Читать книгу НЕСОСТОЯВШИЙСЯ ГОРБИ. КНИГА ПЕРВАЯ - Александр Черенов - Страница 7

Михаил Сергеевич «тоже любил» Григория Васильевича. Как не самый последний дурак, он понимал, что с Романовым в своё время явно недоработали. Романов «притворился убитым» – а в действительности оказался «раненым медведем», куда более опасным даже шатуна! Да, Горбачёв отдавал должное авторам и исполнителям «куплетов о Таврическом дворце»: они своё «прокукарекали» на высоком идейно-художественном уровне. И по линии установки «не пропадёт наш скорбный труд» тоже, как будто, особых нареканий не имелось. Запад «подыграл» и даже «подпел», Кремль тоже последовал рекомендациям Высоцкого: «И словно мухи, тут и там, ходят слухи по домам – А беззубые старухи их разносят по умам!».

Тут бы и произвести «выстрел жалости» – он же «контрольный выстрел»! Но, увы: сказались дефекты времени – «в лице» ещё недостаточных дефектов здоровья Леонида Ильича. На заключительном этапе его «героической жизни» Романова без проблем удалось бы «пристроить на теплоё» – и даже горячее – местечко… где-нибудь в тропической Африке! Там Григорий Васильевич оперативно предал бы забвению свои непозволительные амбиции – пока тут предавали бы забвению самого Григория Васильевича!

Но Леонид Ильич вдруг проявил несвойственную ему мягкотелость. Он – тот, кто без сомнений и угрызений отправил в политическое небытие Шелепина и Воронова, Полянского и Шелеста, Егорычева и Ефремова – вдруг отказался «перезарядить ружьё»! Не усмотрел в Романове соперника, равноценного «демонтированному» Шелепину? Или решил, что в результате «профилактических мероприятий» Григорий Васильевич полностью «санирован» и «оскоплён»? Или надумал сохранить «немножко убитого» Романова в качестве примера, который «другим – наука», а то и пугала?

Как бы там ни было, а Романов уцелел. Да, ему «ампутировали» поползновения вместе с иллюзиями. Вернее: подумали, что «ампутировали», поскольку Григорий Васильевич тоже подумал – и не подумал «выступать с опровержением». Он поступил умнее: «построился в затылок». И не в затылок Леониду Ильичу, дабы того не шокировали слишком шумное дыхание: затесался в толпу… членов Политбюро. После такого «слияния с окружающим фоном» противникам Романова уже не имело смысла тратиться на переубеждение Леонида Ильича: вопрос Романова тот считал решённым раз и навсегда!

И Григорий Васильевич «оправдал надежды»: не высовывался, славословил и рукоплескал «в общем хоре». Ни разу он не покусился не то, что на место Леонида Ильича: даже на формат регалий! Это Николай Второй мог удовлетвориться оскорбительной концовкой «и прочая, и прочая, и прочая» после минималистского перечня «трудовых заслуг» из «Император и Самодержец Великия, Малыя и Белыя Руси, Царь Польский, Великий князь Финляндский»! С Леонидом Ильичом такие номера не проходили.

А Григорий Васильевич и «не пропускал такие номера». Поэтому и в его трактовке Леонид Ильич всегда шёл как «верный продолжатель великого ленинского дела, крупнейший политический деятель современности, Генеральный секретарь ЦК КПСС, Председатель Президиума Верховного Совета СССР товарищ Леонид Ильич Брежнев». Это была такая «песня», из которой «выкинуть слово» – всё равно, что выкинуть себя из жизни!

В том числе, и поэтому Леонид Ильич «отпустил» ему все его прегрешения: и непозволительную молодость, и затменье сердца при виде «эполет, наряда юности задорной», и настораживающий факт прописки в конкурирующей столице – и прочая, и прочая, и прочая! Вот здесь Леонид Ильич позволял себе – заодно требуя от других – ограничить перечень. Грехов, аналогичных перечисленным, за Романовым значилось немало, но все они перекрывались одним бесспорным достоинством Григория Васильевича: товарищ не умышлял!

Меньше всего в недоработке Михаил Сергеевич мог упрекать себя: в те годы он был ещё «политический младенец». Хотя даже, глядя со ставропольской горки на вершины Кремля, он чувствовал мысли Романова: «Высоко сижу, на тебя гляжу!». От мыслей Романова уже по коже Горбачёва бежали мурашки с кулак величиной! В его представлении Романов было сродни той неведомой силе, которая в сказках обычно скрывалась «за псевдонимом дорожного указателя»: «Прямо пойти – убиту быти!».

Хотя эту угрозу, по твёрдому разумению Михаила Сергеевича, следовало отнести на левый фланг. В его представлении Романов был «непроходимым марксистом», не способным ощутить всей прелести «общечеловеческих ценностей» и приобщения к таковым Советского Союза.

Поэтому сам он «двинул правее». И не только потому, что «цел будешь», но и потому, что «своим будешь»! «Своим среди своих»! На том фланге обосновалось много разного народа. Точнее, это народ был разным – а мысли у всех были одинаковыми: либерально-демократическими. Особенно много такого народа ошивалось вокруг Юрия Владимировича Андропова. И Горбачёв сделал выбор: «Значит, нам – туда дорога!». Юрий Владимирович не остался в долгу: оценил не только кавминводские реверансы ставропольского Первого, но и массу полезной информации, полученной от того на соседей и даже кремлёвских гостей.

Кроме того, и взгляды у Горбачёва были правильные: андроповские – за отсутствием собственных. Такому человечку нельзя было не порадеть: классический «родной человечек»! И Юрий Владимирович порадел: именно он познакомил Леонида Ильича с распорядителем минеральных вод и заповедных кабанчиков. Леонид Ильич предпочитал отдыхать на юге – но Юрий Владимирович так профессионально отработал зазывалой, что Генсек позволил себя зазвать. Зазывал Андропов Леонида Ильича, разумеется, не на кабана, а на Горбачёва. Хотя ради такого дела Михаил Сергеевич и сам был готов поработать кабаном – и даже оказаться немножко подстреленным, только бы доставить удовольствие Генсеку!

Леониду Ильичу понравилось всё: и привязанный к дереву кабан, и согласный быть привязанным вместо него Горбачёв, и присутствующие у Михаила Сергеевича слова, и отсутствующие у него же мысли. Уезжал Генсек не только с воспоминаниями, но и с памяткой на Горбачёва.

В очередной раз Михаил Сергеевич мастерски продемонстрировал свою наиболее сильную сторону: умение понравиться. А он действительно умел понравиться! И как умел: варьируя подходы и даже жертвуя здоровьем! Так, с непьющим Леонидом Ильичом Михаил Сергеевич налегал на минералку – а с пьющим Федором Давыдовичем «мимикрировался» стаканами до бесчувственного состояния.

Оказавшись в Политбюро, Михаил Сергеевич первым делом «сориентировался по месту». Народ ему, в целом, понравился своей дружной… разобщённостью: классические «пауки в банке». Здесь явно не в ходу был мушкетёрский лозунг «Один – за всех, и все – за одного!». Разве, что – в такой интерпретации: «Один – на всех, и все – на одного!». Народ разбился по «кружкам интересов». Но, сознавая верность установке «в наш тесный круг не каждый попадал», Михаил Сергеевич не стал «разбиваться». Для начала он решил не «примыкать», а всего лишь «тяготеть». Ведь это там, «на равнине», ему казалось, что Андропов – гора. Но здесь, на Олимпе, этот «Эверест» вполне мог оказаться какой-нибудь «Валдайской возвышенностью».

По счастью, Юрий Владимирович не обманул его… ожиданий. Он оказался не только тем, но и «с походом». Михаил Сергеевич довольно «гладил себя в душе»: верную ставку сделал. Поставил на то, что нужно! Оставалось лишь убедить Юрия Владимировича в том, что и тот не ошибся со ставками. В итоге «они нашли друг друга» – и вскоре «подмастерье» уже выбился в «подручные».

И всё было бы хорошо, если бы не многочисленное нехорошее! Не всё оказалось ровно и гладко: «оврагами» – и не на бумаге – квалифицированно отрабатывали многочисленные «старперы»: Тихонов, Черненко, Устинов, Гришин. Не отставало от них и молодое – под шестьдесят – поколение: Щербицкий, Романов, Алиев. Особенно не понравился Горбачёву Романов. Если все остальные были всего лишь всего лишь «соперниками в борьбе за медали»… и ордена – то этот был идейный враг! Идейный враг – потому что дюже идейный. В наше время даже как-то неприлично быть таким идейным – а этот наплевал на приличия… и Горбачёва. При каждой встрече с Григорием Васильевичем Михаил Сергеевич чувствовал себя… «белым» офицером на допросе в ЧК! Но самое неприятное заключалось в другом: несмотря на все заверения в том, что Романов – это «потухший вулкан», Горбачёв с ужасом ощущал толчки и наблюдал «курящийся над вершиной дымок».

Один только Громыко и симпатизировал Горбачёву. Ну, так, как это и должно было быть: «цивилизованный человек», образованный… Европой и Америкой. С большим трудом удалось нейтрализовать Устинова: пришлось задействовать его дружка – и своего покровителя – Андропова. А все остальные, в той или иной мере, «продолжали не соответствовать».

В итоге, поводов хватало, как для радости, так и «совсем даже наоборот». Утешало лишь то, что окружение Юрия Владимировича «соответствовало»: радовало «по полной». Оно являлось «родным домом» не только Михаилу Сергеевичу, но и любому другому космополиту… то есть, коммунисту-интернационалисту. Огорчало лишь недостаточное внимание окружения к Горбачёву… в сравнении с Андроповым. Окружение было занято: оно «делало короля». Поэтому «чёрное дело» – как своё, так и Михаила Сергеевича – окружению приходилось делать в свободное от основной работы время. Под это «чёрное дело» оно с Михаилом Сергеевичем мечтало о светлом будущем, которое не только не было коммунизмом, но и было не для коммунизма. В этом светлом будущем ни коммунизму, ни коммунистам не оставалось места.

А на работе приходилось ежедневно «вставать под знамя». Михаил Сергеевич настолько привык к существованию «в условиях подполья», настолько сроднился с маской большевика, что даже перестал бояться «перепутать тексты». Язык и мысль его работали параллельно – но в разную сторону. Коммунистом Горбачёв был на манер «заводного органчика» в голове одного из глуповских градоначальников – а, вот, демократом, он был настоящим. Правда – ещё не сформировавшимся. Демократических составляющих в нём было пока всего две: любовь к Западу – и нелюбовь к Союзу. Но Михаил Сергеевич работал над собой – посредством работы над другими, теми, которых надлежало «отработать окончательно».

К «финальной сцене с участием Леонида Ильича» Михаил Сергеевич подошёл не только в ранге полноправного члена, но и в качестве ближайшего соседа новоизбранного Генсека по почётному караулу. «Почётно караулили» Леонида Ильича они с Юрием Владимировичем почти рука об руку, не смущаясь тем, что мозолили этой «смычкой» глаза большинству членов Политбюро из числа соседей по караулу. Особенно старательно Михаил Сергеевич примыкал к Юрию Владимировичу, когда попадался на глаза Романову. Очень не понравились ему эти глаза: они были настроенными на работу – в том числе, и с ним, Горбачёвым! Вот, тебе – и «потухший вулкан»!

Разумеется, Михаил Сергеевич немедленно обратил внимание патрона на несоответствие образа сегодняшнего Романова канону. Ну, то есть, Романову образца второй половины семидесятых. Товарищ явно выходил не только за рамки приличий, но и за рамки образа! Ещё неизвестно, куда это могло его завести! Вернее – очень даже известно! И не только его, но и их с Андроповым! (Юрия Владимировича Горбачёв специально пристегнул к себе в качестве «убойного довода». Ну, чтобы Генсек быстрее настраивался на работу с «умышляющим» Романовым).

К сожалению, меры, предпринятые Андроповым в отношении ленинградского «бунтаря», оказались полумерами. Конечно, то, что Андропов послушался совета Михаила Сергеевича насчёт отрыва Романова от питерских корней – это было хорошо. Это было доброе и нужное дело. Но это дело было… полдела! Выдвигать Романова следовало, задвигая его до невозможности! А патрон вдруг поставил Романова на ВПК! Это же – всё равно, что пустить козла в огород!

Но у Андропова нашёлся железный контрдовод: «А кто работать будет?». Намёк был настолько прозрачный, что Михаил Сергеевич предпочёл тут же уйти от обсуждения персоналий. Ведь сам он был специалистом по вопросам общего руководства – но не по занятию конкретными делами. Вот, и пришлось согласиться с опасным соседством. Правда, Юрий Владимирович, словно в компенсацию за бестактный намёк, заверил Михаила Сергеевича в том, что соседство недолго будет опасным. Хотя бы по тому, что оно недолго будет соседством. Как только Романов поставит дело – и в ВПК, и в машиностроении – Юрий Владимирович тут же обещал отблагодарить его… бессрочной «турпоездкой» в одну из жарких стран. То есть, «Дело Брежнева живёт и побеждает!». А так как дело Романов поставит очень быстро – как «мастер на такие гадости» – то конца соседства оставалось ждать совсем недолго.

Заверения патрона дали возможность Михаилу Сергеевичу целиком переключиться с неблагодарного сельского хозяйства – его, сколько ни поднимай – всё равно не поднимается! – на вопрос «окончательного решения вопроса Романова». Ну, а дальше – как и положено, больше: «окончательное решение вопроса Романова» позволяло бы перейти к «окончательному решению вопроса ущербной социалистической экономики и командно-административной системы в целом».

Именно в этом Михаил Сергеевич и видел свою историческую миссию: на меньшее он не был согласен. Де-юре коммунист и де-факто демократ, Михаил Сергеевич был ещё и анархистом. И не немножко – а «множко»! Потому что с анархистами его роднило главное: разрушение! Как и анархисты, неспособный к созиданию Горбачёв избрал себе – и стране – удел разрушителя! Здесь он был вне конкуренции – несмотря на то, что конкуренция в этом деле была, как в театральные вузы Москвы!

Разрушать Горбачёв умел. И не только потому, что «ломать – не строить». На то, чтобы ломать – тоже нужен талант. Потому что ломать можно по-разному. После некоторых поломок восстановить поломанное – раз плюнуть. Горбачёв был не таким. Он был настоящий мастер: после него на руины следовало приходить не с инструментом, а с венком «от скорбящих родственников». Горбачёв всё делал на века. То есть, и через века «сделанное Горбачёвым» не подлежало восстановлению ни в каком виде! А сколько ещё скрытых возможностей таилось в нём! Сколько было нереализованного потенциала… творческого разрушителя!

Именно так: творческого, потому что процесс разрушения Михаил Сергеевич поднял до уровня творчества, так как подходил к нему именно творчески! Этот творческий подход состоял в том, чтобы никто до самого «финального свистка» и не догадывался о том, что в качестве «строителя коммунизма» закапывает этот коммунизм не хуже того «проклятого капитализьма»! Процесс разрушения Горбачёв намеревался искусно маскировать поисками «нового лица». А маскировать он умел: поиски эти всегда заканчивались тем, что «найденное лицо» некуда уже было монтировать. Потому что «до основанья» – и лишь «… а затем»!

Нет ничего тайного, что не стало бы явным – особенно когда и не таишь его. «Творческий подход» Горбачёва живо заинтересовал «больших друзей былой России». На Западе Михаила Сергеевича приметили – и оценили. Почти – как героя той песни: «Там, на шахте угольной, паренька приметили, руку дружбы подали, повели собой». Михаилу Сергеевичу тоже протянули «руку дружбы»… за счёт Советского Союза – и тоже повели с собой. Долго вести не пришлось: Горбачёв завёлся с пол-оборота. В итоге стороны нашли друг друга так быстро, что и искать не понадобилось! Михаил Сергеевич с его геростратовскими мыслями немедленно пришёлся по сердцу «друзьям вчерашней России». Там сразу увидели, что после реформ Горбачёва этому жалкому Герострату останется лишь одно: воскреснуть только для того, чтобы тут же удавиться от зависти!

Там Михаил Сергеевич не таил себя не только по причине длинного языка, но и потому, что он хотел быть услышанным! И не только услышанным – но и понятым! Так оно и случилось: его услышали и поняли. «Насквозь» поняли! Да и как было Западу не понять собственных чаяний! То, на что, как вода в песок, уходили десятки лет и сотни миллиардов долларов, шло в руки «по плану очередной пятилетки» и за классические «тридцать сребреников»! «Товарищам с братского Запада» оставалось лишь не пустить это дело на самотёк, параллельно с этим пустив «козла Горбачёва» «в огород Советского Союза».

Именно там и родились слова «ускорение» и «перестройка», которые Горбачёв уже в ближайшее время намеревался использовать в качестве дымовой завесы для обеспечения успеха любимого созидания: разрушения.

Именно там Горбачёву и порекомендовали «коллектив единомышленников» – не столько Горбачёва, сколько Запада. И среди них – такие зубры антикоммунистического подполья в недрах коммунистического Олимпа, как Яковлев, Медведев, Арбатов, Бовин, Шахназаров. Этим «товарищам господам» надлежало окружить Михаила Сергеевича всесторонней заботой – да так плотно, чтобы он уже и не вырвался из этого окружения! Надо отдать должное Горбачёву: он и не пытался.

Да, планы – пока только на уровне мыслей – у Михаила Сергеевича были наполеоновские, то бишь, геростратовские. Он хотел «вернуть Россию в лоно цивилизации» – а для этого требовалось разрушить «ущербную» государственность русского народа. Отсюда: вся настоящая – и будущая – деятельность Горбачёва могла быть только одного свойства. Он ещё не решил, как назовёт это мероприятие – хотя на Западе уже решили, и не спросив его! – но, в любом случае, это было бы не попыткой выхода из кризиса, а обострением кризиса до предела с целью развала «казарменного социализма» и замены его «свободным капитализмом». Такая цель была у заказчиков – единомышленников в интерпретации Горбачёва, такая цель была и у самого Горбачёва!

Разумеется, подобными замыслами Михаил Сергеевич не счёл возможным делиться даже с Юрием Владимировичем: тот, в его представлении, был всего лишь «демократствующим сталинистом». Юрий Владимирович не приветствовал бы столь «радикального обновления социализма до его полного исчезновения». Узнай он о планах своего протеже – и Михаил Сергеевич сам исчез бы задолго до полного исчезновения социализма! Потому что «дружба – дружбой, а „коммунистический гусь“ „капиталистической свинье“ – не товарищ!».

Поэтому Горбачёв поделился мыслями – и прочими сведениями с грифом «Совершенно секретно! В одном экземпляре – для члена Политбюро!» – только с единомышленниками… из Вашингтона. Нет, с единомышленником из Оттавы он тоже поделился: с Яковлевым. Правда, сам Александр Николаевич поделился с ним единомыслием ещё раньше – когда де-факто вербовал Михаила Сергеевича на службу общечеловеческим ценностям в лице их главного выразителя – администрации Белого дома.

Именно благодаря протекции Яковлева, «там» мысли Горбачёва нашли вполне пригодными для доработки их в планы – и поставили секретаря ЦК «на учёт» и «на довольствие».

Заодно с постановкой «на учёт и довольствие» Михаилу Сергеевичу поставили первую задачу – она же задача номер один: нейтрализовать Романова. Горбачёв поостерёгся снисходительно фыркать при упоминании этой фамилии – и правильно сделал: «за бугром» к личности Григория Васильевича относились не так легкомысленно, как в Москве. Тамошние советологи и прочие советчики предостерегали заказчиков от чрезмерного энтузиазма по поводу сегодняшнего положения и ближайших перспектив Горбачёва. Да, парень был перспективным – но не следовало забывать о том, кто мог сделать эти перспективы достоянием прошедшего времени.

На Западе тоже считали, что с Романовым в своё время недоработали. Но себя Запад винил – и вполне заслуженно – меньше всего: он сделал, всё зависящее от него для того, чтобы Кремль сделал, всё зависящее уже от него. И не его вина в том, что Кремль сделал много, но не всё. Не только не всё, что нужно – даже не всё, что можно!

Поэтому в первоочередном порядке «агент Горби» должен был решить проблему Романова. То есть, сделать Романова проблемой – и проблемой для всех – и устранить эту проблему. Вместе с Романовым. Задача была нелёгкая – но ведь «большевики не ищут лёгких путей»! Даже – большевики «только по паспорту»! «Горби» посоветовали не стесняться в выборе средств – средства представлялись Западом – поскольку Романов, не понимая «человеческого языка «общечеловеков», понимал только «язык бесчеловечных патриотов-большевиков». А так как «бесчеловечность» шла на пользу всего человечества, то международный империализм снимал грех с души Горбачёва – и перекладывал его на свою.

Только перекладывать не пришлось – за отсутствием греха на душе Михаила Сергеевича. Сельскохозяйственный секретарь не считал грехом устранение препятствия на пути к светлому будущему… отдельных лиц. И такую верность общечеловеческим ценностям – минус ценность отдельного человека – Запад мог только приветствовать.

Но… Ох, уж, это «но»! А всё – потому, что, в который уже раз: «Гладко было на бумаге…»! Михаил Сергеевич «извертелся на пупе», отпихивая Григория Васильевича подальше от председательского стула – а воз был и ныне там! В смысле: стул Романова. Да, сам Горбачёв в последнее время оказывался впереди Романова – но ведь и тот не оставался в хвосте! Больше того: Романов находился во второй «пятёрке» самых авторитетных членов Политбюро! Нет, он не возглавлял её – там не было мушкетёров! – но никто и не оспаривал его первенства! В неофициальной табели о рангах (всё чаще пренебрегая нею) Горбачёв шёл следом за Андроповым, Черненко, Тихоновым, Устиновым, Гришиным и Громыко – но ведь Романов шёл следом за Горбачёвым! И это – при том, что он не опирался ни на кого из «старослужащих» Политбюро! Да ещё – после того, как его уже однажды наделили участью сброшенного с Олимпа Гефеста! И, в отличие от «поумневшего» Гефеста, Романов всё ещё продолжал «хромать не в ногу»!

Не мог не пугать Горбачёва и такой факт: все те, кого он сейчас «замыкал», никак не притязали на «кавказское долголетие». Андропов и Черненко, с точки зрения медицины, представлялись – да и являлись – «вовсе не жильцами»: пара лет на обоих. Тихонов в классификации Горбачёва не поднимался выше «старого хрена»: девятый десяток пошёл – а, значит, вопрос почти ясен. Устинов и Громыко тоже не притязали на чин «добра молодца»: каждый соответствовал установке «всё может быть» – и в любое время! Гришин также не оставлял без работы Кунцевскую больницу. И получалось, что в самое ближайшее время Михаил Сергеевич мог остаться один на один с этим негодяем Романовым! С тем самым негодяем Романовым, который, словно задался целью не соответствовать ожиданиям – зато соответствовать одному шолоховскому герою с его установкой на то, что «меня никака причина до самой смерти не возьмёт!»!

И на кого ему тогда оставалось рассчитывать? «Удельные князьки»: Щербицкий, Кунаев, Рашидов – наверняка примкнут к Романову: «одного «тоталитарного» поля ягоды! В этом плане можно было рассчитывать лишь на одного Шеварднадзе, да и того надлежало «выковыривать из панциря»: наученный жизнью, парень старательно маскировался под несгибаемого большевика. Хотя что-то «общечеловечье» из Шеварднадзе уже проглядывало. Надо было лишь направить его энергию на конструктивную работу… с деструктивными планами.

Не «обюрокраченные» – не члены Политбюро – секретари ЦК – тоже являлись потенциальной вотчиной Романова. Особенно «нехорошо выглядел» Зимянин: партизан, подпольщик, «красный» до мозга костей! Этот примкнул бы к Романову, не задумываясь! Да и персонажи типа Долгих и Капитонова вряд ли были лучше. Вот и выходило, что с Секретариатом требовалось разобраться сразу и навсегда! Именно так: с Секретариатом, а не с отдельными его секретарями! Эту структуру надо было решительно выводить за штат – так, как «выводят в расход»!

Но «головной болью номер один» Михаила Сергеевича оставался Романов! С этим человеком консенсуса не могло быть хотя бы потому, что не могло быть никогда (спасибо Антон Палычу за верное определение!) Думая о нём, Михаил Сергеевич всегда чуть слышно «поминал матушку»: крепкий мужик, Романов и слова заслуживал исключительно крепкие.

С учётом всех имеющихся недостатков – достоинств в редакции противников – Михаил Сергеевич рассматривал Григория Васильевича даже не как «медведя номер два на одну берлогу». Это было бы слишком просто. По причине упрощённого подхода, как к ситуации, так и к личности Романова. Романов был для Горбачёва не просто конкурент: он был враг. Враг всем замыслам Горбачёва. И, как иначе: если Горбачёв – враг тоталитарной системы, а Романов ей – «друг, товарищ и даже брат», то и по отношению друг к другу они могли быть только врагами!

В последнее время Михаил Сергеевич всё чаще примеривал себя к Романову, а Романова – к себе. «Примерка» не требовала чрезмерных усилий: как говорят в спорте, «противники уже хорошо изучили друг друга». Результат «примерки» был неоднозначным. С одной стороны, то, что Романов понимал сущность Горбачёва, было неплохо: не приходилось тратиться на просвещение товарища. Но, с другой стороны, вместо этого приходилось всё время оглядываться: не стоит ли Романов за спиной с рукой, занесённой отнюдь не для дружеского похлопывания по плечу?! Михаил Сергеевич не сомневался в том, что «предстоящий в скором времени финал» Юрия Владимировича явится для них с Романовым своеобразным «выстрелом стартового пистолета». Соседи по столу в Политбюро будут самонадеянно полагать себя «тоже участниками забега» – в действительности бежать будут только они с Романовым! А «политическая массовка» будет играть народ!

Погордившись немного за самого себя, Михаил Сергеевич обычно тут же отставлял высокомерие, как неуместные эмоции. Члены Политбюро – не массовка. Да, когда-то он их всех «уест». По большому счёту, они ему – не помощники. И не только в силу возраста и прочей немощи. Они – выкормыши социалистической системы. Рука на систему у них не поднимется. А ему надо, чтобы она не только поднялась, но и опустилась! И опустилась ровно столько раз, сколько потребуется для разрушения системы в пыль! Ему нужны были руки молодые, беспощадные и «где-то даже безмозглые»! Не единомышленники – так исполнители! Для начала сошли бы и «попутчики» – но большинство сидельцев в Политбюро и на эту роль не годилось.

Но этот взгляд Горбачёв обоснованно полагал взглядом из будущего, и даже забеганием вперёд. Пока он – даже не в председательском кресле, несмотря на робкие попытки немощного Андропова пристроить его туда. «Товарищи старые пердуны» – с молчаливого согласия относительно молодых – предпочли ему «старого пердуна» Черненко! Пришлось глотать пилюлю и выносить оскорбление. Ведь, если бы он не вынес, то его тоже не вынесли бы – хотя, ещё, как вынесли бы: ногами вперёд! И, не исключено, что – не только из политической жизни!

В «посажении» Черненко Романов не проявил активности, но это не значило, что он проявил равнодушие. Мужик просто верно «прикинул расклад»: как и Горбачёву, ему было ещё рано совершать резкие движения. Но в том, что работа в этом направлении – в части накапливании сил, компромата и «лопат для земляных работ под Горбачёвым» уже ведётся, Михаил Сергеевич нисколько не сомневался: сам – такой же! Сам он вёл такую же работу «по адресу» Григория Васильевича. Всё – как и полагается во взаимоотношениях товарищей по партии: разведка намерений противной стороны, накопление сил и их стратегическое развёртывание, рекогносцировка и «бои местного значения».

Горбачёву, совсем даже не болельщику, неожиданно вспомнилась строка из старой футбольной песни: «Главные матчи не сыграны!». Осталось только «слегка уточнить формулировку»: какое, там, сыграны, если судья ещё и не дал свисток на игру! Но «команды – уже в раздевалке, и предматчевый мандраж – вместе с ними». От этой мысли – и под неё – «радужная оболочка» сама собой удалялась с лица Михаила Сергеевича: осознавала неуместность пребывания там…