Читать книгу Триокала. Исторический роман - Александр Ахматов - Страница 5

Утром следующего дня на площади в Ахрадине общественные служители выставили у стены пританея33 альбум34 с полным текстом постановления сената.

Перед альбумом сразу собралась большая толпа горожан. Слух о постановлении сената быстро облетел весь город, а затем и его окрестности, откуда во вторую половину дня на ахрадийскую площадь начали сходиться оборванные и грязные рабы из загородных имений сиракузян. Они самовольно бросили работу и поспешили в Сиракузы, как только до них дошла эта ошеломляющая новость, преисполнившая их сердца великой надеждой на освобождение.

Но если более образованные городские рабы сумели быстро разобраться в латинском тексте, то сельские их собратья по рабству, в основном грекоязычные, были совершенно неграмотны и оказались в крайне затруднительном положении. Проходившие мимо пританея свободные граждане в ответ на просьбы собравшихся перед альбумом оборванцев растолковать сенатское постановление отворачивались от них с гордым презрением и проходили мимо.

Около двух часов пополудни на ахрадийской площади со стороны пустынной улицы, идущей от въездных ворот со стороны знаменитых сиракузских каменоломен, появилась изящно одетая молодая и красивая девушка с белокурыми волосами, стянутыми вокруг головы красной шелковой повязкой. Она шла в сопровождении рослого раба-африканца, который нес на своем плече большой узел с вещами.

Судя по тому, с каким интересом девушка и ее чернокожий спутник оглядывались по сторонам, в Сиракузы они попали впервые.

Красота девушки бросалась в глаза с первого взгляда. На вид ей было не больше восемнадцати лет. Обращали на себя внимание розовый оттенок кожи ее лица, мягко очерченный рот и большие темно-серые глаза. Походка ее была неторопливой и усталой, но в стройной и гибкой фигуре чувствовалась молодая энергическая сила. Наряд ее состоял из длинного до пят платья цвета шафрана и накинутого поверх него легкого голубого плаща. Сквозь тонкую ткань платья вырисовывалась ее полная и упругая грудь.

– Посмотри, Сирт, сколько людей собралось перед этим альбумом! – обратилась девушка к слуге на латинском языке, когда оба они поравнялись с толпой у пританея. – На таких досках, покрытых гипсом, обычно пишутся очень важные распоряжения властей. Давай посмотрим, что там написано?

– Вряд ли мы узнаем что-нибудь интересное для себя, моя госпожа, – с явным неудовольствием отозвался африканец на плохой латыни, окинув взглядом толпу, сгрудившуюся у пританея.

– Кто знает? – возразила девушка. – В нашем с тобой положении не стоит пренебрегать лишней информацией, которая всегда может пригодиться.

– Это же рабы с полей, – презрительно сказал слуга. – Измазаны землей, как могильщики на Эсквилинском поле. Не ходи туда. Они запачкают твое чудесное платье своими грязными лохмотьями…

– Подожди меня здесь, я мигом обернусь, – не слушая его, сказала девушка и решительно направилась к пританею.

Она подошла к стоявшему немного поодаль от толпы пожилому рабу, одетому в ветхую безрукавную тунику, и спросила его по-гречески, обнаружив, что и этим языком она владеет не хуже, чем латинским:

– Будь так добр, объясни, пожалуйста, по какому поводу собрался народ? Что тут происходит?

– Говорят, что римский сенат издал постановление об освобождении рабов, которые раньше были подданными союзных царей, – отвечал раб. – Сам я, едва прослышал об этом, не утерпел и прибежал сюда из имения своего господина, чтобы убедиться в этом наверняка. Я ведь свободнорожденный из Антиохии, а сирийский царь считается одним из верных союзников Рима.

– Вот чудеса! – удивилась девушка. – Римский сенат озаботился судьбой рабов? С чего бы это?

– Всем невдомек, – пожав плечами, сказал сириец. – Как видно, совсем плохо приходится теперь римлянам, если их надменный сенат снисходит до того, чтобы издавать такие постановления. Говорят, что рабов будут освобождать для службы в римской армии, которая этим летом отправится против кимвров.

– И обо всем этом написано в альбуме? – недоверчиво спросила девушка.

Раб почесал в затылке.

– Видишь ли, прекрасная госпожа, указ-то ведь написан на латинском языке. А среди нас никто не знает латинской грамоты… Многие и греческие буквы с трудом разбирают. Пока что все мы пользуемся одними слухами и догадками.

– Я могу перевести любой текст с латыни на греческий, – сказала девушка.

– Что ты говоришь! – обрадовался сириец.

Он тут же повернулся лицом к толпе и крикнул:

– Эй, ребята! Дайте этой образованной девушке-гречанке подойти к альбуму. Она обещает растолковать каждое слово в указе сената.

На возглас сирийца головы всех толкавшихся у пританея рабов разом повернулись к нему и стоявшей рядом с ним юной красавице. Толпа быстро расступилась, и девушка прошла к альбуму, шурша на ходу тканью своего дорогого наряда.

Она быстро пробежала глазами текст, написанный на гипсовой доске, потом стала медленно переводить:

– Здесь говорится о том, что в седьмой день до календ мая сенат по докладу Гая Мария, консула, постановил, чтобы ни один из свободнорожденных союзников римского народа не находился в рабстве в провинциях и чтобы об их освобождении позаботились преторы. И далее… Публий Лициний Нерва, претор Сицилии, объявляет, что на основании этого постановления сената он будет вести дела об освобождении рабов согласно велению своей совести и благу римской республики.

Когда девушка умолкла, один из рабов спросил ее:

– Все ли правильно ты перевела? Может быть, постановление сената касается только уроженцев Италии?

– Нет, я не пропустила ни одного слова, – сказала девушка. – Здесь ясно говорится о том, что ни один из свободнорожденных союзников римского народа не должен находиться в рабстве в провинциях, – четко повторила она. – Об италиках здесь ничего не написано. Надо понимать, указ сената касается всех римских союзников без всякого исключения.

Рабы возбужденно загомонили. Девушку стали упрашивать, чтобы она еще раз прочитала сенатское постановление, и ей пришлось повторить его слово в слово, после чего она выбралась из толпы и вернулась к поджидавшему ее чернокожему слуге.

Тот был уже не один. Рядом с ним стоял хорошо одетый мальчик лет тринадцати. Оба они о чем-то оживленно беседовали друг с другом, точнее, больше жестикулировали, потому что африканец, не зная греческого языка, изъяснялся на латинском, а мальчик говорил по-гречески, используя небольшой запас знакомых латинских слов.

– Вот, госпожа, – сказал девушке слуга. – Представляю тебе этого мальчугана. Его зовут Асандр, и он, кажется, знает, как пройти до гостиницы «Аретуса». Я уже пообещал ему викториат, если он проведет нас туда.

– Если я не ошибаюсь, ты из свободного сословия? – внимательно оглядев мальчика с головы до ног, спросила его девушка по-гречески.

– Да, госпожа, – ответил мальчик. – Мой отец – гражданин Сиракуз.

– В таком случае можно не сомневаться, что ты хорошо знаешь город, – улыбнувшись, сказала девушка.

– О, я знаю его не хуже любого мистагога, – не без гордости ответил мальчик.

– Мистагога? – переспросила девушка. – Я слышала, что в Афинах мистагогами называют жрецов, посвятителей в Элевсинские мистерии35…

– В Сиракузах мистагогами называют проводников по священным и памятным местам, – пояснил мальчик. – Мой отец состоит в товариществе мистагогов. Я у него многому научился и нередко подрабатываю, рассказывая приезжим о достопримечательностях города.

– На острове Ортигия, как мне сказали, есть гостиница под названием «Аретуса». Поможешь нам ее найти? Получишь денарий.

– Я знаю эту гостиницу и ее хозяина. Он латинянин. Его зовут Видацилий.

– Прекрасно, Асандр! Так ведь твое имя? Проводишь нас туда?

– Охотно, госпожа.

– А по пути ты хоть чуточку расскажешь об этом славном городе.

– Вряд ли я успею много рассказать, добрая госпожа. Ведь город очень велик. Можно подумать, что он состоит из четырех больших городов, каждый из которых носит свое название. Например, сейчас мы стоим на центральной площади Ахрадины, главной части Сиракуз. Вон там, к северу от Ахрадины, расположена Тихе. Это самая населенная часть города – там живут люди небогатые, в основном ремесленники и мелкие торговцы. Южнее Ахрадины лежит Неаполь, называющийся так потому, что он застроен был позднее других районов города. Советую тебе, госпожа, обязательно побывай в Неаполе, потому что там очень много красивых зданий и среди них два прекрасных храма, посвященных Деметре и Персефоне. В храме Персефоны находится знаменитая голова Пэана, чудесной работы, из паросского мрамора. Кстати, вот в этом ахрадийском пританее, где проводятся судебные разбирательства, стоит прекрасное скульптурное изображение Сапфо. На цоколе статуи выбита греческая эпиграмма. Если хочешь, пройдем туда, чтобы полюбоваться этим поистине выдающимся произведением искусства.

– К сожалению, милый Асандр, у меня сегодня нет времени для этого, – ответила девушка. – Как-нибудь в другой раз я обязательно приду посмотреть на статую Сапфо, поэзией которой я всегда восхищалась…

* * *

От ахрадийской площади по широкой и красивой улице Асандр привел юную красавицу и ее слугу к каменному мосту, представлявшему собой сплошную укрепленную дамбу, пересекавшую узкий пролив между полуостровом Ахрадина и островом Ортигия.

По пути мальчик с увлечением вел свой рассказ, подробно останавливаясь на любой мелочи, способной заинтересовать того, кто впервые посетил Сиракузы.

С моста открывался вид на обе гавани, лежавшие с северной и южной сторон острова.

Пока девушка и ее слуга, двигаясь по мосту, с интересом разглядывали обе гавани, заполненные множеством больших и малых кораблей, сопровождающий их мальчик рассказывал:

– По правую руку от нас – Большая гавань. Эта просторная бухта, в которую впадает река Анап, образована островом Ортигия и выступающим далеко в море мысом Племмирий. Большая сиракузская гавань считается лучшей в мире. Мыс Племмирий служит как бы створкой ворот, защищающей ее от южного ветра, а северной створкой является сам остров Ортигия, который в стародавние времена заселили первые колонисты из Греции. Большая гавань может вместить множество кораблей. Глубина ее достигает шестидесяти футов… Слева от моста расположена Малая гавань, – продолжал Асандр, сопровождая свой рассказ изящными жестами рук. – Она еще называется Лаккийской, или просто Лаккия. Окружающие ее стены возведены еще во времена Дионисия Старшего. При нем в этой гавани были запирающиеся ворота, через которые могло проходить только по одному кораблю. Глубина Лаккийской гавани не превышает девяти футов, и по своей площади она в десять раз меньше, чем Большая гавань. Она может вместить до шестидесяти средних кораблей. В древности, когда моста еще не было, Большая и Малая гавани соединялись через пролив. Во времена царя Гелона мост уже существовал. Его постройка была необходима для связи Ортигии с полуостровом Ахрадиной и остальными частями города, который быстро разрастался. И Ахрадина, и Ортигия имеют собственные крепостные стены. Кроме того, еще одной стеной защищены древние пригороды Сиракуз – Неаполь и Тихе. Этой же стеной охвачена господствующая над городом высота под названием Эпиполы, где находится знаменитая крепость Эвриал. Эта внешняя городская стена тянется до самого моря и заканчивается мощной каменной башней, которая называется Галеагра…

Пройдя мост, они подошли к низкой и мрачноватой арке Ортигийских ворот с возвышавшимися по обе стороны от них мощными башнями, сложенными из больших грубо отесанных камней.

– Сто лет назад, – продолжал Асандр, – на месте этих уродливых ворот было великолепное Пятивратие, а рядом с ним крепость. Когда последний царь Сиракуз Гиероним был убит заговорщиками и народ воспылал желанием вернуть давно утраченную демократию, Пятивратие и крепость разрушили как символ тирании. Однако очень скоро сиракузянам пришлось спешно укреплять это место, потому что город был осажден Клавдием Марцеллом36…

– Я много слышала о том, с какими трудностями столкнулись римляне при осаде Сиракуз и сколько неприятностей доставил им Архимед37 своими необыкновенными военными машинами, – сказала девушка, внимательно слушавшая мальчика. – Однако все рассказы о том, как Марцелл овладел этим громадным городом, разнятся между собой. Говорят, что Сиракузы были захвачены им только с помощью предательства.

– Так оно и было на самом деле, – подтвердил Асандр. – Поначалу римляне, воспользовавшись беспечностью осажденных, в одну из ночей овладели частью внешней стены и ворвались в Эпиполы, Тихе и Неаполь. Однако Ахрадина и Ортигия еще долго оказывали сопротивление, не считаясь с лишениями. Судьбу города решило предательство начальника испанских наемников Мерика. Он открыл римлянам северные ворота острова Ортигии. После этого Ахрадина, осажденная с суши и с моря, вынуждена была капитулировать.

Пройдя под низкой аркой Ортигийских ворот, все трое вышли на прямую мощеную улицу, по обеим сторонам которой стояли дома, построенные в италийском стиле.

– Совсем как в Риме, только чище и уютнее, – оживившись, промолвила девушка.

– За время владычества римлян, – объяснял Асандр, – старинных греческих зданий на Ортигии осталось совсем немного. В основном, это храмы, дворец царя Гиерона и еще несколько больших домов, принадлежавших раньше богатым людям из окружения Гиерона и Гиеронима. Теперь Ортигия заселена преимущественно римлянами и другими выходцами из Италии, поэтому так много на острове этих смешных домов с воронкообразными крышами. Еще Клавдий Марцелл, убедившись, что Ортигию можно оборонять небольшими силами ввиду ее исключительной неприступности, выселил с острова всех коренных сиракузян, чтобы пресечь в дальнейшем попытки восстаний. Этот запрет действует до сих пор, хотя не все о нем помнят. Кстати, Видацилий, нынешний хозяин «Аретусы», воспользовавшись этим запретом, заставил прежнего владельца продать ему эту гостиницу. Он пригрозил ему доказать в суде, что дальний его родственник был потомком одного из опекунов несовершеннолетнего царя Гиеронима…

Тем временем они подошли к великолепному храму, фронтон которого был украшен искусными барельефными изображениями.

– А это знаменитый храм Афины, которую римляне называют Минервой. Храм известен далеко за пределами Сицилии, – сказал Асандр.

Девушка невольно залюбовалась прекрасным зданием, на крыше которого, над самым фронтоном, обращенным в сторону моря, укреплен был большой позолоченный щит, служивший маяком для кораблей. Дверные створы храма украшены были тончайшим орнаментом из слоновой кости, многочисленными золотыми шарами и бронзовым чеканным изображением змееволосой Горгоны Медузы.

Внутри храма, по словам мальчика, по стенам развешены были прекрасные картины и среди них самая знаменитая – она изображала бой конницы царя Агафокла с карфагенянами. Храм Афины был последней достопримечательностью, с которой юный сиракузянин успел познакомить прибывших. От храма он повел их по оживленной в этот час улице к восточному берегу острова.

За поворотом улицы начинался небольшой взвоз, вымощенный гранитными плитами. Отсюда уже видно было море, озаренное в этот момент ярким солнцем, выглянувшим из-за белых облаков, – громадная нежно-голубая равнина без конца и края. Асандр показал рукой на большое здание, стоявшее в самом конце взвоза.

– Это и есть гостиница «Аретуса», – сказал мальчик. – Она называется так по названию ручья, протекающего поблизости, на самом краю острова.

И мальчик еще раз блеснул своими знаниями мистагога, поведав о том, что ручей Аретуса, берущий свое начало от одноименного источника, находившегося в северной части Ортигии, знаменит во всем греческом мире. Согласно мифу нимфа Аретуса, обитавшая в Элиде, спасаясь от преследовавшего ее речного бога Алфея, превратилась в источник, протекла под морем и появилась в Сицилии.

Девушка ласково попрощалась с Асандром, дав ему не только денарий, но и прибавив к нему викториат, обещанный Сиртом.

Когда мальчик ушел, она обратилась к слуге:

– Знаешь, Сирт, я немного поразмыслила и решила, что тебе незачем идти вместе со мной в эту гостиницу. Пойду-ка я туда одна, а тебе придется поискать другой деверсорий.

– Но почему ты так решила? – спросил Сирт.

Девушка вздохнула.

– Похоже, мне предстоят непростые объяснения с хозяином гостиницы. Боюсь, что он примет нас не так радушно, как старик Сальвидиен в Кайете. Видацилий меня совсем не знает, и хотя Сальвидиен дал мне свою гостевую табличку, всякое может случиться.

– Послушай, госпожа, – заговорил Сирт, понизив голос, чтобы его не слышали толкавшиеся рядом прохожие. – Я никогда тебя ни о чем не спрашивал, а ты ничего мне не рассказывала о своих секретах, но, может быть, настала пора поделиться ими со мной. Я ведь верный раб твой. Или сомневаешься во мне?

– Не в этом дело, Сирт, – сказала девушка. – Есть вещи, о которых лучше ничего не знать, чтобы спать спокойно.

– Клянусь Ваалом! Мне ли, беглому рабу и мятежнику, спокойно спать? – возразил африканец. – Я и во сне сжимаю рукоять кинжала…

– Ну, хорошо, – немного подумав, сказала девушка. – Во-первых, знай, что и Сальвидиен, и Видацилий связаны с пиратами…

– Ах, вот оно что! – пробормотал Сирт.

– Что касается Мемнона, то он был пиратом еще до того, как попал в гладиаторы. О том, что я бежала вместе с ним из Рима, ты знаешь. Он уговорился со мной, что если судьба нас нечаянно разлучит, мы встретимся в Сиракузах, в гостинице Видацилия, но ведь Мемнон уверен, что меня уже нет в живых…

Девушка еще раз глубоко вздохнула и продолжала, как бы размышляя:

– У Сальвидиена Мемнон и Варий провели всего одну ночь. Даже если бы мы с тобой не задержались на четыре дня в Аквах Синуэсских, нам не удалось бы застать их в Кайете. А когда мы прибыли туда, на море разыгралась буря, отнявшая у нас еще целых шесть дней. Потом эта тихоходная посудина, на которой мы промучились десять дней и которая, в конце концов, дала течь…

– Нам еще повезло, если принять во внимание, что нас высадили всего в пяти милях от Сиракуз, – заметил Сирт.

– Слишком много времени потеряно, – с сожалением сказала девушка. – Я уже не надеюсь, что застану здесь Мемнона. Скорее всего, он уже на Крите или на пути туда. Вряд ли Мемнон рассказал обо мне Видацилию. Зачем ему было говорить о той, которая, как он думал, уже сошла в царство теней? И если мне не удастся убедить хозяина гостиницы в том, что он может не опасаться меня как лазутчицы, подосланной из Рима, я уж и не знаю, что он предпримет в отношении меня.

– И ты хочешь, чтобы я оставил тебя одну в этом разбойничьем гнезде! – обеспокоился Сирт.

Девушка пожала плечами.

– Зачем же рисковать обоим? – возразила она. – Нет, Сирт, делай то, что я говорю. Пусть о тебе никто не знает. Сегодня же перед закатом приходи на это же самое место. Если меня не будет, то, значит, дела мои не так хороши, как нам бы хотелось. Но я надеюсь, что все обойдется. Пираты не посмеют меня тронуть, узнав, что я жена Мемнона Александрийца, которому благоволит сам Требаций Тибур… Слышал о нем?

– С тех пор, как его молодцы прошлым летом разграбили Остию, имя этого архипирата у всех на устах.

– Итак, тебе известно ровным счетом столько же, сколько знаю я. А теперь слушай, что тебе надо сделать. Узел с вещами пусть остается с тобой. Денег у тебя на первое время хватит. Только не останавливайся в какой-нибудь дешевой ночлежке для бродяг. Там у тебя могут украсть последнее. Найди приличный деверсорий и будь осторожен.

– Да помогут тебе все бессмертные боги! Что бы ни случилось, знай, что я всегда рядом, помню о тебе и жизни не пожалею ради тебя…