Читать книгу Вариации на тему «жизнь». Прозопоэтический сборник - Александр Даниф - Страница 21

Ночевка в Польше всем пришлась по вкусу. Как ни крути, но даже после непродолжительного сна голова соображает лучше. Кто-то кимарил, кто-то шутил напропалую, кто-то пытался завести светскую беседу. В скором времени выяснился и такой забавный нюанс: видимо, пользуясь пословицей «Что не съем, то понадкусываю», Марина утащила с собой два одеяла из злополучного номера. Мы посмеивались над забавным казусом, представляя, как хозяин мотеля обнаруживает, что в номере вместо заявленных троих ночевали четверо, которые изрядно попользовались душем, туалетом и до кучи прихватили два одеяла. Возможно, однако, история эта не была для него чем-то из ряда вон выходящим. Мне рассказывали уже подобный анекдот о польских сезонных рабочих в Германии, которые попытались вынести из номера все подчистую, включая мягкую мебель в разобранном виде. С крупногабаритными вещами, собственно, эти незатейливые воришки и погорели. Будем надеяться, что для хозяина мотеля «Под пихтой» наш кратковременный набег не стал большим потрясением.

Утро вечера во многом мудренее, голова чище, память сонливее, а язык разговорчивее. Зинаида довольно быстро проболталась о том, что ездила в гости к берлинской родственнице и основным их времяпрепровождением было посещение благотворительных заведений для обездоленных, с тем чтобы набрать несколько баулов тряпок, которые предстояло теперь сбыть в Уфе.

Затем последовал продолжительный обмен мнениями о том, в какой части Франции русскому человеку живется лучше. Марина настаивала на том, что жить можно в любом месте, где устроены муж и дети, а Владлен-Женька рассказывал, что ему пришлось сбежать из Парижа, поскольку в этом городе много разного сброда и отсутствует спокойная жизнь.

– Мне и жене очень нравится то, что все такое аккуратное, миниатюрное, прибранное, – делился он переживаниями. – Опять же, нервотрепки постоянной нет. Все уравновешено, рассчитано, разложено по полочкам. Жизнь размеренна, гляди только под ноги, чтоб не наступить на неприятности. А в Париже, конечно, слишком много хаоса. Ну его на фиг. Мне хватило.

– Да ладно, – не соглашалась Марина, – не такая уж там и хаотичная жизнь. Вполне можно найти укромные местечки. Главное, в нужное место попасть, чтобы не пришлось в арабском гетто где-нибудь ютиться, – по ночам на улицу не выйдешь, безнаказанность вопиющая. Опять же, культурная столица. Цены, конечно, адские, и туристов много, но это, понятно, проблема всякого мегаполиса. Но все-таки в провинции тоскливо как-то. У нас в Хабаровске и то повеселее, хотя, казалось бы, Дальний Восток.

– Не согласен. Чего веселого? Ладно пока молодой, а потом, когда семьей обзаведешься? Там уже не до увеселительных заведений. Работа – дом – выхи – дети – школа. Романтика, одним словом. А тут как раз все установлено, предрешено. Язык, конечно, нужно подучить. Это самое главное. А там уже и работу какую-никакую найти можно, тут подкрутиться, там вывернуться. Опять же, государство о тебе заботится в некоторой степени – по крайней мере, есть такое ощущение, подохнуть не дадут, если, конечно, не спиться, не сколоться. Ох, я этого добра в Париже насмотрелся, райончик у нас был то что надо для культурного шока. Мы оттуда быстро свинтили, жена подыскала работенку в Лионе, чемоданы собрали – и поминай как звали. К тому, что тебя за своего не считают, надо, конечно, попривыкнуть. В Париже с этим проще, не спорю. Зато у меня дети теперь французы. Я вот еще стараюсь раз в год к родителям выбраться, а они уже даже и не горят желанием куда-то ехать.

– Ой, если бы не папа, я бы тоже ни ногой, – согласилась Марина, кутаясь в трофейное одеяло. Второе досталось детям, которые мирно посапывали на сдвоенных сиденьях. – Это такое умопомрачительное расстояние, на которое столько физических сил уходит. Во Франции отдыхаешь от всех этих тысяч километров, все под рукой по большому счету. Это же уму непостижимо: от Москвы до Парижа в два с половиной раза ближе, чем до Хабаровска. Еще детей тащить. Каждая поездка – это настоящее испытание на выносливость.

– Ничего, где наша не пропадала. Прорвемся, – подбодрил я попутчиков. – Еще две тысячи километров неасфальтированных дорог, пятьдесят КПП – и мы в дамках.

– А ты к кому едешь?

– Я просто на родину возвращаюсь.

– Это как?

– Как Одиссей, Эней, Тесей или какой-нибудь другой греческий персонаж, который блуждает по условному лабиринту Минотавра в поисках нити Ариадны, чтобы выбраться из скитаний, на которые сам себя обрек.

– Витиевато мысль излагаешь, – улыбнулся Женька, – сейчас начнется обсуждение античной мифологии. Школьная программа. Гомер, геркулесовая каша и так далее. Ты не мудри, ты пальцем покажи, ёшкин-макарешкин.

– Геркулесовая каша тоже будет в походе по реке Вороне, – признался я и невольно улыбнулся, глядя на задумчивое лицо Женьки. – Вкратце не объяснишь, а в общем получается довольно сложно. Ты вот слово «родина» как понимаешь?

– Вот ты загнул, прям как в том фильме: «Достоевский, патриот, русская идея», – неожиданно резко воскликнул рулевой. – А за что ее любить? Меня в Москве чуть не убили. Пришли в офис и говорят: «Или фирму на нас переоформишь, или мы тебя прямо здесь за яйца подвесим». И что прикажешь в такой ситуации делать? Как вспомню, так вздрогну. Еле ноги унес. Помнишь, как таксист из этого фильма говорил? «Там родина, где жопа в тепле». Ну ладно, у меня там родители, надо уважить, показаться на глаза, а так бы ни ногой.

– Засвидетельствовать почтение то бишь?

– Вроде того, – хмуро кивнул наш шофер.

– Вот и для меня родина – это как родители, – посчитал нужным добавить я. – Некое абсолютное сверхпонятие, которое не требует никакой причины, чтобы чувствовать привязанность. Достоевский, идеология и прочие слагаемые – это лишь дополнение, внешняя сторона, не отражающая сути. А любовь, думаю так, либо есть, либо нет, и политика или жизненные обстоятельства здесь совершенно ни при чем.

– Так-то оно так, – уклончиво согласился Женька, – но если трезво поразмыслить…

Размышления на трезвую голову не помогли нам, однако, избежать пробки на границе. Все рассуждения Владлена-Женьки о том, что есть варианты пересечь границу не в Бресте, а в другом месте, оказались пустым разглагольствованием. И мы измотались, стоя в бесконечной веренице автомобилей перед польским КПП. А что самое дурное в ожидании? Правильно, обезьяний мозг, прыгающий с одной темы на другую, и неостановимое дурномыслие. Что получится, если вместо пустопорожней болтовни попытаться перенаправить свое сознание на путь созидания? Я достал тетрадь и попытался упорядочить мысли.

От неустроенности досуга, от безделья, от праздного пребывания в своем быту и лезут в голову дурные мысли. И человек испорченный, избалованный или уже вставший на порочный путь, дает этим мыслям волю, а то и непременно ищет быстрейшего их воплощения в той или иной форме. Эта скоропалительность и неумение отличать дурное от доброго характерна и для неокрепшего юношеского разума и для расшатанного взрослого сознания. Только с опытом, при соответствующем воспитании и складе ума, при должной настойчивости и твердости характера, человек наконец обретает способность отделять зерна от плевел, воспитывает умение сосредоточиваться на важном, отсеивая второ- и третьестепенную мыслительную шелуху: урезонивать блуд, остепенять похоть, переводить энергию пошлого вектора в конструктивное и созидательное русло.

В психологии, например, существует термин «сублимация», который некоторым образом описывает этот феномен. Однако что этот термин обозначает? Человеку вообще часто кажется, что если для какого-то явления придумано название, то и явление само по себе объяснилось. При этом абсолютно неясно, каким образом эта пресловутая сублимация работает.

Начинается этот процесс, видимо, с умения слушать себя самого, способности отстраниться от своих же мыслей, с попытки трезво взглянуть на брожение ума с точки зрения стороннего наблюдателя. Это довольно сложный процесс, так как мы привыкли ассоциировать себя со своими мыслями, не только отождествляя свое «я» с образом своего мышления, но и взаимозаменяя эти две разные стороны человеческого сознания.