Читать книгу Вслух. Стихи про себя - Александр Гаврилов - Страница 6

«Это не война» – сказал в метро один подбритый парень

другому парню, бритому наголо.

«Нет, не война, – говорят аналитики, – так, кое-какие действия».

«Территория происходящего не вполне ясна», – констатируют в темноте

товарищи.

«Война – это иначе», – сказал, обнимая, ты. «Можно не беспокоиться», —

с уверенностью говорят правительственные чиновники в прямой трансляции

по всем оставшимся телеканалам, но кровь

уже тихо проступает на их лбах, возле ушных раковин —

тонкие струйки, пока изо рта не забьёт фонтан.

Мы договаривались

сидеть тихо, пока не поймём, что происходит. Ясности не прибавилось

и спустя 70 лет, ясности не прибавилось.

Тревога, тревога, оборачивающаяся влечением. Множество

военных конфликтов

внутри, во рту, в постели; в одном прикосновении к этому – терпишь крах.

Настойчиво-красным мигают светофоры, навязчиво-красные флаги

заполнили улицы одной неизвестной страны. Смутные мертвецы,

обмотанные георгиевскими ленточками, сладкие мумии в опустевших барах

и ресторанах

приятный ведут диалог – о возможности независимого искусства и

новых форм,

о постчеловеческом мире, о сыре и вине, которое растопит

наши сердца, сердца «отсталых». Пока вирус окраин, вирус границ

уже разрушает их здравый ум, милый разум. Вот вопрос —

Сколько сторон участвует в этой войне сегодня?

Не больше и не меньше, не больше и не меньше. Прозрачный лайнер

пересекает границы нескольких стран. Внутри – раздувшиеся от жира и

страха правители

смотрят вниз, над чёрными тучами гнева и ненависти,

совершая последний круиз. Те требования, что выдвинуты против нас,

с гулом проваливаются в тёмный пустой пищевод.

Орудия, направленные внутрь себя. Внешние конфликты —

во множественных

разрезах, провалах, паралич памяти, страх рождения – всё собирается

в единый момент.

Мёртвых птичек России и Украины внесли теперь на досках сырых.

Скелеты валют на мёртвой бирже, материя, плотно осевшая

в ночи мира… —

Снова знакомые песни услышу я,

Снова весенние улицы боевых полны антифа.

Снова могу любить тебя,

Снова и снова, пока не исполнится миром ночь мира,

Не откроется наша победа.

они ткут целый день, ткут и ткут снова 14 век,

ткань льется вниз, словно грязь всего времени,

грязно-дымчатое государство.

он бьет по ткани рукой, выбивая круги,

бьет по ткани рукой, получается флаг,

и так, что значение флага говорит одно: по мне били рукой.

он бьет рукой по животу на смутном празднике,

как на собственном юбилее,

куда пришли все родственники, заводские стоят,

закрыв глаза, и дочь несет к столу хрусталь,

полный кислых солений, мокрых кубиков

чуть подпорченной рыбы, воды. в какой-то момент

он говорит как будто бы тост: «чтобы быть живым

я должен теперь взять имя мертвого»

они ткут целый день и ночь уже без людей

в пустом цеху освященном синим сиянием баннеров,

перебежками красных иероглифов на окне, желанием трудящихся,

ткут блестящую ткань без значения,

которую мы носим здесь, из которой сделаем флаг,

он говорит одно: то, что был сделан без участия мыслей и рук.

ты должен держать речь. но я не могу ее удержать, к тому же давно надоел язык,

болтается во рту школьной тряпкой, и не поймешь,

то ли ржешь, то ли треплешься и ешь одновременно,

стоя в луже у супермаркета, уже нигде ни кого не ждешь.

я как бы сказала как бы сказал как все было если чё как бы где…

мощные вязкие ткани плывут из другого мира

в объезд горячих точек, как рулоны войны, также полные форм, существ, насекомых, лежат, сжимаясь, все в пятнах и не новы.

универсальное тело на берегу кокетливо их встречает,

чтобы надеть, завернуться, укрыть,

стать нацией ворса, джинсы, острых катышек,

алый скидочный ковролин уже выстелил новый мир, другое внутри,

друзья «понаехали», вошли в наш дом и легли на пол,

обнялись во сне, спят вздрагивая.

что им снится? стрельба, девушки в джинсах-дудочках,

вплывающие в раскрытый темный гараж,

или свет на рыночном дне,

лучом разбивающий дыни.

разъясняющая всё кровь животных

политика: животные в хижине решают как быть

ветерок в волосах смуглых животных

утробные крики белых слонов

двигаясь внутри экономических систем,

сбрасывая кожу, роняя шерсть

«критика чистого разума» рассечена когтем

половые акты в лагуне, тёмная жидкость, всхлипы…

смерть на острие памяти

старый вожак в утеплённом гробу перенесён через сибирскую степь

на синих фуфайках фрагментарные следы охоты, яростное цветение фонем

чувственные раны на тёплом мясе в глухом сознании овода

в холодные зимы мы собирались сами

звонили из хижины отсутствующим друзьям

создали лес советов, гаремы режимов

и только один вышел жить

этика: хотят есть

свершаясь в мертвенных знаках