Читать книгу Падение с яблони. Том 2 - Александр Алексеев - Страница 22

Мы погружены в академические заботы. Экзамены. Еще шесть дней!

А весна в этом году ранняя, буйная. И ей, молодушке, плевать на все учебные проблемы. «Давайте, ребятки, – шепчет она игриво, – чешите свои затылки, насиживайте задницы, а жизнь проплывает у вас за бортом!» Кричит она за окном и смеется. А ты сидишь, смотришь в книгу с какими-то формулами и постепенно, как сохнущее растение, начинаешь деревенеть. Потом – сатанеть.

И вот погожим днем после двухдневной отлучки приезжает ко мне запыхавшийся Харьковский на своем грязном лисапеде.

– Леха! – кричит прямо с порога. – Надо шо-то думать!..

– А шо думать? – отвечаю ему нервно. – Шо думать! Вон, книгу в зубы – и думай!

– Баран! Леха, если б ты знал, какой ты баран!

– Знаю. Примерно такой же, как и ты.

– Не, ты хуже, ты баранистее. Сидишь в этой вонючей комнате и не видишь, шо творится на улице! Шо там творится!!!

– А шо там творится?

– Не-е… Ты даже не баран! Бараны и те как-то чухаются. А ты же – дубина стоеросовая! Чурбан какой-то! Пенек с ушами! Ты посмотри в окно!

Я выглянул в окно.

– Ну и что? Куча мусора. И огород копать надо. Вот ты очень кстати приехал…

– Идиот! – взревел Харьковский. – Я же говорил, шо доведут тебя эти книжки! Там весна! Понимаешь, осел, вес-на! А мы с тобой здесь, в хате, гнием! Ф-фу!.. А ну пошли на улицу! Не могу здесь. Эта обстановка меня душит.

Мы вышли и сели на лавочку. Было действительно хорошо.

– Короче, – сказал я, – что там у тебя?

– Короче, еду прошлый раз от тебя на лисапеде. Останавливаюсь в посадке… Просто захотелось передохнуть, на травке посидеть. И шо ты думаешь?

– Шо?

– Подымаю голову… А метрах в десяти… Не, метрах в пяти от меня…

– Да ты шо, не может быть!

– Слушай сюда, баран! Совсем рядом – вот как до дороги! – баба!..

– Голая?!

– Да ты слушай, дурак!.. Я ж могу обидеться и не рассказать, шо было дальше. И ты потеряешь полжизни!

– Нет-нет, Славик, не обижайся, не обижайся!

– Короче, баба лежит, ко мне задом… А над ней сидит чувак…

– Тю, неинтересно.

– Слушай дальше!.. Сидит и целует ее. Так нежненько целует…

– Ну?

– А она ж до меня задом повернута… Прикидываешь?

– Прикидываю. Потом она поворачивается, и ты узнаешь… Кого? Кошелку? Марину? Лену? Или мастачку?!

– Так, хорош перебивать! А то перестану рассказывать!..

– Все, все, молчу.

– А до пояса она раздета. Снизу раздета! Видно, тока шо попоролись и балдеют. А у нее такие ножки!.. Такая попка!.. Прикидываешь? Такой денек, такая травка! И она! У-ух!..

– Ну и шо дальше?

– А шо тебе надо?

– Вот это и все?

– А шо, мало?

– Конечно, мало! Я сижу, уши развесил…

– Дурак! Ты ж ничего не понимаешь! Люди уже выползают на природу! Вперед нас! А мы тут сидим… Как скопцы! Как мудаки! Короче, посмотрел я на них и мне тоже захотелось. Все! Я сказал себе: все, хватит! Надо шо-то думать!

Я представил, как Харьковский ехал, давил на педали и старательно рисовал все это в своем воображении. Но с моей стороны было бы глупо уличать его в брехливости. Дело не в этом. Если Харьковскому запретить врать, то в день он будет произносить не более пяти слов и он уже не будет Харьковским, моим другом, не будет Потрошком. Так что дело не в этом. А дело в том, что этот подлец попал в точку!

– И шо ты предлагаешь? – спросил я.

– Надо кому-то вдуть! – ответил он откровенно и исчерпывающе.

– И кому же?

– Короче, я вот сегодня подумал про Галю Петухову.

С Галей он порвал где-то месяц назад. Как он тогда выразился, она надоела ему хуже перцу. Но, видимо, время и весна как-то особенно действуют на человеческие чувства.

– Ты знаешь, Леха, она мне совсем уже не противна. Недавно встретил ее. Такая телка!.. Короче, я уверен, шо она и на двоих расколется. Отвезем куда-нибудь в посадку. И где она денется! Это ж не то, шо твоя англичанка. Ну как тебе идея?

– Нормально. Согласен.

– И я ж говорю!.. Надо пользоваться старыми связями. И время терять не будем на каких-то новых кошелок, с которыми еще неизвестно, шо будет. И с целками не возиться, как с Мариной или с Любашей. И разрядка хорошая перед экзаменом!

* * *

На следующий день мы повезли Галю в ближайшую посадку. И все произошло так, как тому и полагалось быть. На двоих пожарить петушатину не пришлось. Мне достаточно было увидеть ее лицо, ее взгляд, который неотрывно покоился на Харьковском, чтобы прочувствовать все свинство наших замыслов.

Просто посидели, распили бутылочку, приятно пообщались.

Вообще-то, не совсем просто. Харьковский удалился с ней на полчасика. Потом они вернулись, и он стал подмигивать мне и указывать на то же направление. Галя, видимо, уже получившая нужный инструктаж, безропотно опустила глаза и глубоко вздохнула.

Я досасывал последние капли и не проявлял никакой активности. Харьковский не унимался.

– Так, короче, мне надо на двадцать минут свалить. А вы шо хотите, то и делайте. Я вам все разрешаю!

И он действительно свалил.

Галя присела рядом со мной и, не показывая глаз, принялась с усердием мять свои пальцы. Я молчал и ждал, пока она выплеснет свою тяжесть.

Через пару минут она проговорила:

– А это правда, что у тебя нет девушки?

– Чистая правда. А что?

– Ну-у… В общем, мне Славик сказал, что тебе очень плохо…

– Да? Подлец!

– Нет, ну, вообще-то, это по-дружески… Он прав. Он сказал, что ты ночью не спишь. И у тебя даже кровь идет из носу. От того, что нет девушки. Это правда?

– Да, к сожалению. Что ж поделаешь! Судьба такая. Кого-то девушки любят, а кого-то нет!

– Не может быть, чтобы тебя девушки не любили.

– Увы, Харьковский никогда не врет.

Галя умолкла от внутреннего напряжения. Я помог ей:

– Ну и что он тебе еще сказал?

– Ну-у… В общем, он попросил меня, чтобы я тебе помогла…

– Найти девушку, что ли?

– Нет… Чтобы я сама… В общем, если хочешь, то давай… Я согласна.

– А как это? Я себе не представляю.

– Ну-у… Ты можешь меня поиметь… Как свою девушку… Я все знаю, Лешенька… Мне Славик говорил…

– Что?

– Ну, что ты еще мальчик. Что все разговоры про англичанку – это брехня. В общем, меня Славик просил тебе помочь.

– А ты? Ты как на это смотришь?

– Нет, ну, в общем-то он прав. От меня ничего не убудет. И он не будет обижаться. Я же все понимаю. Он твой друг. И я тоже твой друг. Так что ничего тут такого страшного…

Ее руки терзали застежку на юбке. И мне было достаточно одного слова, чтобы застежка эта вмиг расстегнулась. В голове уже под давлением стучал молоток – давай, вперед, баран, давай!..

Однако сердце схватилось от жалости к ней. Ее внутреннее напряжение, ее нерешительность и в то же время решительность, ее доверчивость, покорность, какая-то убогость – все это заслонило в ней женщину.

– Спасибо, Галя, – сказал я. – Ты хороший друг. Но мне почему-то трудно настроиться. Так что как-нибудь в другой раз…

– Правда? А почему? Что для этого надо? Может, я помогу?

– Не знаю… Наверно, обстановка. Но вряд ли ты сможешь помочь.

Еще минуту она пыталась что-то осмыслить. Потом сказала:

– Ну хорошо. Смотри сам. Мы же с тобой друзья? Да?

– Конечно, Галя!

– Ну, ты скажешь Славику, чтобы он на меня не злился? Я ведь была согласна.

– Нет, он не будет злиться. Это я беру на себя. Ты молодец, Галя. Ты настоящий друг!

Я обнял ее и чмокнул в щеку.

Потом явился Харьковский с майской улыбкой. Вопросительно задергал бровями, требуя у меня отчета. И я тем же выразительным языком послал его к чертям.

В конце концов оставил их вдвоем, а сам ушел в Дарагановку.

А сейчас вот снова сижу дома один и с минуты на минуту ожидаю их в гости. Моих стариков не будет до полуночи. И я решил дать кров влюбленным.

А завтра самый страшный экзамен – алгебра.