Читать книгу Империя, которую мы потеряли. Книга 1 - Александр Афанасьев - Страница 89

На взгляд автора – а он своего мнения никому не навязывает – одной из глубинных причин произошедшей в 1917 году катастрофы – стал серьезный антагонизм между разными частями страны и разными ее экономическими районами.

Экономическая география Российской империи начала ХХ века – не имела ничего общего с сегодняшней, рожденной в результате великой эвакуации 1941 года. Главными экспортными и наиболее развитыми экономическими районами страны – были северный – дуга, простирающаяся от Гельсингфорса до Варшавы и Южный – включающий в себя современную Украину, земли Дона и частично Кавказа. Москва – не входила ни в один из этих районов.

Северный район – включал в себя Гельсингфорс (Хельсинки), Петроград, Ригу, Либаву (Лиепае), Вильно (Вильнюс), Варшаву. Это была территория с превосходством немцев и немецкого капитала. Она развивалась по тем же законам, по которым сейчас развивается Китай – огромная концентрация производства и максимально быстрый выход на экспортные порты и железные дороги. По сути, этот Северный район и Германия были тем же, чем сейчас являются побережье Китая (во главе с Шанхаем) и США. Петроград был городом-заводом – помимо политической власти, он концентрировал в себе огромные производственные мощности. Совершенно другое значение имела Рига – это была «наша Германия», скопище высокотехнологичных производств, многое из того, что производилось в Риге, больше в России не производилось нигде. Всю Прибалтику контролировали немцы, автохтонные жители были у них на положении рабов – вот откуда, кстати, и родились «латышские стрелки». Дальше было Вильно (Вильнюс) – это был большой, больше чем сейчас многонациональный город, специализировавшийся в основном на торговле сельхозсырьем, в том числе и на экспорт. Через Вильно и порты Балтики – шел основной поток зерна, мяса – и с него же шла основная эмиграция евреев из местечек в Лондон и Нью-Йорк. Достаточно сказать, что был прямой корабельный рейс – Мемель (Клайпеда) – Нью-Йорк. Евреи, дошедшие сюда, продавали свое имущество именно здесь. Наконец, северный район заходил в Польшу – там, в Варшаве и севернее нее немцами был построен мощный экономический район для производства немецких товаров для всей России в обход заградительных пошлин.

Южный район специализировался на сырье: это уголь, сталь, сахар, зерно, текстиль. Это приносило даже больше денег, чем на север, главным экспортным портом была Одесса, по значению она превосходила Киев. Но и там, на юге Украины (которая была и тогда, но об отдельном житии и не помышляла) и России – строился мощный промышленный район. В Запорожье специализировалось на сельскохозяйственной технике, севернее производили паровозы, экскаваторы, горную технику. Нельзя сказать, что это была примитивная промышленность – именно там, в Южном районе еще до войны освоили производство самолетов.

Огромные деньги приводили к тому, что Киев на рубеже веков рос и застраивался активнее, чем Москва, а Одесса претендовала на статус экономического центра всего региона. Победа в Великой Войне должна была открыть рынки Балкан и Ближнего Востока.

Но и там, особенно в Запорожье, огромную роль играли немцы. Правда, в отличие от севера – в большинстве своем это были местные немцы, переселившиеся еще во времена Екатерины II. Но до таких глубин мало кто докапывался – немцы и немцы.

Третий район такого же уровня – пытались строить, но не смогли – на Дальнем Востоке. Русско-Японская война была именно про это.

Эти экономические районы, а особенно Северный, были тесно и плотно связаны с европейскими рынками – теснее, чем этого требовала безопасность страны. Например, все знают, что февральская революция началась с хлебных бунтов в Петрограде, но мало кто знает – а почему, собственно, стало такой проблемой продовольственное снабжение Петрограда? А потому что Петроград до войны снабжался хлебом и мясом не из России, а преимущественно из Пруссии, где хлеб был дешевле, а плечо подвоза намного короче, чем если, к примеру, везти с Поволжья. И когда началась война – с одной стороны прекратился подвоз из Пруссии, а с другой – не было ни мощностей железной дороги, ни инфраструктуры (элеваторов например), чтобы снабжать продовольствием один из крупнейших городов мира. Причем если в 1907 году в Петербурге жило 1310 тыс. человек (десятый город мира), то к 1917 году численность его населения дошла до 2,5 миллионов, а кто-то называет цифру и 3,0 миллиона временных и постоянных жителей. Представьте себе, что численность населения вашего города за десять лет удвоилась – какой будет бардак с коммуналкой и вообще со всем? И сколько будет недовольных?

Вопрос – что оставалось Москве и остальной России.

Немного. Относительно немного. Да, была и промышленность, был например Иваново-Вознесенск с его текстилем. Был Урал, был Поволжский промышленный район, была нефть Баку. Но, не имея прямого и дешевого выхода на куда более богатые экспортные рынки, принужденные работать на казенном заказе и обслуживать глубинную Россию, где уровень покупательской способности был в несколько раз ниже, чем в Европе – они прозябали. Даже экономического общения между этими двумя частями одной страны было не так и много.

Что еще хуже, в Петрограде находился основной банковский капитал, который занимал дешевые деньги на международных рынках и пускал их во внутренний оборот (сто лет прошло, а ничего не меняется). Получалось, что они «грабят Россию в интересах немецкого и французского капитала». И ведь не скажешь, что это неправда.

Таким образом, в Москве, по вполне объективным причинам зрела фронда. Она выражалась в антинемецкой пропаганде, которая имела место и до 1914 года, а с другой стороны – в требованиях политического представительства.

Великая война смешала все карты. С одной стороны, была потеряна часть Северного района – все, что было в районе Варшавы. С другой стороны, реформы Столыпина привели к уверенному росту благосостояния части крестьянства. По воспоминаниям – перед войной детей богатых крестьян – отрубников уже было не отличить от детей помещиков, они так же одевались, так же питались, получали образование. Это был новый альтернативный рынок и на его обслуживании московский капитал заработал достаточно много. А экономическая мощь – рано или поздно перерастает в политические требования. Требование парламента и конституционной монархии – это, в сущности, требование к Романовым считаться со всей остальной страной и развивать ее равномерно.

Война породила еще одну, смертельно опасную для страны тенденцию. Русский капитал ждал массовой конфискации и перераспределения имущества и активов немцев в России. Причем всех немцев, не только подданных кайзера, а вообще всех, кому не повезло с именем и фамилией (возможно, и евреи бы под раздачу заодно попали). Планировался «большой хапок» по масштабам сравнимый с приватизацией 90ых и временами «семибанкирщины». Николай II явного обещания, что это будет, – не дал. Тем самым он моментально поставил против себя весь русский торгово-промышленный класс. Тут, видимо, и англичане постарались – подсказали, что если будет полновластный Парламент, то подобный «большой хапок» или большой передел можно будет провести через Парламент, выражающий «волю народа». А чтобы эта воля была правильной – в ожидании большой конфискации, русский торгово-промышленный класс проплатил оголтелую газетную кампанию, направленную и против Николая II и против немцев вообще. Отсюда же – старательно внедрявшийся в то время миф, что абсолютно все немцы, живущие в России, являются предателями. И потому массовая конфискация имущества у них будет законной и справедливой. Пробой сил стал немецкий погром в Москве 1915 года, которому не препятствовала полиция – отрабатывалась методика вытеснения немцев, заставления их бежать от «народного гнева». Отсюда и идиотские брошюры про германский шпионаж с «коровами».

В конце 1916 года – тем, кто организовывал и проплачивал кампании в прессе – удалось добиться своего. К борьбе русской элиты против элиты немецкой и криптонемецкой – присоединилось простонародье, переняв антинемецкие лозунги и антинемецкие обвинения. Этими лозунгами и обвинениями удалось дискредитировать трон, заставить народ поверить в предательство Александры Федоровны (что было полным бредом) и самого Государя. Верили в какой-то тайный провод между Царским селом и Берлином. Что удивительно, основным подхваченным обвинением было обвинение в сепаратных переговорах и сепаратном мире – хотя, казалось бы, какое дело крестьянскому призывнику до этого и как он может быть против сепаратного мира и возможности живым поехать домой. А ведь смотри – прониклись, подхватили. Хотя сепаратный мир был опасен больше для торгово-промышленного сословья – он означал, что хапка немецких активов не будет, а деньги, потраченные на антинемецкую и антиромановскую пропаганду – пропали. Хуже того – условием сепаратного мира могло быть возобновление русско-германского торгового договора, не продленного в 1914 году и дававшего немецкому бизнесу привилегированные условия для торговли в России. Русский же бизнес конкурировать с немецким не мог и главное – не хотел.

По той же самой причине, держась оппозиционно к собственным властям, русские купцы и промышленники заискивали перед Западом, в частности перед Францией и Великобританией. От их позиции зависело – удастся ли легализовать захваченные в ходе конфискации немецкие активы, выпустить под них ценные бумаги и получить кредиты – или большой хапок будет признан мировым сообществом незаконным. Таким образом, Франция и Великобритания имели эффективнейший инструмент для манипулирования настроениями торгово-промышленного класса внутри России.

Николай II не проявил должного понимания и политического чутья, хотя он мог выиграть общественное мнение всего двумя заявлениями. Первое – пообещать поделить активы немцев в России после победы в войне между русской буржуазией. И второе – все крестьяне, что воевали честно – после победы получат участок земли. Все! Но Николай, судя по всему, был «законником» и с опаской относился к самой идее конфискаций и тщательно подготовленных антинемецких народных бунтов. Ведь бунт – запросто мог перерасти в бунт против власти вообще (как в итоге и случилось). Кроме того, он понимал, что это может закрыть нам европейские рынки, и осложнить дальнейшее инвестирование из-за рубежа. На этом он и погорел.

Но погорели и Рябушинские с Морозовыми. Решив хапнуть, взять не свое и ради этого раскачивая лодку – они в конечном итоге получили катастрофу. Хотели конфисковывать – а конфисковали у них. Пошли по шерсть – а вернулись стрижеными. Николай II был прав в своих опасениях относительно бунта и конфискаций – а они все были не правы. Причем преступно не правы.

Кстати, в экономической географии можно разглядеть и причины войны – Германия претендовала только на эти, удобно расположенные и промышленно развитые районы. И на Кавказ, как коридор на Восток. Ничего другого – Германии от России не было нужно.