.

– Эта книга уже написана, – сказал Вольф. – Написал ее какой-то русский с прибалтийской фамилией, и это настольная книга нашего Райхсфюрера.

– «Аленький цветочек», – кивнула Грета. – Все мечтаю ее достать, но ее нет ни в электронке, ни, тем более, на бумаге.

– Магда готовит переиздание, – сказал Вольф, – мы пытались связаться с автором, но пока безуспешно. Он, вроде как, консультант российского Аппарата Президента, большая шишка, и держится все время в тени. Хотя, вроде бы, с ним знаком Фридрих, штадтфюрер Австразии. Так вот, Коюн – ты так еще и не поняла одной важной вещи, и для тебя Дезашанте – остров страха.

– А для Вас? – Коюн зачарованно смотрела на Райхсминистра. Грета даже поревновала. Чуть-чуть. В конце концов, пытаться соблазнить Вольфа – все равно, что лупить кулаками гранитную скалу. Об их с Магдой любви не знал в Нойерайхе только слепоглухонемой.

– Для меня это остров Любви, – серьезно ответил Вольф.

* * *

Они подписали оправдательное решение DF3 по фрау Гертруде, фау-эн-фау9, допили чай, и Коюн с Гретой ушли. Когда дамы вышли, Вольф закрыл клетку Джорджа (тот сам вернулся в нее и сейчас дремал на жердочке), после чего вновь обратился к оставленному им документу.

«Состоят они в том, что организм фрау не готов к зачатию. При овуляции ее яйцеклетка выходит из яичников несформировавшейся, непригодной к оплодотворению. Ранее подобные физиологические отклонения лечились путем угнетения функции тимуса, что мы считаем нецелесообразным.

В нашей клинике разработана простая, но надежная методика искусственной задержки овуляции. К сожалению, для осуществления этой терапии необходимо стационарное процедурное сопровождение. В приложенном файле – условия размещения и график освобождения коттеджей. Вы могли бы воспользоваться услугами нашей клиники уже в первых числах 05.04ЕА. Мы не возражаем и приветствуем, если фрау М. будет сопровождать специалист с Вашей стороны.

Lang lebe die Reinigung!

Директор клиники им. Вольфганга Шахта, профессор Адам Зильберфухс».

Вольф откинулся в кресле, рассеянно глядя на вычурную подпись медицинского светила. Чертов баварец… по крайней мере, уроженец Баварии, обезопасил себя со всех сторон. Даже согласился на присутствие личного врача Вольфа. Как будто у него есть личный врач, Scheiße! Можно, конечно, послать кого-то из Моабита, ту же Агнешку или ее помощницу, Олгу… и ослабить медблок ровно вдвое. Плохая идея.

Он открыл файл с предложениями размещения, пробежался по нему взглядом, после чего вызвал термен-клавиатуру, открыл почтовую программу, включил шифратор и написал ответ:

«Прошу зарезервировать для фрау М. двухместный коттедж Wf17 с 04.05.04ЕА10. Фрау М. будет сопровождать мой специалист – ему или ей должны быть предоставлены все образцы вводимых препаратов, какие он или она потребуют; также ему или ей следует обеспечить присутствие на всех процедурах и ознакомление со всеми типами применяемого оборудования. Как Вы понимаете, нас не интересуют ваши профессиональные секреты, которые моя служба способна получить в любой момент, как Вы понимаете. Речь идет лишь о безопасности здоровья моей жены».

Последние два слова Вольф стер, заменив безликим «фрау М.». Перехватить сообщение не могли, но береженного, как известно, Бог бережет. Фрау Магда весьма деятельно помогала их соседке, фрау Пьерине, жене capo D’Italiano герра Чезаре Корразьере, не так давно родившей двойню. Впрочем, еще до этого Магда сама загорелась идеей стать матерью, но…

…но у них так и не получилось, несмотря на то, что врачи в один голос заявляли, что оба пациента здоровы. Пришлось обследоваться в клинике скользкого типа Зильберфухса. Результаты этого обследования Вольф только что и узнал.

Ему очень не хотелось отпускать Магду куда-то, особенно в это время, спокойное настолько, что невольно становилось страшно от этого спокойствия. Но Вольф слишком хорошо знал свою жену. Магда могла отступить, но это бы сделало ее несчастной.

А Вольф больше всего на свете не хотел, чтобы Магда была несчастна….

* * *

…Они распрощались у ворот усадьбы Корразьере, на которых свеженарисованный герб этого почтенного семейства был полностью залеплен снегом, валившим сегодня с утра. Берлин утопал в снегу, но лишь там, где это не мешало его обитателям – все дороги были прочищены так, словно никакого снегопада не было вовсе…

– К тебе завтра забегать? – спросила Магда, закуривая и давая подкурить Пьерине.

– Если ты не сильно устала от моего общества, – смущенно улыбнулась итальянка. – Я, по-моему, слишком злоупотребляю твоей добротой.

– Да брось ты! – фыркнула Магда. – Во-первых, мы с тобой работаем, а во-вторых, мне твое общество всегда по душе…

«Чего не скажешь о твоих домочадцах», – мысленно добавила она. При этом, Магда вовсе не имела ввиду ни Чезаре, который, к тому же, был в Италии, где все еще продолжалась гражданская война, ни маленьких Энрике и Лупо.

Лупо, вернее, Лупо Джанбаптиста Корразьере был крестником Вольфа и Магды. Ему, как и его старшему брату Энрике (Энрике Сеттеанжело Корразьере) было всего три месяца. Шесть недель назад Магда и Вольф стали восприемниками Лупо, а его брат удостоился чести стать крестником всесильного Райхсфюрера и его…

Его кого? Магда, да и не только она одна, не совсем понимала роль Шейлы рядом с Эрихом. Эрих вернул ей статус, но не фамилию, она по-прежнему оставалась его унтергебеном, но вряд ли нашелся бы такой олух, который не понимал, что Эриха с Шейлой связывает много большее, чем отношение «учитель – ученик». Слишком нежно грозный Штальманн смотрел на Шейлу, слишком много счастья читалось в ее ответном взгляде на него. Но в присутствии геноссе Эрих с Шейлой не позволял никаких вольностей, и она отвечала ему с подчеркнутым уважением, преданностью – но не более того.

Che cazza, как сказала бы Пьерина.

Впрочем, у Магды хватало своих забот, чтобы ломать голову над истинной подоплёкой отношений Райхсфюрера и фройляйн Обергешенк. Она была рада тому, что девочка рядом с Райхсфюрером, и вдвойне тому, что, кажется, ее общество погасило скрытое пламя боли, которое она, и не только она одна, замечали порой у Эриха. Главное, что им вместе было хорошо. Что еще нужно?

В свободное время Магда встречалась с Пьериной, прекрасно понимая, что той просто необходима поддержка. Женщине с ребенком всегда непросто, а уж с двумя… к тому же, на горизонте возникла еще одна проблема на и без того замороченную голову итальянки. Даже, пожалуй, двойная проблема.

Чезаре все-таки перевез донью Карлотту из пока небезопасного Неаполя в спокойный Берлин. Что ему это стоило, Магда не знала, но догадывалась, поскольку вскоре познакомилась с матушкой Пьерины накоротке. Эх, а она-то полагала, что ее итальянские друзья преувеличивают! Похоже, думала Магда, в Библии сказано не все, и донью Карлотту вместо праха земного Господь вылепил из самовосстанавливающегося динамита.

Впрочем, в Берлине молот доньи Карлотты неожиданно нашел наковальню себе под стать. Фрау Марта, не весть почему, сочла себя обязанной помогать «фрау Пьерине», для чего, без малейшего стеснения, и даже без особого предложения со стороны слегка обалдевших хозяев перебралась в один из двух небольших коттеджей для гостей, откуда теперь руководила берлинским Виршафтлишабтайлунгом, ухитряясь при этом помогать Пьерине с детьми – кормить, купать, пеленать, баюкать….

Присутствием фрау Марты Пьерина была абсолютно довольна. Во-первых, та действительно, казалось, знала о младенцах буквально все и даже чуть больше. Во-вторых, железобетонное спокойствие новоиспеченной дуэньи очень благотворно воздействовало на издерганную Пьерину. Но воцарившуюся идиллию разрушило появление доньи Карлотты.

Как писал один, кажется, русский поэт: они сошлись, вода и камень, стихи и проза, лёд и пламень…. А если без поэзии – итальянский молот, столкнувшись с немецкой наковальней, высек такие искры, что даже невозмутимая Дара была напугана, что уж говорить о Пьерине. Между двумя добровольными помощницами завязалась нешутейная война, длившаяся ровно до тех пор, пока в зону военных действий не попал Чезаре.

Случилось это не сразу: доставив в Берлин тёщу, Чезаре умотал обратно в Рим, поскольку вся Италия, даже уже, казалось бы, успокоившиеся Калабрия и Неаполь, были охвачены огнем гражданской войны. Но и это было еще не все: с африканского континента надвигалась новая угроза в виде тысяч хорошо организованных и вооруженных новейшим американским оружием боевиков ИГИЛ11. Вышвырнутые российскими войсками из Палестины, Сирии и Египта, бандиты направились в Европу, вернее – конкретно в Италию. Как и предсказывала Пьерина Магде, после объявления Папой Бенедиктом энциклика «Ita cor regis in manu Dei»12, в котором понтифик предал анафеме всякого покусившегося на Чезаре et in familia sua13, один из радикальных халифов, от которого истово открещивались все прочие халифы, объявил джихад «султану псов Христа», то есть Чезаре. И игиловцы, как саранча, ринулись на Сицилию.

Чезаре действовал хладнокровно, насколько он вообще мог действовать хладнокровно. Перемежая ругань и обращения к Мадонне, он во главе легиона фрателлянцы разгромил первую войну десанта, затем, мобилизовав всех от пяти до девяноста пяти лет, в кратчайшие сроки создал по берегам Сицилии и Калабрии непрерывную полосу укреплений, вооружив ее всем, чем можно, от плазмаверферов до музейных карронад и мортир. Строить приходилось одновременно с отражением новых вторжений, но, в целом, задача была выполнена, и Чезаре даже учредил новый орден, на котором перекрещивались лопата и кирка, покрытые кровью. Название ордену еще не придумали, но награждения уже начались.

В процессе этого Чезаре задумался о создании военного флота и создал его. То есть, не то, чтобы создал – какой-никакой, флот у Италии был, но, после того, как эсминец «Дюран де ла Пен» был взорван катерами муджахиддинов, Чезаре понял, что тот флот, что есть, в условиях войны с игиловским нашествием непригоден.

Клин вышибают клином: собрав все, что могло держаться на плаву и нести хотя бы крупнокалиберный пулемет и панцерабверлазершрек14, он создал флотилию в полторы сотни вымпелов. Чего там только не было – от рейдовых буксиров и деревянных рыболовных фелюк до роскошной яхты, некогда принадлежавшей самому дону Сильвио Берлускони – на ней Чезаре разместил свой штаб, но это не значило, что «Феличита» держалась за спинами других. В первом морском сражении, проведенном Чезаре у славного островка Пантеллерия капитан «Феличиты» и, по совместительству, capo d’Italia записал на свой счет четыре лайбы инсургентов, включая бывший американский, потом бывший украинский патрульный катер, не пойми, как возглавивший флотилию джихадистов….

В общем, забот у Чезаре хватало, и ненадолго вырваться к жене он смог только на крестины своих наследников. После чего даже переночевал с семьей, но наутро улетел обратно в Рим. Однако, предварительно он успел всласть налюбоваться поединком двух ёкодзун в лице фрау Марты и доньи Карлотты. Сначала Чезаре это забавляло, и он даже предложил вручить тёще и главе Виршафтлишабтайлунга по ордену кирки и лопаты, если те помирятся. Но, видя, что дело принимает нешуточный оборот, Чезаре встал и попросил Пьерину пройтись с коляской, где, не обращая ни малейшего внимания на перепалку валькирии с эриннией, мирно спали его наследники, вокруг дома.

Что Чезаре сказал дамам, история умалчивает, но когда Пьерина, выкурив сигарету, обошла вокруг дома и вернулась, обе женщины сидели молча и лишь прожигали друг друга глазами. Перемирие между ними длилось почти неделю, а когда напряжение, казалось, достигло максимума, и возникла реальная угроза большого взрыва, Чезаре прислал Пьерине помощь.

* * *

Пока Пьерина и Магда обменивались любезностями, за воротами тяжело заскрипел еще непрочищенный снег, затем скрипнула калитка в створке ворот, и над женщинами нависла мрачная фигура.

Он напоминал персонажа старинного ужастика – того самого, что так любила Грета. Огромного роста, чуть выше двух метров, крепкий, как сгоревшие в двадцать втором дубы Калабрии, с огромными ручищами, вызывающими ассоциации с экскаваторным ковшом, но, главное, с закрывавшей все лицо, кроме небесно-голубых глаз маской, этот человек мог напугать кого угодно, кроме тех, кто его знал лично. Признаться, Магда сама попервах его боялась, но потом поняла, что совершенно напрасно. Потому, что среди мужчин, пожалуй, не было никого добрее, чем Адриано Росси, побратим Чезаре Корразьере.

– Buona sera, mia signora, – пророкотал Адриано. – Buonasera, Donna Schmidt15.

– Привет, Адриано, – приязненно улыбнулась Магда, переходя на итальянский.

– Опять меня встречаешь, Ади? – мягко сказала Пьерина. – Я же говорила тебе, что не стоит, видишь, какая погода?

– Снег поутих, – голос Адриано напоминал Пьерине рокот моря, накатывающегося на калабрийский пляж. – И Вы ведь ходите по такой непогоде, а я же мужчина, неужто я не могу?

– Ты не привык еще к здешнему климату, fidanzato, – ответила Пьерина. – Гляди, как бы не простудился. Я сюда в апреле переехала, и то ухитрилась захворать.

– Вы ведь хрупкая, – ответил Адриано. – А я – здоровый бугай, что мне станется?

– К тому же, ты еще не оправился от раны, – упрямилась Пьерина. – Как сегодня, голова не болела?

– С тех пор, как снег пошел, боль как рукой сняло, – Пьерина не видела, но была уверена, что под кожаной маской Адриано улыбается. Она вообще не видела его лица с момента приезда, и неудивительно – в бою на римской дороге шварцхойты ранили Адриано – несколько пуль попало в бронежилет, одна в шею, одна в голову, еще одна – прямо в лицо. Парня вытянули, но лицо старинного друга Чезаре было обезображено, притом, что особой красотой Адриано и до того не отличался.

Как часто доброе сердце и чистая душа не соответствуют той оболочке, в которой они вынуждены существовать! Бедняга Росси никогда не знал любви и ласки, но сумел сохранить добро в своем большом сердце. И плевать, что он был мафиозо и безжалостным убийцей – Адриано всегда, даже в ущерб себе заступался за всех, кто слабее, кто не может сам за себя постоять. В Берлин он привез с собой беспородного вислоухого пса и рыжего котенка, и насколько Пьерина знала, в доме Адриано постоянно обитала какая-то мелкая живность, которую он раздаривал знакомым. Знакомые не смели отказаться от таких подарков, более того, даже те, кто и к людям-то особенной привязанности не испытывал, поневоле привязывались к подаренным им питомцам – ну кому охота огорчать Адриано Росси? А ведь он всегда помнил, что и кому подарил, и мог спросить, хорошо ли живется его питомцам.

Среди подчиненных Чезаре даже ходили слухи, что Адриано знает язык животных. Конечно, это была фантазия склонных к мистике итальянцев… но кому охота проверять, вымысел это, или реальность? В конце концов, содержать кошку, собаку или птичку не столь обременительно, особенно, если учесть, что на другой чаше весов – огромные кулаки Адриано Росси.

Может показаться, что друг Чезаре животных любил больше, чем людей, но это не соответствовало действительности. Для неаполитанских детей Адриано был кем-то вроде Пер Ноэля, или, вернее, Капо ди Бамбини д'Оноре – крестным отцом детей чести. К нему приходили за справедливостью все дети и подростки, и он также выбирал из их числа тех, кто потом мог войти в Семью, обучал их и давал им первые поручения. Почетно, если учесть, что до него (правда, очень давно) эту должность занимал сам Чезаре. Но даже те, кто никак не мог интересовать Семью с практической стороны всегда находили в Адриано своего защитника.

Адриано был ночным кошмаром и немезидой для педофилов, для жестоких родителей, для тех, кто эксплуатировал детский труд. В общем, в теневом «правительстве» Корразьере он занимал должность «детского омбудсмена», и, когда правительство вышло из тени, Чезаре предложил ему эту должность уже официально. Адриано согласился, но вступить в должность не успел из-за ранения. Впрочем, на тот момент у него был уже целый штат помощников, так что с уходом дона Росси от дел положение не поменялось. И даже когда он лежал в коме, его имени было достаточно для того, чтобы защитить слабого. «Дон Росси узнает об этом!» – и рука, занесенная над ребенком или хрупкой девчушкой, невольно опускается, так и не нанеся сокрушительный удар.

Кажется, даже если бы Адриано не вышел из комы, это уже ничего не поменяло бы. Потому, когда Чезаре сказал, что нуждается в помощи синьора Росси в Берлине, тот повиновался со спокойной душой, зная, что его дело с его уходом не рассыплется.

– Все равно, не стоит переохлаждаться, – строго сказала Пьерина. Магда улыбнулась. Для Пьерины здоровенный грозный мафиозо был как еще один ребенок.

– Я пойду, милая, – сказала она Пьерине. – Не буду вас задерживать. Так что на завтра?

– Если ты не против, тогда как обычно, – сказала Пьерина. – Созваниваемся поутру, потом я к тебе, а там видно будет. Думаю, нам надо будет еще раз пересмотреть программу пиренейской редакции, с учетом отзывов испанских камрадес.

Вещание на Испанию только-только развернулось, но уже нашло широчайший отклик. Пока испанцам транслировали только Нойекультур, но hermanos de orden16 просили большего. Население Испании было готово к Реинигунгу, но мешало одно важное обстоятельство – на территории этой страны находился большой англо-американский контингент. Рота и Гибралтар держали за горло Испанию, и потомки грандов сильно пожалели о том, что сами в свое время пригласили заокеанских друзей для «сохранения территориальной целостности страны». Американцы поставили на колени Барселону и Эушкади17, но убираться из страны отнюдь не спешили, вольготно расположившись за Пиренеями. А Райхсфюрер не спешил давать добро на начало nueva Reconquista, хотя сами испанцы готовы были на смерть ради освобождения страны от иноземных захватчиков и culonegri18.

Эрих не хотел жертв. Но Средиземноморский флот был слаб, чтобы бодаться с 6-м флотом США, да еще с довеском из Средиземноморской эскадры англичан и французским флотом во главе с недобитком «Ришелье». А сухопутную дорогу в Испанию перекрывала Франция.

Которая все еще продолжала оставаться болячкой на теле все больше и больше очищающейся от либеральной коросты Европы….

* * *

Распрощавшись с Пьериной, Магда пошла домой. Поскольку дом четы Шмидтов находился на расстоянии выстрела от дома четы Корразьере (хотя стрелять друг по другу им бы и в голову не пришло), Магда видела, что у нее во дворе царит какое-то оживление.

«Интересно, что это Вольф удумал?» – заинтересовалась она. – «И, главное, ни одна сволочь меня не предупредила… ладно муж, он, может, хотел сюрприз сделать, но пронумерованные-то наверняка знали! Кто-то же должен был впустить этих работников!»

Всего у Магды работало четыре пронумерованных – кроме 3F002555 (бывшей унтергебеном Магды, и нагло завалившей очередной экзамен на раухенгестера) и новенькой 9F000202 была еще чета 1F105114 и 1F105115. Пятнадцатая служила кухаркой и уборщицей, четырнадцатый – садовником и привратником. Оба были уже пожилыми, и прожили вместе двадцать с лишним лет. Одного из их сыновей ликвидировали во время ЕА, другого сына, дочь и невестку упекли в Дезашанте, причем Вольф лично сменил им статус с а на б, то бишь, с ликвидации на ссылку. И, кажется, родители были очень за это благодарны мужу Магды – их отпрыски были активными участниками одной из немногочисленных групп сопротивления.

Конечно, штат из четырех унтергебенов, даже с помощью многочисленных роботизированных помощников, не справился бы с обслуживанием такого большого дома, но Вольф считал, что этого достаточно, а когда возникала необходимость – просто присылал сменный персонал с ТЭЦ или прямиком из Моабита. Вот и сейчас – во дворе копошилось несколько пронумерованных. Часть из них устанавливали посреди двора на клумбе (парадной, не особо любимой Магдой – на этом клочке земли посреди асфальта ничего толком не росло) огромную елку метров десять высотой. Верхушка ели уже была украшена огромной рождественской звездой. Не обращая внимания на суету, три унтергебен-фрау доставали из ящиков, распаковывали и раскладывали по огромному отрезу брезента ёлочные украшения, еще две возились с гирляндой. Другую гирлянду крепили вдоль фасада еще два пронумерованных, балансирующих на одноместных квадрокоптерах, а щуплый безымянный пытался присобачить к входной двери рождественский венок.

Посреди этой суеты на крыльце стоял Вольф с сигарой в зубах и вещал:

– Шестого декабря ко всем детям орднунг-менш приходит Святой Николай, Мир Ликийских Чудотворец. Он одет как Епископ, и держит в руках посох, увенчанный крестом, и… пять е сто четыре тысячи четыреста пять, не тяни так сильно, видишь, ёлка кренится? …и книгой. Приходит он не один, а в сопровождении Рождественских Ангелов, служащего Румпельштильхена и злого Крампуса. Ангелы символизируют собой орднунг-менш, Румпельштильхен… четыре е три нуля шестьсот тридцать три, пропустил крюк! Внимательнее там, наверху! Румпельштильхен отвечает за раухенгестеров, а злой Крампус покровительствует вам, чертякам. Так вот…. Один е тридцать две тысячи девятьсот, как ты венок крепишь, нехристь? Ты его кверху ногами тулишь! Ты что, никогда Рождество не справлял?

– Я агностик… – пискнул пронумерованный, спешно переворачивая венок.

– В Нойерайхе нет агностиков, – зло пыхнул сигарой Вольф. – Я не могу понять, тебе что, категория цэ больше нравилась, или скучаешь по химкомбинату? Партай снизошла до тебя, учитывая ходатайства твоих Verwandtehemalige19, изменила твой статус, но мне кажется….

– Простите, герр Райхсфю… – испуганно заблеял безымянный, – то есть, простите Райхминистр! Я не агностик, я лютеранин!

– Ну-ну, – кивнул Вольф. – Так на чём я остановился?

– На том, что злобный Крампус покровительствует унтергебенам, – с улыбкой сказала Магда, подойдя к мужу. – Кстати, с каких, интересно, пор?

– С сегодняшнего утра, – Вольф притянул к себе жену и поцеловал ее в висок. – Ты совсем одичаешь там на своих каналах. Эрих провел совещание с министерством молодежи и спорта, по поводу празднования Рождества.

– А меня чего же не пригласили? – возмутилась Магда.

– А тебя приглашают на послезавтра, – спокойно ответил Вольф. – Брунгильда выслала тебе сообщение на концентратор. Ты его просматривай чаще. Суть в том, что Эрих сначала собирает все предложения профильных ведомств, а потом предметно поговорит с тобой.

– Идея нового прочтения Рождественской традиции была моя! – надула губки Магда. Вольф улыбнулся и чмокнул жену в щёку:

– Эрнст ему об этом сказал. Не забывай, что он мой человек, и без согласования даже в уборную не ходит. Пять е сто четыре тысячи четыреста пять, «не тяни» означает «не тяни сильно», а не «не тяни вовсе»! Подай на себя, ёлка криво стала… так вот, Эрих все знает. Уж поверь мне, я своего не упущу.

– И по этому поводу ты решил перейти в лютеранство? – проворковала Магда.

– В католицизм, – ответил Вольф. – И не поэтому. Не забывай, что мы с тобой теперь крестные родители Лупо. А обязанности крёстных, помимо всего прочего, наставлять крестника в духовной жизни.

Магда вытаращилась на Вольфа:

– Ты это серьёзно?

Вольф коснулся ее щеки пальцами, нежно провел от виска до подбородка:

– Магда, ты же знаешь, как я отношусь к порядку? Если на меня возложили обязанности, я обязан их выполнять. К тому же, я подумал и решил, что это рационально – если на земле есть фюрер, то и во Вселенной Он должен быть.

– Интересная у тебя концепция религии, – фыркнула Магда. – Впрочем, мне она по душе. Как и все, что желает мой муж.

– Герр Райхсминистр, простите, – унтергебен, крепивший венок на двери, подошел к Вольфу и Магде. Подошел бочком, было видно, что ему страшно, – я закончил с венком, что теперь делать?

Вольф бросил быстрый взгляд на дверь, удовлетворенно хмыкнул и сказал:

– Возьми у два е триста два триста девяносто короткую гирлянду и закрепи по косяку двери. Потом будешь подавать игрушки. Микель, ты где запропастился?

– Здесь я, – из-за угла появился средних лет райхсполицай. Левая рука у него была ампутирована, и на месте предплечья закреплена вэкка20. – На том фасаде унтергебены закончили, сейчас работаем с боковыми фронтонами.

– Привет, Микель, – кивнула Магда.

– Добрый вечер, фрау Магда, – отозвался Микель. – Кстати, на углу заднего фасада, за водостоком гнездо ласточек. Оно, конечно, пустое, но мы его убирать не стали, я только приказал снизу монтажной пеной зафиксировать, чтобы не заметно было, правильно?

– Микель, ты умница, – улыбнулась Магда. – Никогда не замечала, что у нас ласточки живут. Монтажка им не помешает?

– Ну, что Вы, – Микеле почесал затылок левой рукой, – мы только снизу прикрыли, да так и надежнее будет, и теплее. Я у себя так на даче делал. Ласточки у меня уже пятый год живут, еще до ЕА поселились… герр альтергеноссе, могу я закурить?

– Кури, – разрешил Вольф. – Я же курю.

Отведя взгляд, Микеле здоровой рукой залез в карман брюк, и сказал, не глядя на чету Шмидтов:

– Я понимаю, конечно, что… но моя Ханна, Вы же знаете, она из Баден-Вюртенберга, из глубинки… так вот, Ханна, как этих ласточек увидела, она сразу в кирху побежала. Набожная она у меня. Так, я говорю, чего, мелкая, суетишься? А она ходит такая вся загадочная, а недели две спустя дает мне тест на беременность – а он положительный. И вот вроде все эти приметы – чушь, чепуха! В двадцать первом веке живем! У меня в руку пушка встроена, так она умнее половины этих унтергебенов. А приметы действуют. По себе знаю.

Магда посмурнела. Вольф сказал своему подчиненному:

– Микель, ты проследи за тем, чтобы шалопаи все сделали, как следует. Справишься? А мы с Магдой в дом пойдем, холодать стало, боюсь, чтоб она не простудилась.

– Справлюсь, конечно, что там справляться-то? – махнул здоровой рукой Микель. – Фрау Магда, если я Вас чем-то обидел, то простите дурака….

Магда нашла в себе силы улыбнуться:

– Ну что ты, Микель, чем ты мог меня обидеть? Передавай Ханне привет. Надо будет нам с Вольфом к вам заглянуть, по свободе.

Тем не менее, стоило двери со свежезакрепленным венком закрыться за ними, Магда тихо расплакалась. Вольф тут же притянул ее к себе:

– Ну, что ты, mein kleines?

– Да что я за человек-то такой? – всхлипывала Магда. – У меня уже и ласточки-то живут, а я все никак….

Вольф мог бы ей сказать, что ласточки – это не более, чем дурацкое суеверие, верить в которое смешно – но не стал. Вместо этого он, совершенно спокойно, шепнул на ушко жене:

– Кстати, пришел ответ от доктора Зильберфукса.

Магда подняла на него глаза, полные слез:

– И?

– Да, – коротко сказал Вольф.

Магда стукнула его в грудь кулачком:

– Scheiße, что «да»? Выражайся яснее! Я чем-то больна? Или…

– Или… – Вольф, абсолютно невозмутимый и спокойный, внезапно подхватил Магду на руки и закружился по фойе дома: – или, или, шпили-вилли, все с тобой в порядке. Просто все не так просто, как у других, но и не сложно. И да, тебе придется лечь в клинику доброго доктора. Как бы, на сохранение.

– Вольф, ты можешь мне объяснить… – беспомощно начала Магда. Вольф ее перебил:

– Пошли в столовую. Перекусим, и я все подробно тебе расскажу.

* * *

В столовой для них уже был сервирован обед – «умный дом» реагировала на ряд кодовых слов, и стоило Вольфу сказать «перекусим», как безымянным ушел сигнал сервировать ужин. Сервировала 9F000202, и когда Вольф с Магдой зашли в столовую, она как раз заканчивала с этим. Вольф поблагодарил безымянную и велел удалиться. Затем откупорил вино, разлил себе и Магде (они пили за ужином редко, но вино выставлялось каждый раз, и по тому, что Вольф решил начать трапезу с вина, можно было понять, что произошло что-то важное), после чего поправил на запястье часы и сел против Магды.

Последний жест тоже был красноречивым – часы Вольфа, кроме всего прочего, имели портативный скремблер. Конечно, дом четы Шмидт и так был защищен от прослушивания, но скремблер Вольфа делал возможность такового абсолютно нереальной. Этот прибор фирмы «Симменс» содержал российские военные разработки; он словно накрывал собеседников куполом из высокочастотных колебаний, сквозь который не прошло бы ни одно слово. Гипотетический шпион мог подойти на расстояние полуметра к мило беседующим супругам, но услышал бы только невнятное бормотание.

– Зачем такая секретность? – удивилась Магда. Вольф взял со стола бокал с красным вином, прикрыв им губы, и сказал:

– Выпьем за наше будущее, милая. За исполнение твоих желаний.

– Вольф, – надула губки Магда. – Ты можешь не темнить?

– Возьми бокал, – ответил Вольф. Магда послушно подняла бокал, Вольф легонько коснулся его своим, богемское стекло издало мелодичный звон. – Ты можешь стать матерью, милая. Нам надо только немного обмануть природу, и…

Магда едва вино не расплескала:

– За это действительно стоит выпить! Так, рассказывай давай, что со мной не так.

Вольф едва пригубил вино, но опускать бокал не спешил:

– Скорее, слишком так. Ты стареешь медленнее других, но платишь за это преждевременной овуляцией.

– Про преждевременную эякуляцию слышала, – сказала Магда. – А овуляция…

– Яйцеклетка выходит еще не готовой к зачатию, – пояснил Вольф. – Но это не так страшно….

– Ну, да, тебе-то, конечно, не страшно, – встревожилась Магда. – А я от этого заболеть не могу?

– Наоборот, – улыбнулся Вольф. Магда видела его улыбку преломленной красным вином в бокале. – У тебя иммунитет как у роты FSP. Но у всякой медали есть и оборотная сторона – зачать естественным путем у тебя не получается.

– Обрадовал, – Магда отхлебнула еще вина. – Ты говоришь, у доктора есть рецепт на этот случай?

Вольф кивнул:

– Да. Яйцеклетку можно задержать в матке, пока она не созреет. Но для этого нужна блокада наноботами, то есть, стационарные процедуры. Я договорился снять коттедж после праздников. Побудешь там три недели, я сверился с твоим календариком, потом я приеду, и мы, милая, будем трахаться, пока не убедимся, что все произошло.

– А если не получится? – с тревогой, но и с надеждой сказала Магда. Вольф поставил на стол бокал и наколол на вилку кусок мяса:

– А если не получится, попробуем опять. С первого раза может, конечно, не получиться. Ничего, количество попыток не ограничено.

– Легко тебе говорить, – Магда последовала примеру мужа и тоже обратила пристальное внимание на содержимое своей тарелки. У нее было куриное филе, тогда как Райхсминистр поглощал бефстроганов из красного мяса.

Вольф вздохнул:

– Нелегко. Не люблю, когда ты далеко, а я не могу быть рядом. Пошлю с тобой Грету, пожалуй.

– Ты что, мне не доверяешь? – удивилась Магда.

– Я не доверяю им, – сказал Вольф, не уточняя, кому именно «им». – А Вам с Гретой доверяю. К тому же, я знаю, какой она боец – мало кто сравнится с этой милой девочкой. И потом, вы, кажется, неплохо спелись между собой.

– Ну да, ну да, – Магда нахмурилась, исподлобья глядя на мужа. – Ушлёшь меня черти куда в сопровождении твоей фроляйн доберман, а сам будешь в Берлине с блядями развлекаться.

– И хотел бы, да не могу, – Вольф снял с вилки еще кусок бефстроганова. – Мне предписано полное воздержание. Доктор счел меня старым пердуном и настаивает, чтобы я копил семя….

– Да я ему рожу раскрою! – взвилась Магда. – Тоже мне, нашел старого пердуна! На себя пусть посмотрит, стручок сушенный.

– По правде говоря, я действительно не молод, – Вольф отвел взгляд, чуть улыбнувшись. Он знал, что будет дальше. Это была их с Магдой игра. Более того, «умный дом», уловив его реплику (скремблер Вольф успел отключить – нужды секретничать больше не было), наглухо заблокировал двери и перевел окна столовой в зеркальный режим. Поскольку такое было не первый раз.

– Да ну, – Магда, на которой было платье с пуговицами медленно расстегнула верхнюю, затем еще одну. – То есть, ты хочешь сказать, что я больше не волную тебя, как раньше….

Вольф смотрел, как расходится вырез платья, открывая упругие полушария груди Магды, и думал, что ему не так давно исполнилось шестьдесят четыре. Что всю жизнь он был флегматиком. Что до встречи с Магдой, даже в юности, рассматривал секс как «полезную физическую активность», не более того. Что, черт возьми, с возрастом его желание должно было ослабнуть….

…но не по отношению к Магде. Не будь ее, возможно, сейчас ему секс был бы уже не нужен. В этом была какая-то магия – стоило ему увидеть ее обнаженное тело, в нем просыпался юноша, и даже тело, казалось, молодело лет на двадцать.

Они могли заниматься этим всю ночь, конечно, с перерывами, а после этого Вольф ехал в Моабит и максимум мог подремать в обед минут сорок пять. Он не чувствовал усталости, не чувствовал упадка сил….

– Я говорил тебе никогда так не делать? – строго спросил он.

– А то что будет? – дерзко ответила Магда.

– Столовая не предназначена для сексуальных утех, – Вольф сбросил китель, повесив его на спинку стула, отстегнул подтяжки, не соединенные вместе, и взял их в кулак.

– У тебя штаны спадут! – хихикнула Магда. Вольф подскочил к ней, схватил в охапку и бросил на стол так, чтобы не задеть посуду, хотя что-то со стола все равно упало. Он также подстраховал ее, чтобы она не ударилась о столешницу, а мягко навалилась на нее грудью и животом. Затем рванул вниз ее платье.

– Ай, что ты делаешь! – запричитала Магда с деланным возмущением. – Ты же его порвешь!

– Новое купишь, – рыкнул Вольф, срывая с Магды белье. – Я тебя научу, дерзкая девчонка!

Он размахнулся и опустил подтяжки на округлые ягодицы жены. Магда взвизгнула.

– Будешь знать… как меня провоцировать… – приговаривал Вольф. Магда пищала и хихикала, затем, извернувшись, и столкнув при этом на пол тарелку с недоеденной курицей, схватила своего истязателя за грудки, притягивая к себе, и буквально впилась поцелуем в его губы.

И только сейчас брюки Вольфа действительно оказались на полу, но вовсе не из-за отсутствия подтяжек….