Читать книгу СТАЛИН ЖИВ! Пятьдесят третий… и дальше - Александр Черенов - Страница 11

…Нино Теймуразовна Берия – урождённая Гегечкори – сложив руки на коленях, сидела на стуле посреди зала, и молча наблюдала за тем, как старательно помощники следователя… помогают следователю. Результаты их «служебной добросовестности» валялись уже повсюду: никто и думал утруждать себя восстановлением статус-кво из вещей и предметов.

Временами казалось, что Нино Теймуразовна вовсе не была удивлена неожиданным визитом такой представительной компании официальных лиц. И не в гости, а с «ордером» на обыск. Как и все «кремлёвские» жёны со стажем, она в любую минуту была готова к переменам в судьбе мужа, а рикошетом и в судьбе всей родни. Поэтому она не мешала проведению обыска» ни криками, ни угрозами, ни плачем, ни прочими «непродуктивными эмоциями».

Правда, она ничем и не помогала «сыскарям» – по линии «добровольной выдачи имеющегося в доме оружия, драгоценностей и иностранной валюты». И не из вредности: ничего «из перечня» в доме не было. Нет, правда, один пистолет следственно-оперативная бригада нашла. Но он оказался наградным, с прикреплённой к нему золотой пластинкой с выгравированной на ней надписью: «Нашему дорогому Лаврентию Павловичу в день его славного пятидесятилетия от товарищей по работе». А, вот, ни золота, ни бриллиантов, ни американских долларов обнаружить не удалось.

Это «упущение» пришлось устранять позже, когда «для пущей убедительности» в протокол будут дописаны слова о том, что во время обыска на квартире Берия Л. П. были обнаружены сто тысяч рублей, сорок единиц огнестрельного оружия, а в личном гараже – аж четыре автомашины. Но этого разоблачителям, видимо, показалось мало, и они решили дополнить перечень «обнаруженного». В результате, в сейфе сына Берии – Серго Лаврентьевича, учёного-физика, доктора наук – было «обнаружено» двести шестьдесят девять тысяч рублей наличными, а сверх того облигаций на огромную сумму и даже драгоценностей «в изделиях и монете». «Поименный состав» последних благоразумно не оглашался.

После этого в оборот была запущена совсем уже не продуманная байка о том, как накануне денежной реформы сорок седьмого года, зная о сроках и форме её проведения, Берия положил на свой счёт в сберкассе сорок тысяч рублей наличными. Ну, так, как будто речь шла не о втором лице государства с невообразимым потенциалом личного обогащения, а о мелком жулике, которому пофартило спасти от переоценки несколько «паршивых» – для Берии – тысяч рублей.

Увы: «Падающего подтолкни!» и даже «Вали кулём – потом разберём!». Хотя некоторые дают иную трактовку: «кашу маслом не испортишь!». Тем паче, что на содержание это не влияет: форма не смягчает участи. А моральные, они же аморальные, аспекты следования этим установкам в расчёт не принимались и не принимаются.

Но кое-что, куда более ценное, нежели мифические «облигации и бриллианты», опергруппе найти удалось. Хотя и искать не нужно было: искомое лежало на столе и стояло в книжном шкафу. И хранилось оно не так, как это показывается в фильмах про «умных шпионов»: в вырезанных отверстиях в толстых книгах, а открыто, в виде обычных ученических тетрадей в дерматиновых обложках на девяносто шесть листов.

В тетрадях оказался детальный план действий заговорщиков. Похоже, Берия настолько уверовал в свои силы и в бессилие Сталина, что не посчитал нужным не только спрятать бумаги, но и просто зашифровать их, пусть даже на уровне пособий для детей дошкольного и младшего школьного возраста. Хотя, сочиняя фразу «Мой дом – моя крепость», предки наверняка имели в виду квартиру Берии: кто посмеет?

Здесь же «сыскари» наткнулись на то, что следовало отработать немедленно.

– Товарищ Браилов! – оживился следователь прокуратуры. – Сюда, пожалуйста!

Браилов немедленно оставил перлюстрацию семейного архива Берии, который так и не смог представить оперативного интереса, и явился «на зов». Следователь протянул ему сложенный вчетверо лист бумаги.

– Вот, смотрите, что мы только что нашли!

Это был план первоочередных мероприятий по реорганизации Министерства внутренних дел.

– Ого! – выразительно отработал бровями Семён Ильич. И к тому были основания: Берия намеревался объединить прежние МВД и МГБ в одно Министерство внутренних дел, после чего на все ключевые посты во вновь организованном министерстве назначить своих людей.

Ещё более удивительным был перечень «соискателей на занятие вакантных должностей». В том, что они стали бы вакантными сразу же по воцарении Лаврентия Палыча, сомневаться не приходилось. Ведь вторым «первоочередным» мероприятием Берия наметил учредить следственную группу для пересмотра дел арестованных ранее высокопоставленных руководителей МГБ. Немедленному освобождению, согласно плану будущего министра, подлежали: генерал Кузьмичёв – его Берия намечална место начальника Девятого управления объединённого Министерства; генерал Райхман – с назначением начальником контрольной инспекции при министре внутренних дел; генерал Эйтингон – «кандидатировался» в заместители начальника Девятого отдела; генералы Селивановский, Королев и Шубняков: с первыми двумя Берия ещё не определился, а последнего решил назначить заместителем начальника Первого Главного управления – разведка.

Все генералы проходили в списке под старыми, общевоинскими званиями. Из этого нетрудно было сделать вывод о том, что все они были арестованы ещё до Указа Президиума Верховного Совета от двадцать первого августа пятьдесят второго года. Это соответствовало действительности: часть генералов «составила компанию» министру госбезопасности Абакумову в пятьдесят первом, часть «присела» несколько позднее, уже в связи с «мингрельским» и прочими делами.

В число лиц, подлежавших немедленному освобождению – комиссии традиционно отводилась роль «демократического прикрытия» – входил и давний сотрудник Лаврентия Палыча Петре Шария. Шария был известен много лет, как личный референт Берии. Он являлся одним из двух – вместе с менее удачливым Бедия – авторов знаменитой книги «К истории большевистских организаций в Закавказье», вышедшей под фамилией Берии. Он имел авторитетный послужной список: секретарь ЦК Компартии Грузии, начальник Секретариата НКВД, начальник особого бюро МВД, доктор философских наук и даже академик Академии наук Грузинской ССР. Теперь же Берия намеревался сделать его помощником Министра внутренних дел: такие люди на дороге не валяются. На ней валяются совсем другие люди, и уже не в качестве людей. Если, конечно, по ней – в обоих случаях – шёл Лаврентий Палыч.

По всему было видно, что Берия тщательно проработал «кадровый вопрос». Так, на отдельные места, представлявшиеся ему особенно важными, он наметил не только основных кандидатов, но и «дублёров». Например, на должность начальника Секретариата МВД, весьма серьёзную в условиях бюрократического государства, «кандидатировались» сразу двое: полковник Мамулов и полковник Людвигов. Оба пользовались доверием Лаврентия Палыча, оба обладали склонностью к руководящей работе «канцелярского типа» – отсюда и сомнения Берии в окончательном выборе претендента.

Даже начальник охраны Лаврентия Палыча – полковник Саркисов Рафаэль Семёнович, «учёный» с шестью классами образования, намечался своим хозяином к повышению в должности: он должен был стать помощником начальника Первого отдела Главного управления МВД.

Берия явно планировал действовать с размахом, отнюдь не удовлетворяясь старой истиной, гласящей: «У кого в руках столица – у того в руках страна!» Поэтому он заранее подготовил список людей, которые должны были возглавить территориальные управления нового МВД в России и аналогичные министерства в союзных республиках. Его волей генерал Гвишиани должен был отправиться на Дальний Восток, Гоглидзе – в Ленинград, Мильштейн – в Прибалтику, а Цанава – в Белоруссию. Часть постов уже и так была занята протеже Берии. Например, министром внутренних дел на Украине был Мешик – многолетний друг… подручный Лаврентия Палыча.

– Ба: знакомые всё лица!

Ироническая усмешка, не спросясь, пробежала по лицу Браилова.

– Как говорится, «не стая воронов слетелась!»

Читая бумаги, Семён Ильич не мог не подивиться основательности плана «кремлёвского маршала». Берия продумал не только список тех, кого он собирался освободить, но также и список тех, с кем он собирался поступить «совсем даже наоборот». Так, в число лиц, подлежащих немедленному аресту, попали многие руководители пока ещё МГБ: генерал-лейтенант Обручников, генерал-лейтенант Судоплатов, генерал-майор Лорент и несколько высокопоставленных полковников.

– Ого! – скользя глазами по тексту, не удержался от восклицания Семён Ильич. – Да тут целая политическая программа! Даже на первый взгляд, «знамёна» – явно не наши. Ну, да об этом – потом!

Он решительно перевернул несколько страниц.

– Вот!

– Что именно?

Заинтригованный реакцией майора, к нему быстро подошёл Круглов:

Сергей Никифорович решил лично навестить давнего недруга, пусть и в его отсутствие.

– Смотрите!

И Браилов ногтем отчеркнул строку из плана Берии. Глаза Круглова тут же соответствовали фамилии: округлились.

– Деканозов? В Тбилиси?

Из текста, собственноручно исполненного характерным мелким бисером Лаврентия Палыча, следовало, что генерал-лейтенант Деканозов, Владимир Георгиевич, вчера вечером по приказу Берии выехал поездом в Тбилиси. Теперь его поездка не представляла для Браилова и Круглова никакой тайны: в тексте были подробно расписаны задачи, с которыми отправлялся туда один из ближайших сотрудников Берии.

Доверия Лаврентия Палыча к Владимиру Георгиевичу не смогли подорвать даже события последних месяцев, когда положение Деканозова, благодаря усилиям Маленкова, несколько пошатнулось, Увы, в аппарате не прекращалась «подковёрная» борьба за власть даже среди, казалось бы, союзников. Ну, это, как в стае или прайде: люди – те же животные. Особенно люди из мира политики. И ни личные пристрастия, ни «пакты о перемирии», ни совместное «чаепитие до положения риз» не могли помешать соратникам рассматривать друг друга в двух ипостасях: как потенциальную добычу – если первым окажешься у горла «друга», и как добытчика – если не окажешься. Георгию Максимилиановичу удалось добиться смещения Владимира Георгиевича с поста заместителя министра госбезопасности и назначения того на скромную должность начальника АХУ Всесоюзного радиокомитета. Фактически – завхоза.

Понижение Владимира Георгиевича в должности не прекратило общения с ним Берии. «Компетентными органами» были зафиксированы не только их звонки друг к другу, но и личные встречи. Отсюда с неизбежностью вытекало то, что Лаврентий Палыч держал эту кандидатуру «про запас». Записи его это, прежде теоретическое предположение, теперь подтверждали наглядно: Берия решил сделать Деканозова министром внутренних дел Грузии. Намёки на тему «из князи – в грязи» не смущали Берию: чем «грязнее», тем преданнее. Да, и потом, кто посмел бы намекать? Ведь «иных уж нет, а те далече» – вовсе не литературная красивость. Как минимум, в случае Лаврентия Палыча.

Поэтому Деканозов был «наделён» и «облечён». И в тот момент, когда незваные гости «злоупотребляли гостеприимством отсутствующего хозяина», Владимир Григорьевич направлялся в солнечный Тбилиси с конкретной и ответственной задачей: лично освободить арестованных по «мингрельскому делу».

Узнав о задании, Браилов не удивился. Дело было громким. И эхо его до сих пор разносилось по всем этажам «кремлёвского поднебесья». Да и, хотя бы косвенно, Семён Ильич был не чужд этому делу, а оно ему: ведь фактическим инициатором его явился «благодетель» Николай Сидорович. Тот самый – генерал Власик.

Было это в позапрошлом, тысяча девятьсот пятьдесят первом, году. Николай Сидорович тогда занимал пост начальника Главного управления охраны, и был в немалой силе. Но, вероятно, он слишком переоценил её, если отважился на прямой выпад против «самих Лаврентий Палыча». Во время одной из поездок с Хозяином в Грузию Власик получил докладную от замминистра путей сообщения Грузинской ССР. И в ней тот весьма художественно расписал «прелести» руководства Первого секретаря ЦК Компартии – и «по совместительству» бериевского протеже – Чарквиани. Автор докладной указывал на то, что, в отличие от садов и виноградников, взяточничество расцвело в Грузии при Чарквиани пышным цветом.

Срочно вызванный «на ковёр» министр госбезопасности республики подтвердил «соответствие несоответствия» Чарквиани и добавил «кое-что» от себя. Тут же «полетели головы», в том числе, и отдельно от туловища. И первой из них, разумеется, оказалась «голова» Чарквиани. На его место, Первым секретарём ЦК Компартии Грузии был избран злейший и постоянный в своей ненависти враг Берии: Мгеладзе, Акакий Иванович. Руководствуясь указаниями Сталина, Мгеладзе не задержался с чисткой партийного и государственного аппарата Грузии. И почистил он его на совесть: «самым бессовестным образом» – с точки зрения «вычищенных».

Положение Лаврентия Палыча пошатнулось, но только на периферии. Власику этого показалось мало, и он продолжил «копать» под всесильного «маршала с Лубянки». Неожиданно, но якобы в связи с кадровой перетряской, возникла тема «мингрельского национализма»: будто бы мингрелы, преобладавшие в тогдашнем партийно-государственном руководстве Грузии, вели направленную работу по подрыву межнационального единства и даже дружбы народов в республике, а также встали на путь измены Родине в форме шпионажа в пользу некоторых западных государств.

Николай Сидорович, вероятно, посчитал, что теперь уже Берии – «крышка»: Лаврентий Палыч, сам по национальности лаз – второе название мингрельцев – был главным «садоводом», насаждавшим в республике мингрельцев повсеместно и как можно выше. А тут ещё «наверху» пошёл слушок о том, что сам Хозяин якобы велел искать в этом деле «большого мингрела». А кто у нас самый большой мингрел? Конечно же, Лаврентий Палыч!

Но не зря один товарищ пел: «Он слишком рано нас похоронил!» Так и Власик слишком рано «похоронил» Берию: председателем партийно-государственной комиссии по расследованию фактов «мингрельского национализма» был назначен… Лаврентий Палыч! Собственной персоной! Это было странно – но только на первый взгляд. Да и взгляд этот должен был быть взглядом непосвящённого. Ведь, если бы Хозяин захотел «убрать» Берию, то никаких препятствий к этому не было. Напротив: масса компромата и желающих! Да ещё, и то, и другое «на конкурсной основе»! Как на экзаменах во ВГИК: пятьсот штук на место! Но, коль скоро он поручил это дело Берии, следовательно, не придавал никакого значения тому, что Лаврентий Палыч сам «не той национальности».

Да и слушок о необходимости поисков «большого мингрела» не подтвердился. Вроде бы, «слышали» все, а конкретно, как выяснилось, никто. Традиционно удобная для Руси форма отсылки к безличному адресату: «говорят…». «Говорят…» – и уже не требуется никаких фамилий, домашних и служебных телефонов! «Говорят…»! А также «ходят слухи», «есть мнение» и «представляется вероятным»! «Представляется» – и всё тут!

А, если бы Хозяин и сказал эти слова, то не обязательно по адресу Берии. Разве Лаврентий Палыч был единственным мингрельцем, кто являлся – именно являлся, а не был «назначен от МГБ» – организатором «мингрельского национализма»? Ведь Берия явно не специализировался на «рубке сука под собственным задом». Для этого он слишком привык к видам Кремля, и не со стороны улицы. А других «больших мингрелов» в Москве не водилось. Отсюда вывод: искать их надлежало в провинции, на исторической родине. А «большой» – просто «главный», а не «самый высокопоставленный». Логично? Вполне.

Словом, Берия не оправдал надежд Власика: не стал «большим мингрелом». В результате Николай Сидорович отработал в формате русской пословице: «за чем пошёл – то и нашёл». Берия без труда установил, «откуда ветер» – на пару с «дровишками» – и «вспомнил» о существовании Власика. Для того чтобы очень скоро все забыли о нём. Хозяину были представлены документы ревизии хозяйственной деятельности Главного управления охраны и лично генерал-лейтенанта Власика, из которых следовало, что Николай Сидорович служил, хоть и беззаветно, но не бескорыстно. Цифры его достижений были, конечно, «на всякий пожарный случай» многократно завышены, но некоторых «заслуг» Власик отрицать не стал: слишком очевидны были они.

Хозяин, разумеется, не остался равнодушен к «рекордам».

– Я, что: съел столько икры, выпил столько вина и износил столько одежды и обуви?! Да я одни ботинки ношу, уже который год, не меняя!

Для того чтобы убедиться в соответствии эмоций Хозяина истине, достаточно было и в самом деле взглянуть на его ботинки, потреблявшие крема, ниток и клея на сумму, куда большую своей остаточной стоимости.

И Николай Сидорович не остался «без благодарности». Он был «попрошен» с должности, а вскоре и «определён на жительство» в Лефортово.

В очередной раз Лаврентий Палыч доказал верность лозунгу «Никто не забыт – и ничто не забыто!», пусть даже и в «неавторизованном» переложении…

… – Поехал освобождать «мингрельцев»! – с усмешкой прокомментировал запись Круглов. – Что будем делать, Семён Ильич?

Браилов с удовлетворением отметил про себя то, что Круглов впервые обратился к нему по имени-отчеству. И дело было не в том, что Круглов сделал правильные выводы из личных наблюдений. Неожиданно для себя, генерала и министра, Сергей Никифорович выказал уважение деловым качествам Браилова. А факты биографии Семёна Ильича, о которых Круглов был информирован по службе, дополнительно отрабатывали не только пьедесталом под «всего лишь майором», но и стимулом к «правильному» отношению к нему.

– Едем домой к Деканозову!

Браилов решительно блеснул глазами, и повернулся к старшему опергруппы.

– Заканчивайте без нас! Результаты оформите надлежащим образом, и ждите нас на Объекте!

Следователь Следственного управления Генеральной прокуратуры понимающе кивнул головой: он неплохо владел «кремлёвским языком». На языке «посвящённых» Объектом именовалась Ближняя дача Хозяина…

Вот и угол Сретенского бульвара и улицы Мархлевского.

– Приехали! – распорядился Круглов. – Приготовить оружие!

Мера соответствовала лишь должностной инструкции, но не действительной потребности: дома находилась одна только жена Деканозова – Нора Тиграновна. Она спокойно открыла дверь Круглову, потому, что хорошо знала того лично, но, увидев «группу товарищей», тут же утратила спокойствие.

– Муж звонил с дороги?

Браилов решил не тратить время «на дополнительное знакомство» и сразу же «взял быка за рога», не считаясь с его «полом». Нора Тиграновна побледнела и поникла головой.

– Да… Но я точно не запомнила, с какой станции…

– Это неважно!

Браилов энергично повернулся к Круглову.

– Главное, что он ещё не доехал!

Следующий поворот головы был в сторону следователей и оперативников: перед убытием с квартиры Берии пару «штук» они с собой всё же захватили. На всякий случай.

– Приступайте, товарищи!

Ничего интересного обыск у Деканозова не дал. Ничего компрометирующего Владимира Георгиевича «по линии соучастия» обнаружить не удалось. Вопреки сюжету «приключенческого» фильма, не удалось найти и «обязательный» в таких случаях личный дневник, в котором Деканозову «полагалось» записывать сокровенные мысли и отчитываться в подвигах за день. Ну, чтобы облегчить труд тем, кто придёт за ними обоими: за Деканозовым и его дневником.

– Нужно связаться с Мгеладзе.

Браилов не только подвёл неутешительный итог, но и внёс в план очередной пункт.

– Едем ко мне! – согласился и с «концом», и с «началом» Круглов. – Оттуда и свяжемся…

– Акакий Иванович?.. Круглов!.. Сразу узнал?!.. Ну, значит, ещё поживём! Акакий Иванович, то, что я скажу тебе, должно остаться между нами и этим проводом.

Круглов звонил по секретной правительственной линии и мог не опасаться того, что его разговор подслушают. Но «внушить» контрагента он был обязан. По службе, для порядка и от души.

– Берия арестован… Ну, «как», «как»: как враг народа… Нет, с утра во рту – ни капли… Конечно, не соло: заговор… Щупальца? Как положено: тянутся за пределы столицы. Иначе, какой это заговор: так – дворцовый переворот… А ты же знаешь Лаврентия Палыча: «коль рубнуть – так, уж, сплеча». Товарищ полумерами не ограничивался… Да, мы уже предприняли кое-какие меры… Не бойся: без работы не останешься… Ну, и без награды – тоже: сам знаешь, что всякое доброе дело… Вот именно…

Сергей Никифорович выжал из себя лаконичный смешок: к эмоциям большей продолжительности не располагали ни момент, ни соответствие действительности фразы о воздаянии за добрые дела.

– Словом, к вам «едет ревизор»… Нет, интриговать не буду: Деканозов. Помнишь такого?.. Это хорошо, что помнишь – значит, не ошибётесь портретом… Нет, не самолётом: поездом Москва-Тбилиси… Да, обычным пассажирским… Вероятно, они именно так понимают конспирацию… Твоя задача, Акакий Иванович: принять дорогого гостя с распростёртыми объятиями… из которых он уже не вырвался бы. И пусть твои люди внимательно отработают встречающих: не исключено, что встречать будете не только вы… Да, маловероятно: «экскурсовод» Деканозову не требуется. И город он знает, и в рекламе не нуждается. Но лишняя мера – совсем не лишняя.

Круглов посмотрел на часы: вероятно, Мгеладзе вносил какое-то предложение.

– Да, ещё около шести часов пути… Ну, это на твоё усмотрение.

Он обернулся к Браилову, прикрыв трубку ладонью:

– Предлагает снять Деканозова с поезда где-нибудь на дистанции, например, на Тбилиси-Товарной?

Семён Ильич согласно кивнул головой.

– Не возражаю, – «получив добро свыше», санкционировал в трубку Сергей Никифорович. – Это, в конце концов, не главное… Что – главное? А главное – то, что Владимир Георгиевич едет освобождать наших «дорогих» «мингрельцев». В первую очередь тех, кто был уволен из органов. Поэтому, Акакий Иванович, оперативно проверь всех арестантов на причастность к заговору… Что говоришь?

Он поднял взгляд на Браилову, не забыв «по дороге» законспирироваться ладонью от трубки.

– Говорит, что Берия в прошлом месяце приезжал в Тбилиси, и навещал отдельных фигурантов в тюрьме.

Браилов «пожал» бровями.

– Как председатель комиссии, он имел на это право: дело-то ещё не закончено… Хотя, сам факт поездки именно в это время – весьма примечательный. Пусть там усилят охрану, а если кто-то из арестантов даст показания на Берию, немедленно этапировать всех в Москву!

Круглов «продублировал» рекомендации Браилова в трубку.

– Действуй, Акакий Иванович: сейчас все «вклады» – «в одну кассу»!

Положив одну трубку, Круглов немедленно взялся за другую.

– Докладывайте!

Этот голос уже принадлежал «другому» Круглову – сухому, жёсткому и властному начальнику. Молча выслушав доклад, он опустил трубку на рычаги, и «запросил внимания» у Семёна Ильича, что-то черкающего в записной книжке.

– Обыски на дому у Маленкова, Хрущёва и Игнатьева закончены. К сожалению, с чем пришли, с тем и ушли.

Чувствовалось, что Круглов огорчён «наличием отсутствия». Он был не только максималистом, но ещё и принадлежал к тем неправильным служакам, кто не разделял взглядов бывшего Генпрокурора Вышинского на признание как «царицу доказательств». Сергей Никифорович – и Браилов был полностью солидарен с ним – полагал, что «царицу» делает окружение». И эта истина верна не только для политики и театра, но и для уголовного процесса тоже.

Браилов оторвался от эпистолы и «двинулся навстречу» Круглову многозначительной усмешкой.

– Едем к Суханову, Сергей Никифорович!

– К Суханову?!

Круглов недолго оппонировал идее.

– А что: чем чёрт не шутит! Поехали!

То, что безуспешно искали на квартире Маленкова, нашли, не прилагая особых трудов к тому, у секретаря Георгия Максимилиановича на работе, в шкафу, среди служебных бумаг. Да Суханов и не пытался их скрывать. Более того, едва только увидев перед собой «ордер», он сам предложил «товарищам» свои услуги. Как и всякая «канцелярская душа», Суханов был исключительно чувствителен к малейшим «движениям» вокруг патрона. Он сразу же понял, что на этот раз дело не обойдётся ссылкой в Узбекистан, как это было уже в сорок шестом году. Тогда Маленков всего лишь проиграл борьбу за власть Жданову, хотя и полагал, что находился с ним в одной «весовой категории». Сейчас же, по разумению Суханова, Маленков проиграл не только портфель, но и жизнь. Потому что сыграл «ва-банк». А тут – всё твоё: и «пышки», и «шишки». Участвовать в дележе последних Суханов не имел никакого желания.

Так, в руки Браилова и Круглова попал «личный автограф» Георгия Максимилиановича: записи, произведённые им после одной из встреч «троицы», на которой заговорщики «делили портфели». Зачем Маленков их сохранил, непонятно. Вряд ли потому, что так «требовалось сюжетом». Скорее всего, подвела вера в «восход» Берии и «закат» Сталина.

Хотя, «сбережение» вполне могло явиться исключительной заслугой Суханова. Вряд ли Маленков настолько доверял секретарю, что оставил ему «досье на себя» «на сохранение». Скорее всего, Суханов просто стащил их со стола шефа, а тот, за делами и интригами и забыл о них до поры, до времени.

Все записи были сделаны задолго до последней их встречи со Сталиным на Ближней даче. Это лишь «усугубляло» и «отягощало». А как иначе: сговор и даже умышление! Судя по дате на листке отрывного календаря – и на старуху бывает проруха – «делёж портфелей» состоялся в начале февраля. Это косвенно подтверждалось и показаниями Суханова о том, что последний раз в полном составе «тройка» собиралась в кабинете Маленкова именно в начале февраля. И хотя, как будто, ничего крамольного в этом не было: всем «наверху» было известно о том, что Берия, Маленков и Хрущёв – дружки «не разлей вода» – факт был примечательным. Вряд ли Маленков «распределил бы портфели» самочинно. Значит, дружки совместили приятное с полезным.

Однонаправленной информации набралось столько, что она позволяла теперь сделать несколько однозначных выводов. Первый: «тройка» встречалась неоднократно – именно как «тройка», а не компания закадычных дружков. Второй: умышление против Хозяина было не спонтанным, порождённым угасанием вождя, а «нормально выношенным» и «нормально рождённым». Третье: планы доказывались не только характером событий последних трёх дней, но и многочисленными письменными доказательствами, а также свидетельскими показаниями.

Теперь и Круглов, и Браилов могли быть спокойны за судьбу процесса, и не только исторического, но и судебного. Наличие «убойного» компромата не оставляла «невольным молчунам» Хрущёву и Маленкову ничего другого, как «явиться с повинной». Против такой формы работы с упрямым подследственным: «ты нам – признание, а мы тебе – явку с повинной» – ни Круглов, ни Браилов не имели ничего. Даже в тех случаях, когда «явке с повинной» предшествовали недели «допросов с пристрастием». А всё потому, что они были практиками, а не «пришельцами с заоблачных высот абстрактного гуманизма и неконструктивного чистоплюйства».

– Это надо же, на кого мы с Вами, Сергей Никифорович, «покусились»!

И Браилов ткнул пальцем в то место в документе, в котором говорилось о том, что Никита Сергеевич Хрущёв на ближайшем Пленуме избирается Первым секретарём Центрального Комитета партии. Георгию Максимилиановичу достаётся кресло Председателя Совета Министров СССР – то самое, которое сейчас занимал Хозяин. Ну, а Лаврентий Палыч, судя по этим записям, «скромно» не притязал ни на что большее, помимо постов Министра объединённого с МГБ Министерства внутренних дел и Первого заместителя Председателя Совета Министров. В связи с этим оставалось лишь досрочно выразить глубокое сочувствие «везунчикам» Хрущёву и Маленкову в связи с их незавидной судьбой. Лаврентий Палыч, как никто иной, умел обращать чужой, временно счастливый, удел в горький, уже на постоянной основе.

– Едем на Объект! – поставил точку – в смысле очередной «запятой» – Браилов. – Проанализируем с Хозяином информацию, а заодно и «приговорим» Пленум: люди-то ждут…