Читать книгу Триокала. Исторический роман - Александр Ахматов - Страница 4

В начале мая 649 года по римскому летосчислению в Сицилии было спокойно.

Претор провинции Публий Лициний Нерва еще находился в Сиракузах, намереваясь в ближайшие дни начать традиционный circuitus totius Siciliae20.

За четыре дня до майских нон (2 мая) Нерва принимал депутации от сицилийских общин в тронном зале «дворца Гиерона» – так по старинке сиракузяне называли это великолепное здание на острове Ортигия. Когда-то дворец служил местом обитания сиракузских царей, а затем, когда Сицилия была объявлена провинцией Рима, он стал жилищем римских наместников. Следует сказать, что надменные римские преторы всеми силами старались подчеркнуть свое царственное положение. Они принимали послов сицилийских городов и всякого рода просителей, восседая, как многие считали, на том самом кресле из полированного черного дерева, украшенного золотом и слоновой костью, которое стояло здесь во времена Гиерона II и Гиеронима, последних царей Сиракуз. На самом деле этот трон был уничтожен сиракузянами во время демократического переворота как символ тирании.

Стены тронного зала были увешаны картинами или украшены росписью. По обе стороны от входной двери стену украшала прекрасно выполненная роспись, изображавшая сцены времен войны Гиерона II с карфагенянами. Но больше всего обращали на себя внимание три большие картины в позолоченных рамах. На одной из них изображен был Идоменей, выступающий судьей в споре между Фетидой и Медеей; другая воспроизводила встречу Европы с Астерием, который, стоя на коленях, обнимал ноги девушки; на третьей картине живописец изобразил одну из спутниц Терпсихоры, изогнувшуюся в вихре бурного танца. Это были бесценные полотна знаменитых греческих художников времен Дионисия Старшего.

Самая поздняя из картин, висевшая у входа в зал, изображала трагическую сцену гибели Марка Клавдия Марцелла: его, уже смертельно раненного, горстка телохранителей защищала от наседавших со всех сторон карфагенян. Картина будила воспоминания об этом необычайном человеке. Римляне справедливо называли Марцелла «мечом Рима». За взятие Сиракуз Марцелл получил триумф и вошел в Рим с огромной добычей. Как полководец он показал себя достойным противником Ганнибала. В битвах с карфагенянами он не потерпел ни одного поражения и погиб случайно, попав в засаду во время осмотра местности вблизи своего укрепленного лагеря.

В тот день претор Лициний Нерва особо пристальное внимание обратил на ходатайство представителей города Мессаны об отсрочке уплаты десятины21. Мессанских послов претор принял в последнюю очередь и беседовал с ними долго и весьма благожелательно. К просьбе их он отнесся с пониманием и обещал оказать им свое содействие в переговорах с некоторыми городскими общинами, которые были освобождены от налогов. Нерва выразил надежду, что эти города, обладавшие особыми привилегиями, не откажут в помощи жителям Мессаны, попавшим в затруднительное положение.

Как только послы ушли, Нерва позвонил в колокольчик, вызвав слугу, постоянно дежурившего в соседней комнате, где размещалась охрана из солдат преторской когорты. Эта же комната служила приемной для всякого рода просителей.

– Гиацинт! – обратился Нерва к показавшемуся в дверях молодому человеку, одетому в короткую тунику. – Немедленно пошли за Аристархом! – приказал он.

– Слушаюсь, господин! – ответил слуга и, поклонившись, вышел.

Аристарх, вольноотпущенник Нервы, жил в одной из многочисленных комнат дворца вместе со своим сыном, уже взрослым молодым человеком. Он был хорошо образован и весьма сметлив. Как и многие другие высокопоставленные римляне, Лициний Нерва всегда держал при себе преданных и толковых слуг. При решении особо важных дел он постоянно пользовался их советами, причем Аристарх был у него на особом счету, так как отличался большим умом и ученостью.

Ожидая его появления, Нерва задремал в мягком царском кресле, склонив на грудь плешивую голову и сцепив пальцы рук на округлом брюшке.

Немного погодя в зал вошел полнотелый старик, неряшливо завернутый в серую тогу.

– Ты звал меня, господин? – негромко спросил он, близоруко вглядываясь в претора, который в это время уже начал похрапывать.

Нерва вздрогнул и, подняв голову, обратил в сторону своего отпущенника заспанное лицо.

– Одолел-таки меня коварный Гипнос, – произнес Нерва и зевнул во весь рот. – Не выспался! – продолжал он после короткой паузы. – Вчера мы допоздна засиделись у проагора22. Если бы ты знал, мой Аристарх, какие отбивные готовит его повар-каппадокиец!

– Чего не скажешь о поварах твоей когорты, – не преминул пожаловаться отпущенник. – Даже на девятый день23 таких не позовут.

– Очень хорошо, что ты напомнил мне о них, – сказал Нерва. – Я обязательно сделаю выговор этим бездельникам… Ну, а теперь садись и слушай.

Вольноотпущенник прошел в центр зала и сел на скамью перед большим широким столом, стоявшим справа от кресла претора. Здесь обычно сидели писцы, заносившие на папирус преторские распоряжения.

Аристарх внешне был совершенно неприметным человеком. Небольшого роста, очень тучный, с большой головой и всегда брюзгливым выражением лица он походил на Сократа, портрет которого можно было увидеть в приемной комнате дворца, на стенах которой, как и в тронном зале, также висело множество картин. Возраст его приближался к шестидесяти годам, и он многое успел повидать на своем веку.

Родился и вырос он в Пергаме, в обеспеченной семье. Отец его занимал высокую должность заведующего знаменитой Пергамской библиотекой. До тридцати лет Аристарх прилежно занимался различными науками и особенно преуспел в изучении истории и философии. Но все благополучие рухнуло в одночасье со смертью последнего пергамского царя Аттала III24, оставившего завещание, согласно которому его царство передавалось Риму. Побочный брат царя Аристоник25 объявил завещание подложным и призвал население к восстанию. По всей территории Пергамского царства началось движение так называемых гелиополитов. Это были последователи запретного коммунистического учения философа и писателя Ямбула, возбуждавшего умы тогдашнего эллинистического мира рассказами о таинственном острове, где жители не знали ни рабства, ни угнетения и все вместе одинаково трудились для общего блага. Аристоник возглавил это движение. Его поддержали беднота и рабы, которые по указу нового царя были объявлены свободными. Римляне вторглись в пределы Пергамского царства, но вскоре поняли, что без помощи союзников им не справиться с восстанием. Они призвали к участию в войне вифинского, пафлагонского, каппадокийского и понтийского царей, которые двинули свои войска против Аристоника. Первым у пергамских берегов появился флот царя Каппадокии Ариарата V, но ожесточенное морское сражение закончилось победой гелиополитов, причем сам Ариарат был убит. Подоспевший вскоре понтийский царь Митридат высадил свое войско неподалеку от Пергама и повел решительное наступление на город. Пергамцы отчаянно защищались, но силы были неравны. Город был взят. Понтийский царь отдал его на разграбление своим солдатам. Началась вакханалия грабежей и убийств. Отец Аристарха был убит на ступенях здания библиотеки. Сам Аристарх каким-то чудом выбрался из города в числе немногочисленной группы гелиополитов и пришел вместе с ними в укрепленный город Левки, где сосредоточились основные силы восставших. Аристарх был свидетелем большого кровопролитного сражения между гелиополитами и римской армией консула Лициния Красса Муциана. Римляне были разбиты наголову. В плен попал сам Красс Муциан, убитый вскоре одним из охранявших его воинов, не выдержавшим оскорблений и насмешек плененного римского консула, который явно не захотел пережить выпавшего на его долю позора. Позднее Левки были захвачены консулом Марком Перперной. Все жители города в отместку за смерть Красса Муциана были частью перебиты, частью проданы в рабство, в том числе и Аристарх, хотя за него усердно хлопотали некоторые знатные пергамцы, воевавшие против восставших на стороне римлян.

Пятнадцать лет Аристарх был рабом Публия Лициния Нервы, который сдавал его внаем содержателю престижной римской школы. Там ученый пергамец преподавал греческую грамматику и риторику детям сенаторов. Аристарху удалось собрать необходимую сумму денег, чтобы выкупить на волю себя и своего сына. Получив свободу, он в течение нескольких лет зарабатывал на жизнь, продолжая давать уроки в школе, пока Нерва, будучи уже членом сената, не предложил ему служить у него в качестве письмоводителя и советника в делах особой важности.

Аристарх прекрасно разбирался в общественной жизни Рима. Он посоветовал патрону примкнуть к сторонникам Мария в год его первого консульства. Вольноотпущенник каким-то внутренним чутьем увидел в Марии человека с большим будущим. Нерва внял его советам и благодаря поддержке видных марианцев, с которыми он поддерживал самые дружеские отношения, очень скоро добился важного поста курульного эдила.

Занимая эту должность, Нерва не разбогател ни на один сестерций. Эдилитет порой требовал немалых вложений собственных денег самого магистрата, в обязанности которого входило благоустройство улиц, строительство общественных зданий и устройство зрелищ для народа. Заветной мечтой Нервы была городская претура, причем его больше привлекал не самый почет, с нею связанный, а возможность получить впоследствии управление какой-нибудь провинцией, где он мог бы по-настоящему разбогатеть, пользуясь своей неограниченной властью, как это обычно делали провинциальные римские наместники.

В год консульства Квинта Сервилия Цепиона и Гая Аттилия Серрана26 стараниями своих друзей-марианцев Нерва победил на преторских выборах. Его городская претура завершилась удачной для него жеребьевкой провинций. Ему досталась Сицилия, богатая и наиболее спокойная из всех римских провинций. Это было пределом его мечтаний. Он отправился в Сицилию с заранее выработанным планом ее ограбления.

Первые пять месяцев своего наместничества Нерва действовал как заправский вымогатель. Претор Сицилии не упускал ни одного случая, сулившего мзду. Поэтому, когда прибывшие из Мессаны послы недвусмысленно намекнули ему, что не останутся в долгу, если он даст им отсрочку по уплате вышеупомянутого хлебного налога, Нерва с готовностью ухватился за возможность хорошенько поживиться на этом деле. И, как всегда в подобных случаях, он решил предварительно посоветоваться с верным Аристархом, через руки которого проходили все получаемые им взятки.

– У меня возникла мысль по поводу мессанцев, которые прибыли сегодня, чтобы уговорить меня дать им отсрочку по выплате десятины, – сказал Нерва, обращаясь к отпущеннику. – Что если я переложу неуплаченный налог Мессаны на города с особым статусом27?

– Рискованно, – неуверенным тоном произнес Аристарх. – Всем известно, с какой болезненностью воспринимают в этих городах всякое ущемление их прав и свобод. Сразу же посыпятся жалобы в Рим и все такое…

– Меня это не особенно волнует. Я всегда смогу оправдать свои действия в отношении этих городов, ссылаясь на тяжелое положение государства. Будет хуже, если в Риме будут недовольны мною, не получив того количества зерна, на которое там рассчитывают. Мессанцы убедили меня, что в этом году они не в состоянии уплатить хлебный налог, учитывая недоимки двух последних лет.

– Что ж, тогда лучше всего начать с Центурип, – немного подумав, сказал Аристарх.

– Почему с Центурип?

– Мой сын недавно побывал там и кое-что накопал на тамошнего проагора, – пояснил отпущенник. – Можно будет его хорошенько прижать в случае чего.

– И чем же именно? – поинтересовался Нерва.

– Лет пятнадцать назад он получил огромное наследство, но то ли по забывчивости, то ли из жадности не выполнил одного из условий завещания – не поставил мраморных статуй в городских палестрах. Если напомнить об этом проагору, он будет сговорчивее.

Нерва с удовлетворением потер руки.

– Эти два или три месяца, которые я проведу в судебных округах, – сказал он, разнежено потягиваясь, – должны принести мне больше, чем я поистратил во время двух своих предвыборных кампаний. Тебе и твоему сыну прибавится хлопот, которые, разумеется, будут вознаграждены. Однако я решил несколько расширить круг своих доверенных лиц. Например, этот центурион, Марк Тициний… Как ты его находишь?

– Я не имел случая составить о нем правильного представления. Но, по-моему, он малый сообразительный.

– Я тоже так думаю. Для начала его нужно как следует приручить. Например, повысим его в звании, назначив младшим военным трибуном, помощником этого лентяя Криспина. Руфул28, конечно, не то звание, которым можно будет особенно щеголять во время воинского набора в Риме, но Тициний, я думаю, будет доволен… Кстати, я уже вызвал его на сегодня, чтобы сообщить ему эту приятную новость.

Нерва взял со стола колокольчик и, позвонив им, вызвал слугу.

– Пришел ли центурион Тициний? – спросил он появившегося в дверях слугу.

– Он здесь, в приемной, – ответил слуга.

– Пусть войдет.

Слуга исчез за дверью, и вскоре на пороге появился центурион Марк Тициний, с которым читатели уже имели возможность немного познакомиться в первой книге нашего повествования, когда он во время пирушки в доме Гнея Волкация заручился обещанием откупщика Публия Клодия устроить его в преторскую когорту сицилийского наместника, дабы избежать участия в опасном походе против кимвров.

Клодий, используя свои дружеские отношения с Нервой, обещание свое выполнил. По его рекомендации Нерва назначил Тициния командиром третьей центурии своих преторианцев.

– Я пригласил тебя, Марк Тициний, – с важностью сказал претор, – чтобы объявить о твоем назначении помощником военного трибуна Тита Деция Криспина. В последнее время он плохо себя чувствует. Криспин просил меня освободить его от обязанности сопровождать меня в объезде провинции и оставить в Сиракузах. Вот я и подумал о тебе. Ты человек с крепким здоровьем, энергичный, к тому же отлично проявил себя на службе. Назначаю тебя младшим военным трибуном. Криспин пусть отвечает за сиракузский гарнизон, а ты будешь исполнять обязанности префекта претория.

Для центуриона слова претора были более чем приятной неожиданностью. Морщины на его грубом лице несколько разгладились. Новоиспеченный военный трибун не мог скрыть своей радости.

– Благодарю тебя, Публий Лициний, за оказанное мне доверие! – с большим чувством сказал Тициний. – Я оправдаю его, можешь не сомневаться.

– Этот чин будет не лишним в твоем послужном списке, – продолжал Нерва. – Он поможет тебе при дальнейшем прохождении службы. Я ведь знаю, что твой брат подпортил тебе репутацию неслыханным предательством во время войны в Нумидии. Кажется, он за полученную от Югурты взятку впустил врага в лагерь Авла Постумия Бестии?

Лицо Тициния сразу омрачилось, и он хрипло выдавил из себя что-то похожее на слова осуждения относительно преступления брата.

– Ладно, – успокоил его Нерва. – Оставим эту неприятную для тебя тему. Я вот о чем хотел тебя попросить… так, безделица, небольшая, но деликатная услуга.

– Я весь к твоим услугам, – ответил Тициний, устремив на претора подобострастный взгляд.

– Мы тут потолковали с Аристархом и решили помочь мессанцам в их ходатайстве. У них, знаешь ли, был недород, а налоги все равно нужно платить. Вот мы и надумали, чтобы Центурипы, которые освобождены от повинностей, помогли Мессане поставить необходимое количество хлеба в Рим. Проагор Центурип будет, конечно, упрямиться, но мы знаем кое-что о его грешках… Хотя это и не входит в круг твоих обязанностей, но ты, я надеюсь, не откажешься съездить в Центурипы, чтобы напомнить проагору о том, что пятнадцать лет назад он получил наследство, но не выполнил условия завещания: так и не поставил до сих пор статуй в палестрах родного города, что по закону является очень серьезным преступлением. Благодаря полученному им наследству он стал человеком богатым и достиг самого высокого положения, но может всего этого лишиться по справедливому приговору моего суда. Итак, ты сначала скажешь проагору, что надо поделиться с мессанцами, а потом, когда он начнет возмущаться, передай от моего имени, что пусть лучше не искушает Фортуну, иначе не миновать ему самого строгого судебного разбирательства по делу о наследстве.

– Ты хочешь, чтобы я отправился в Центурипы немедленно? – спросил Тициний.

– Нет, это не к спеху. Я намерен посетить их по пути в Тиндариду, после того как закончу дела в Агригенте. Оттуда за день до моего отъезда ты и отправишься в Центурипы. Постарайся, чтобы к моему появлению там проагор сделался мягким, как воск…

В это время в дверях появился слуга и громко объявил, что прибыл квестор Гней Фабриций Руг.

– А, наконец-то! – воскликнул Нерва. – Проси, проси его!

Обратившись к Тицинию, он сказал:

– Мы еще продолжим с тобой наш разговор. Можешь идти.

Бывший центурион, словно по волшебству превращенный в военного трибуна, молча поклонился и направился к выходу.

В дверях он едва не столкнулся с высоким седоволосым человеком, одетым в роскошную латиклавию29.

Тициний поспешно отступил, пропуская квестора в зал.

При его появлении Нерва поднялся с кресла.

– С приездом, славный Гней Фабриций Руг! – воскликнул он, изображая на своем лице самое искреннее радушие.

– Приветствую тебя, Публий Лициний Нерва, – дружески улыбаясь ему, ответил квестор.

Они обменялись крепким рукопожатием.

Вслед за квестором в зал вошел его слуга с охапкой пергаментных и папирусных свитков, скрепленных восковыми печатями.

Лициний Нерва и Фабриций Руг давно знали друг друга и всегда были в хороших отношениях. Многое их сближало. В роду у Фабриция Руга, как и у Нервы, лишь очень далекие предки занимали курульные магистратуры. Сам он начал государственную службу с триумвира по уголовным делам, дважды был войсковым квестором и попал в сенат после отправления должности городского квестора, то есть одного из квесторов города Рима.

Лициний Нерва тоже начинал с низших магистратур, но в отличие от Фабриция более чутко реагировал на политическую конъюнктуру и, как уже упоминалось, добивался успехов благодаря влиятельным друзьям, а не своим личным качествам.

Фабриций же был назначен сицилийским квестором по прямому назначению сената, а не народным избранием. Военная тревога заставила сенат серьезнее и внимательнее относиться к тем, кто домогался провинциальных магистратур. Раньше на такие должности попадали случайные люди. Как правило, им не хватало опыта в управленческих делах. Зачастую это были бессовестные и неутолимые мздоимцы, развращенные властью и безнаказанностью. Что касается Фабриция Руга, то он зарекомендовал себя исполнительным и честным государственным мужем. Такие, как он, отправляя квесторские обязанности в провинциях, чаще доставляли в Рим хлеб и деньги от налогов, чем скандальные разоблачения и громкие судебные процессы по делам о вымогательстве. Поэтому сенаторы, напуганные страшным поражением при Араузионе, послали в помощь наместникам провинций проверенных делом и временем людей из сенаторского сословия. Фабрицию досталась Сицилия. Резиденция квесторов находилась в городе Лилибее. Там они вершили судебные дела, отвечали за сбор налогов и за отправку в Рим кораблей с зерном.

– Положи на стол, и можешь быть свободен, – сказал Фабриций своему слуге, который в нерешительности остановился посередине зала, прижимая к груди свитки.

Претор взял под руку Фабриция и повел его в перистиль, чтобы там наедине с квестором поговорить о делах. Аристарху, который собрался было покинуть зал вместе с рабом квестора, он сделал знак, чтобы тот оставался на месте.

– Ты мне еще понадобишься, – бросил он отпущеннику.

– Какие вести с дороги? Что нового в Риме? – обратился Нерва к Фабрицию, когда оба они вышли в перистиль, ухоженнный внутренний дворик, окруженный множеством колонн, облицованных паросским мрамором, и утопавший в зелени и цветах розовых кустов. – Кстати, я был очень удивлен, когда узнал, что ты покинул Лилибей, приняв решение лично сопровождать хлебный груз в Остию.

– Об этом меня просил сам Марий, – сказал Фабриций, оглядывая живописный двор. – Он озабочен бесперебойным снабжением легионов, стоящих лагерем под Никеей. В своем письме ко мне он жаловался, что пираты перехватили один из наших кораблей с зерном на пути от Сицилии к Остии. Поэтому я решил лично сопроводить кибеи30 на квинквереме с полусотней отборных воинов. К счастью, до самой Остии мы не встретили пиратов, а вот на обратном пути, при выходе из пролива Харибды, четыре пиратских миапарона прошли мимо нас так близко, что можно было разглядеть лица этих разбойников. Но их устрашил вид военного корабля с катапультами у каждого борта. Знали бы они, что на корабле свыше сорока миллионов сестерциев…

– Свыше сорока миллионов? – переспросил Нерва, алчно заблестев глазами.

– Я привез их тебе по поручению сената. Они предназначены для закупки зерна в Сицилии. Позаботься о том, чтобы твой казначей принял деньги у прибывшего вместе со мной эрарного трибуна.

– Об этом не беспокойся. Я немедленно отдам все необходимые распоряжения.

– Но больше всего тебе доставит хлопот постановление сената о союзниках… Ты, наверное, ничего не слышал о нем?

– Нет. Что за постановление? О каких союзниках речь?

– Видишь ли, недавно Марий добился от сената права обращаться за помощью к союзным царям, жалуясь на малочисленность солдат вспомогательных войск. Но когда он написал письмо Никомеду, царю вифинскому, тот ответил, что не может прислать даже небольшой отряд, потому что римские публиканы вконец разорили его страну своими поборами и продали в рабство за долги большинство вифинцев, способных носить оружие. По его словам, все они теперь томятся в римских провинциях. Письмо Никомеда наделало в сенате много шума. Жалобы на наших откупщиков поступали и раньше, но на них никто не обращал внимания. На этот же раз сенат очень болезненно отреагировал на заявление Никомеда, особенно после тревожных сообщений, что кимвры грозятся этим же летом двинуться на Рим. В конце концов, сенат принял постановление об освобождении всех рабов из числа союзников, если они находятся в провинциях, причем без всякого выкупа. Вот и подумай, какая головная боль тебе предстоит.

– Клянусь Юпитером Капитолийским! – с возмущением воскликнул Нерва. – Этот указ словно специально издан для Сицилии, чтобы устроить в ней невиданный переполох! Ведь ни в одной из провинций нет такого количества рабов из числа римских союзников. Стало быть, мне предстоит одному отдуваться за всех?

– Кроме того, Марий поручил мне передать тебе на словах, чтобы ты немедленно приступил к формированию из освобожденных рабов отрядов вспомогательных войск. От имени союзнических царей и тетрархов они должны быть направлены в Рим. Марий высказал пожелание, чтобы ты как можно скорее освободил не менее пяти тысяч человек.

– Ах, чтоб мне пропасть! – почти простонал Нерва, схватившись рукой за голову. – Из-за этого сенатского постановления все мои планы летят к Орку!

– Ничего не поделаешь, мой друг, – продолжал Фабриций, сочувственно глядя на старого приятеля. – Со времен нашествия галлов Бренна Рим еще не был в такой опасности. Даже Ганнибал не идет в сравнение. Об этом говорили в сенате, обсуждая письмо Никомеда. Если хочешь знать мое мнение, то скажу тебе, что положение наше отчаянное. Если кимвры в этом году пойдут в Италию, ни Манлию, ни Марию не удастся их остановить. Слишком ничтожны собранные ими силы. Сейчас еще трудно сказать, что замышляют варвары. Они разбрелись по Нарбоннской Галлии и, подобно саранче, опустошают провинцию. Недавно их скопища переправились через Родан и вторглись в земли арвернов за их отказ присоединиться к ним для борьбы с Римом. Однако и галльские союзники кимвров тяготятся присутствием их на своей территории. Эти дикари умеют только грабить и разрушать. Германцы вообще, говорят, не особенно прилежны в труде. По своему характеру это разбойники, всегда готовые пограбить более слабых соседей. Зачем производить то, что можно отнять силой? О кимврах и говорить нечего, так они избалованы своими победоносными походами. Повозки их ломятся от добычи. Они охладели даже к скотоводству, которым занимались у себя на родине, хотя, как и раньше, дают клятвы на своем священном медном быке. Это их главный символ.

– Сколько дней ты намерен провести в Сиракузах? – спросил Нерва, терпеливо выслушав пространную речь квестора, который имел слабость при случае поупражняться в риторике.

– Я завтра же отправляюсь в Лилибей, – ответил Фабриций.

– А не погостить ли тебе у меня дня три-четыре? Тем более, что завтра последний день Флоралий31. Отметим его веселым пиршеством и сценическими представлениями в театре.

– От всей души благодарю тебя, Публий Лициний, но это, право, невозможно. Меня ждут дела в Лилибее. Сенат поручил мне ускорить отправку зерна в Рим из хранилищ Мотии и Эмпория Сегесты.

– Жаль, очень жаль, мой друг… Но сегодня этот прекрасный гиеронов дворец в полном твоем распоряжении. Для тебя мы отведем здесь самые лучшие комнаты. Никаких гостиниц! Отдохнешь здесь, осмотришь дворец. Своими глазами увидишь, как жили когда-то сиракузские тираны… И надеюсь, ты не откажешься отобедать со мной сегодня.

– С удовольствием принимаю твое приглашение.

– Я пришлю за тобой посыльного. А пока устраивайся на новом месте.

Когда они вернулись в зал, Нерва взял со стола колокольчик и позвонил. Слуга показался на пороге.

– Гиацинт! – обратился к нему Нерва. – Позаботься о квесторе и его слугах. Кажется, рядом с моим конклавом есть две прилично обставленные комнаты?

– Да, господин. Я уже проверял их сегодня утром. Там все в надлежащем порядке. А слуг господина можно разместить на втором этаже…

* * *

Простившись с квестором, Нерва распечатал письмо сената и вслух прочел постановление о союзниках.

Аристарх, сидевший за столом, слушал внимательно.

– Ну, что скажешь? – прочитав последние слова постановления и бросив на стол свиток пергамента, спросил Нерва.

– Неслыханно! – произнес вольноотпущенник, качнув головой. – Клянусь всеми богами Олимпа, никогда еще из курии Гостилия не выходило чего-либо подобного!

– Фабриций рассказал мне, что вифинский царь Никомед обратился в сенат с письмом, в котором жаловался на произвол наших публиканов, продавших за недоимки отборных вифинцев, которые подлежали призыву в войско. По этой причине он отказался прислать своих солдат для участия в войне против кимвров. На сенаторов это произвело нехорошее впечатление. Видимо, для того чтобы продемонстрировать свою заботу о союзниках, они и вынесли это дурацкое постановление.

– Теперь на законном основании в Сицилии можно будет собрать целое войско, составленное из рабов, – в раздумье проговорил Аристарх и, помолчав, прибавил: – Только вряд ли это понравится их владельцам. Все они придут в неописуемое бешенство.

– В том-то и дело, мой Аристарх! – сказал Нерва, с хмурым и озабоченным видом прохаживаясь по залу. – Ума не приложу, что мне делать? Отказаться от объезда Сицилии и вместо этого заняться освобождением рабов? Но ты ведь понимаешь, что для меня каждый день – это золотой день… Провалиться мне в Тартар! – воскликнул он, стукнув себя ладонью по лбу. – Как только об этом злосчастном постановлении сената станет известно в провинции, толпы рабов будут преследовать меня повсюду, где бы я ни появился.

– Но, может быть, ты из всего этого сможешь извлечь для себя не меньше пользы здесь, в Сиракузах, чем во время своей поездки по судебным округам?

– Что ты имеешь в виду? – спросил Нерва, бросив пытливый взгляд на своего отпущенника.

– Мне думается, что это сенатское постановление необходимо выполнять неукоснительно до тех пор, пока… пока сицилийцы и здешние римские всадники не станут очень горячо просить тебя прекратить разборы дел об освобождении рабов…

– А дальше что?

– Разумеется, сицилийские землевладельцы не останутся безучастными в таком деле, – продолжал Аристарх. – Провинция так и кишит рабами, привезенными из Вифинии, Каппадокии, Сирии, которые являются союзниками Рима. Немало тут и обращенных в рабство италийских союзников…

– Скажи-ка прямо, Аристарх, к чему ты клонишь? – нетерпеливо спросил Нерва. – Хочешь, чтобы я из боязни вызвать недовольство местной знати прекратил все дела об освобождении рабов и тем самым нарушил сенатское постановление?

– Но почему же «нарушил»? – живо возразил отпущенник. – Подумай сам, сколько рабов в провинции и сколько их подпадают под указ сената? Оставшегося срока твоей сицилийской претуры не хватит, чтобы всех их освободить. Судя по всему, в последнее время римские публиканы славно поработали в Вифинии и других малоазийских царствах. Если уж царь Никомед осмелился отказать Риму в помощи, ссылаясь на то, что страна его обезлюдела, – значит, так оно и есть на самом деле. Большинство из тех вифинцев, которых продали за долги в рабство, попали именно в Сицилию. Здесь всегда не хватало рабочих рук. А сколько народу навезли сюда из Сирии и других мест? А сколько из самой Италии? Конечно, было бы глупо оставить зерновую провинцию без рабов…

– Вот-вот! Великое спасибо скажут мне в Риме и сенат, и весь римский народ до последнего пролетария, привыкшего к дешевым хлебным раздачам. Так что выполняй или не выполняй я сенатское постановление – все равно останусь в дураках, – сердито говорил Нерва, расхаживая по залу. – Марий требует, чтобы я освободил не менее пяти тысяч рабов. Попробуй-ка, обеспечь всем необходимым десять когорт этих прожорливых варваров! А сколько потребуется денег и средств, чтобы переправить их в Рим?..

– Тут главное выдержать паузу, мой господин. Делай свое дело по указу сената. А там, я уверен, все образуется само собой. Когда наступит момент, чтобы угодить сицилийской знати, ты объявишь о приостановлении судебных разбирательств… скажем, на неопределенное время. Разумеется, все заинтересованные в этом деле лица должны будут щедро отблагодарить тебя. Об этом мы позаботимся заранее. До того, как разразится неизбежный скандал, ты успеешь освободить тысячу… ну, полторы тысячи рабов. Остальными пусть займется квестор Фабриций Руг в своем Лилибее. Не одному же тебе заниматься этим неблагодарным делом…

– Пожалуй, мне ничего не остается, как последовать твоему совету, – вздохнув, согласился Нерва и тут же добавил: – Обязательно разыщи Публия Клодия. Передай ему от моего имени, чтобы он не пропускал ни одного собрания сиракузского конвента римских граждан32 и подробно докладывал мне обо всем, что там затевается. Можешь объясниться с ним со всей откровенностью. Впрочем, он человек неглупый и сам поймет, что от него требуется…