Читать книгу НЕСОСТОЯВШИЙСЯ ГОРБИ. КНИГА ПЕРВАЯ - Александр Черенов - Страница 8

Глава седьмая

Оглавление

– Разрешите, Михаил Сергеевич?

Александр Николаевич Яковлев льстил Горбачёву: это тому надлежало испрашивать разрешения. Потому что сам Яковлев не только прежде Горбачёва был зачислен Вашингтоном в ряды «идейных столовников»… то есть, «борцов с коммунизмом», но и считался там политической нянькой предбудущего Генсека. Однако хитромудрый советник ЦК «хитромудро» же исповедовал верность Екклесиасту: «всему – своё время!». Придёт время – и он укажет Горбачёву на место… столовника позади себя. А пока следовало мудро подыгрывать «самодержавным амбициям» Горбачёва, которого лично «дядя Сэм», да ещё на конкурсной основе, из большого числа претендентов, утвердил на роль Герострата.

– Входи, Александр Николаевич.

Горбачёва не смущало, что он «тыкает» человеку, много старше себя. Точнее, он даже и не подумал смущаться, потому что такая мысль и в голову ему не могла прийти. Михаил Сергеевич, хоть и был де-факто хамом по рождению и проявлениям, в данном случае не хамил: как истинный партийный чиновник, он не умел говорить подчинённым «Вы».

С нижестоящими он обращался так же, как с ним самим обращались вышестоящие. Ну, так, как это и было принято в номенклатурных отношениях между товарищами по партии: «Я начальник – ты дурак! Послужи с моё – и, глядишь, когда-нибудь дослужишься до „Вы“… но только не от меня!»

Яковлев с папкой в руке переступил порог, и молча уселся за Т-образной приставкой к столу. Он и не собирался приступать к разговору: знал, что Горбачёву надо дать возможность продемонстрировать исключительную занятость, а заодно и самому немножко отработать «всяким», которые «ходят, тут!».

Наконец, Горбачёв оторвался от бумаги, с которой явно работал в формате «гляжу в книгу – вижу фигу», и с миной измученного непосильным трудом бурлака уставился на гостя.

– Ну, что у тебя?

Яковлев щёлкнул застёжкой папки, извлёк из неё несколько листов бумаги, и молча протянул их Горбачёву. Михаил Сергеевич – тоже молча – веером развернул их, словно карточную сдачу.

– Что это?

– Последние данные по Романову.

– Какого характера?

– Производственного.

– Отрицательного плана? – моментально обнадёжился Горбачёв.

– Увы! – упал духом – и прямо на надежду – Яковлев.

Михаил Сергеевич немедленно склонился над бумагами. Лицо его немедленно же выдало на самого себя всю гамму чувств… из одной ноты: секретарь ЦК был «убит»… производственными достижениями Романова. Цифры не радовали Горбачёва – потому что радовали всех остальных. То есть, они были субъективно плохи исключительно потому, что были объективно хороши. Романов с подшефными отраслями преуспевал – а, значит, по-прежнему, «коварно умышлял».

Горбачёв медленно разогнулся – и ещё несколько секунд качественно убивался отсутствующим взглядом. Наконец, тот «вернулся в присутствие» – и съехал на лицо Яковлева.

– Полностью согласен с Вами! – решительно простонал Горбачёв, от избытка минора даже забыв «хама в себе». – Что Вы предлагаете?

Двум соучастникам не требовалось «лирического отступления» для перехода от усвоения материала к плану действий. В этом отношении оба являлись верными последователями дедуктивного метода Шерлока Холмса: опускали цепь рассуждений – и сразу же давали вывод.

Александр Николаевич не мог – да не хотел – скрыть удовольствие на лице: Михаил Сергеевич опять «соответствовал». Ему даже благодарно подумалось: не забыть бы проинформировать Вашингтон. Пусть оттуда «зашлют конфетку» и «авансом погладят по головке».

– Я думаю, Михаил Сергеевич, что нам самое время обратиться к совету заокеанских друзей.

– ???

– Не слишком разбирать дороги, которой мы пойдём… по Романову. В этом деле даже недостойные средства достойны!

Горбачёв задумался. Нет, не от избытка порядочности, каковой и на дефицит не набиралось: он всего лишь вспоминал, какие именно из недостойных средств они с Яковлевым ещё не использовали в светлом деле очернения Романова. Наконец, «что-то такое» промелькнуло.

– Вы хотите сказать…

– Именно!!! – решительно «захотел сказать» Яковлев, не позволяя делать то же самое Горбачёву.

– Но ведь это – даже не плагиат! – остался в рамках дедуктивного метода Горбачёв. – Это – какой-то самоплагиат!

Александр Николаевич снисходительно усмехнулся.

– Повторение – мать учения, Михаил Сергеевич!

Горбачёв не стал тратиться на встречный взгляд – и вместо этого нервически забарабанил пальцами по столу. Нет, не потому, что «и хочется, и колется»: потому, что второго дубля может и не быть. К сожалению, в политике – как и в остальной жизни – всё идёт сразу в эфир. Но, поскольку Александр Николаевич упорно «косил» под декабриста в контексте установки «во глубине сибирских руд храните гордое терпенье», Михаил Сергеевич вынужден был махнуть рукой:

– А-а – запускайте в работу!..

– Верно, Михаил Сергеевич! – просиял Яковлев. – «Кашу маслом не испортишь!».

– Испортишь! – неожиданно трезво оппонировал Горбачёв, обычно сходу предающийся безудержному оптимизму. – Только попробуйте не делать этого…

Единственно возможным переводом установки было: «Попробуй только сделать это!» – и, как «опытный переводчик», Александр Николаевич не мог не вздрогнуть. Ну, а Михаил Сергеевич мог «на первый раз» удовлетвориться промежуточным результатом: он не остался непонятым…

…Григорий Васильевич вдруг стал замечать, что при его появлении некоторые «андроповцы» чересчур старательно «приглушали звук», многозначительно косясь на «товарища и даже друга». На то, чтобы установить причину, много времени Романову не понадобилось. Только информировали его не в Политбюро, а «этажом ниже»: в Генеральном Штабе. Начальник Генерального Штаба Маршал Советского Союза Огарков, в кабинете которого шеф ВПК Романов бывал, почти как у себя дома, по-солдатски не стал заходить издалека.

– Григорий Васильевич, по Кремлю и «окрестностям» опять загуляла байка о твоём якобы «загуле» образца семьдесят четвёртого года.

Романов был слишком живым политиком для того, чтобы мертветь лицом. Но и безучастным к этой информации его лицо не могло остаться. Поэтому черты его ожесточились, и цветовая гамма уменьшила число составляющих: цвет серый начал преобладать.

– Горбачёв…

– Больше некому! – с готовностью согласился Огарков. – Не понимаю только, зачем ему понадобилось ворошить «дела давно минувших дней, преданья старины глубокой»? Нет свежих идей, что ли? Или новое – это хорошо забытое старое?

– Да, нет, – покачал головой Романов. – Похоже, ребята выкатили пробный шар. Хотят посмотреть на то, как я отреагирую. А, вот, я хотел бы посмотреть на то, как отреагирует Андропов!

Огарков махнул рукой.

– Насколько мне известно – никак.

Маршал выдержал паузу – и многозначительно, соблюдая при этом «правила техники безопасности», покосился на Романова.

– И – ещё раз по поводу «никак»: я никак не могу понять, что такое Андропов?

– Это не так просто понять, – утешил друга Романов, успокаивающе похлопывая того по плечу. – Я и сам – не всегда «в курсе».

– «И вашим, и нашим»? – двинул бровью маршал.

– Примерно так.

Рука Григория Васильевича переключилась с плеча маршала на подбородок хозяина, то ли выдавая его непритворную озабоченность, то ли иллюстрируя процесс размышлений. Обладатель множества граней – как и всякий человек-личность – Романов и сам был сразу же понятен только для непонятливых.

– Андропов, разумеется – коммунист. Это тебе – не Горбачёв, в котором, если и есть что от коммуниста – так это партбилет, да и тот – не в кармане пиджака, а в сейфе. Но Андропов – коммунист, если так можно выразиться, «с душком». С нехорошим «душком». С не нашим «душком». Не знаю, где он его набрался: то ли в Венгрии в пятьдесят шестом, то ли в КГБ за пятнадцать лет «знакомства с красивой жизнью» – но «душком» уже не попахивает, а разит! Для тебя, Николай Васильевич, разумеется, не секрет, что Андропов – ярый недоброжелатель Сталина?

– Не секрет! – немедленно осудил Генсека маршал, сам, как и Романов, иного мнения о Сталине.

– Но отношение к вождю – дело, как говорится, личного вкуса. Если, конечно, это не затрагивает основ. Вон, Долгих – тоже не из симпатизантов, но курса, в целом, придерживается верного. А есть и другие персонажи, вроде Горбачёва и Лигачёва. Я уже не говорю о Яковлеве. Но, если ненавистник Сталина Лигачёв – всего лишь из «обновителей социализма», то эти двое исходят говном не только при упоминании имени Сталина, но и при словах «коммунизм», «социализм», «большевизм», «Советский Союз»! Для них не Российская империя – «тюрьма народов», а СССР! Эти спят – и видят, как ввергнуть нас в пучину… мировой цивилизации!

Деятельная натура Романова не позволила ему усидеть за столом – и он отправился в путешествие по кабинету. Маршалу оставалось лишь провожать взглядом его маневры.

– К сожалению, Николай Васильевич, наш Генсек – не просто «коммунист либеральных взглядов». Он – партиец с червоточинкой и даже гнильцой! Подлинно большевистских убеждений у него не было и нет. Не знаю, что тому виной: то ли его полуеврейское происхождение, то ли извилины жизненного пути – но к своим семидесяти товарищ подошёл, как минимум, на треть, «господином»!

– Ну, это ты загнул! – снисходительно махнул рукой Огарков. – Андропов за социализм – горой!

– Горой, – не стал спорить Романов. – Вопрос лишь в том: за какой социализм?

– Не понял… – честно соответствовал заявлению маршал. Романов перестал «выписывать круги» – и склонился над Огарковым, приобняв того за плечи.

– Сейчас входит в моду утверждение о некоем «социализме с человеческим лицом».

Романов усмехнулся, и покачал головой.

– Как будто сегодняшний – с козлиной мордой!.. Да, так, вот: речь идёт не о «развитом социализме» и даже не о «социализме в основном». Речь идёт о «социализме» вроде того, что имеется сегодня в Англии, Швеции и так далее. Идейку эту побрасывают Яковлев и его подголоски из окружения Андропова. А наиболее активным проводником её – правда, на неофициальном, кулуарном уровне – является Горбачёв. С трибуны этот хрен клянётся «в верности заветам Ильича» – а, сойдя с неё, готовится закопать Ильича вместе с его заветами так глубоко, насколько бур достанет! И Андропов понимает это! Понимает – и ничего не делает! Прямо, как тот король из сказки Шварца, при котором душили его жену: «Может, всё обойдётся?». Хотя – только ли «этот король» – наш Юрий Владимирович? Может, он и не возражает против того, чтобы «душили его жену»?!

Романов отпрянул от изумлённого маршала – и «вернулся на круги своя»: пошёл по кругу. Огарков, в силу занимаемой должности весьма далёкий от тайн «мадридско-кремлёвского двора», лишь недоверчиво покачал головой. Ему не верилось – но не верить Романову он не мог. Романов был для него единственным человеком «сверху», кто говорил абсолютную правду «минус приветственный адрес Леониду Ильичу».

– Так, что, Николай Васильевич, ты – не единственный, кто не понимает Андропова, – вернулся к похлопыванию по плечу Романов. – Но для нас с тобой сейчас уже не это – главное. Главное – то, что Андропов попустительствует Горбачёву. Умышленно или нет – но попустительствует. Думаю, что эта «дохлая утка» насчёт Таврического «оживлена» не Андроповым, но с его ведома. Или хотя бы с молчаливого согласия.

– То есть, ты не станешь обращаться к Андропову? – догадался Огарков.

– То есть, я не стану обращаться к Андропову, – соответствовал догадке Романов. – И не об Андропове нам сейчас надо думать, Николай Васильевич, а о Горбачёве. И не в плане борьбы за власть: в плане борьбы за страну. Потому что в маленьком Горбачёве заложен большой потенциал разрушителя: ничего другого он делать не умеет. Это его умение, помноженное на его небольшевистские взгляды – бомба огромной разрушительной силы. А, если ещё к этому делу подключатся «товарищи из Вашингтонского обкома»?!

Огарков, молча выслушивавший «приговор» Романова, на последних словах встрепенулся.

– Ты и в самом деле полагаешь, что…

– «Есть многое на свете, друг Горацио, что и не снилось нашим мудрецам»! – усмехнулся Романов. – И это я ещё сделал комплимент Горбачёву: этот тип – явно не «бином Ньютона»! Конечно, я не берусь утверждать, что он – «платный агент империализма». Но то, что он – агент, пусть и «внештатный», «платного агента империализма» – несомненно! Этот хрен даже опасней платного агента! Тот хоть работает «в объёме гонорара». А этого помани слюнявой конфеткой, погладь по головке – и он расшибётся в лепёшку… чтобы расшибить в лепёшку партию и страну!

Романов неожиданно рассмеялся.

– Чему? – «не включился» Огарков: слишком резкий переход.

– Да, понимаешь, вспомнил сказку: «Здесь русский дух, здесь Русью пахнет!». Так, вот, в нашем случае, ничем русским и советским от Горбачёва и не пахнет. Я чую за версту запах гнилого…

– Капитализма?

– Нет: «коммуниста» Горбачёва!

– А почему другие этого не чувствуют?

Романов моментально потух: вопрос бил наотмашь, под дых и в челюсть. Григорий Васильевич обречённо уронил плечи, руки и всё остальное, что только можно было уронить не на пол.

– Чёрт его знает, Николай Васильевич… Сам не пойму… Ведь Горбачёв «понятен насквозь»! Ничего сложного в нём нет, кроме написанных спичрайтерами мудрёных фраз. Никаких собственных идей, никаких собственных мозгов: всё – «от дяди»! И, поди ж, ты: «заколачивает Мике баки»! Народ «покупается тоннами»! Или это – оттого, что хочет «покупаться»?!

– «Ах, обмануть меня нетрудно – я сам обманываться рад»?

Романов благодарно улыбнулся Огаркову: маршал в очередной раз демонстрировал свой явно не среднестатистический уровень. Две военные академии не помешали ему «образоваться» гражданским интеллигентом.

По этой причине Николай Васильевич резко выделялся из общей массы носителей погон с большими звёздами не только интеллектом, но и «лица необщим выраженьем».

– Именно так, дорогой Николай Васильевич. Болтовню этого демагога масса – в том числе, и партийная – по ошибке принимает «за глоток свежего воздуха». Свою ошибку она поймёт традиционно поздно – когда наглотается и задохнётся… «свежим воздухом».

– Ты хочешь сказать, что у него есть план ликвидации партии и развала страны?!

Романов даже не стал задумываться.

– Плана у него нет. Но у него есть идея-фикс! То есть, навязчивая идея. А план есть у заказчика из Вашингтона.

Челюсть Огаркова поехала вниз.

– Извини, что «опять за рыбу – деньги», но неужели ты и в самом деле думаешь, что Горбачёв – это…

НЕСОСТОЯВШИЙСЯ ГОРБИ. КНИГА ПЕРВАЯ

Подняться наверх