Читать книгу Фантомный бес - Александр Кацура - Страница 13

В самом конце 1909 года, под Рождество, Марии Кюри сообщили, что ее Институт Радия хочет посетить некий геолог из России, крайне интересующийся радиоактивностью. «Из России? – удивилась Мария. – Милости просим. С удовольствием его примем. Отрадно, что и в таких далеких краях неравнодушны к нашим скромным занятиям».

Русский геолог приехал в Париж уже в январе 1910-го.

– Можете звать меня просто Мари, – она протянула гостю руку.

– Согласен, дорогая Мари, – он в ответ протянул свою. – А я для вас просто Владимир.

На Марию гость произвел благоприятное впечатление. Высокий бородач с каштановой гривой, взгляд из очков умный, добрый, кажется, даже слегка наивный для его сорока с лишним. Такой бывает у увлекающихся школяров или у начинающих студентов. Впрочем, уже первые фразы геолога опрокинули это впечатление наивности. Он с таким интересом ходил по лаборатории, задавал такие точные и глубокие вопросы, что ей и самой стало интересно. Некоторые его суждения явно выходили за рамки узко обозначенной темы встречи – радий и радиация. И ей захотелось пообщаться с ним не в лаборатории, а там, где можно поболтать свободно. В один из дней она пригласила его на обед в небольшой ресторанчик неподалеку, где она нередко перекусывала и где ее хорошо знали. Он охотно согласился.

Деликатно приподняв бокал с «божоле», он, не торопясь, начал свою речь:

– Дорогая Мари, не скрою, я следил за вашими опытами не просто с интересом, но и с огромным волнением. Дело в том, что меня интересуют не столько атомы сами по себе, сколько их движение в земной коре. Как геолог, скорее, даже как геохимик, я не могу не замечать, что это перемещение косных веществ на поверхности земли на протяжении миллионов и даже миллиардов лет связано с жизнью, с движением вещества живого, если позволительно так выразиться.

– Живое вещество? – задумчиво повторила Мария Кюри. – Удивительное выражение. Живые существа, это мне понятно. Но вещество…

– Хорошо. Тогда скажите мне, может ли связная группа атомов вещества где-нибудь в Лапландии или на русском Таймыре сама по себе двинуться и быстро оказаться… ну, допустим, в Африке? Где-нибудь на Замбези.

– Странный вопрос. И с какой стати эти атомы двинутся?

– Понимаю, вопрос может показаться даже диким, но на деле он полон смысла. А я вам скажу: да может. Ежегодно это делают, например, перелетные птицы.

– Как вы сказали? Птицы? Мой бог, а ведь это и вправду так. – Мария даже слегка порозовела от удовольствия, которое ей доставила эта мысль. – Ведь всякая птица, как к ней ни относись, прежде всего – группа атомов. И вот – летит эта группа бог знает куда. Я об этом как-то не задумывалась.

– Зачем они так далеко летают, вопрос отдельный. А если окинуть взором всю совокупность живых существ – рыбы, звери, насекомые, земляные черви, микроорганизмы почвы, все это вечное копошение, то становится ясно, что живое и мертвое в биосфере теснейшим образом перепутано. Но живое – активно. И потому играет ведущую роль на поверхности планеты. Геохимику, хорошо знающему биологию, становится ясно, что, например, уголь, известь, соединения кремния, железные руды и многое прочее – результат деятельности древних микроорганизмов. Это значит, что, например, месторождения железа, которым мы пользуемся уже многие тысячелетия, в своем генезисе имеют жизнь. Вывод удивительный, но, как показывает наука, верный.

– Да, это похоже на правду, – задумчиво произнесла Мария. – Очень похоже.

– Но при этом возникает совершенно новый взгляд на биосферу. Вам ведь знакомо это слово, предложенное австрийцем Зюссом?

– Я его слышала, разумеется, – подтвердила Мария. – Но особо не вдумывалась.

– Это было важное обобщение. Ведь пелена живого вещества практически сплошь покрывает планету. И возникает единое великое пространство жизни. Верхняя граница этой пелены подвижна. Это куда могут забраться птицы. Нижний ее край составляют самые глубоководные рыбы и водоросли. Короче, дно океана. А на суше ее толщина еще скромнее – от самых высоких деревьев до десятков, пусть даже сотен метров в глубь земли, где еще встречаются микроорганизмы. То есть, при всем ее величии, она действительно очень тонка. Куда тоньше, нежели слой краски на большом глобусе.

– Любопытное сравнение, – сказала Мария.

– Мы уже привыкли говорить об эволюции человека или иных видов жизни. Но теперь надо ставить вопрос об эволюции биосферы в целом. Куда и как она развивается? К каким рубежам? К каким новым формам?

– Удивительно! – прошептала Мария. – Соединить физику и геохимию с эволюцией. Уже сам замысел впечатляет! Жаль, мои научные интересы лежат в стороне от этого.

– Не так уж в стороне. Уж во всяком случае, я не случайно заинтересовался радиоактивностью. Ведь для движения в земной коре атомов нужна энергия. Независимо от того, какими силами это движение вызвано – геологическими, биологическими… И роль энергии, спрятанной в глубинах вещества, видимо, высока. Но сегодня она может тысячекратно вырасти. И движитель тут – разум человека.

– Разум?

– Именно. В биосфере давным-давно действует великая геологическая, быть может, даже космическая сила, планетное действие которой обычно не принимается во внимание. Эта сила есть разум человека, устремленная и организованная его воля.

– Интересно.

– Я вам скажу больше. Сегодня активность человека выходит далеко за границы традиционной биосферы. И дело не только в астрономических трубах, глядящих небо. Возьмите аэропланы, радио… А что еще будет! Становится ясно, что пространство жизни закономерным образом должно перейти на более высокую ступень, и не только в пространстве, но и по сложности, по качеству. И ступень эту, если дать волю воображению, можно назвать пространством разума. Более того, мы с вами – живые и мыслящие свидетели этого великого процесса. Начало его можно отсчитывать не от античных даже греков или египтян с их пирамидами, а от того нашего предка, который первым разбил гальку и получил примитивный каменный нож.

– Дорогой Владимир, вы рассказываете удивительные вещи.

– Ах, дорогая Мари, это так понятно. И вот, в этом нашем новом веке, мы видим бешеное нарастание этого процесса. И дело не только в потрясающем воображение развитии наук и промышленности. Очевидным образом нас ожидают грозные событиях планетарного масштаба – не виданные ранее войны, революции.

– О да! – Мария даже поежилась.

– Откуда вам привозят урановую руду? – неожиданно спросил Владимир.

– Руду? – Она на секунду удивилась. – Из этого… Как его?.. Ну да, Сент-Йохимстале, это в Северной Богемии. Пока это единственное месторождение в мире. Наши геологи предполагают, что нечто похожее можно найти в Западной Африке. И, кажется, больше нигде.

– Нигде. – Он словно бы тоже на секунду задумался. – Быть может, я и согласился бы, но…

– Но?

– Я, например, уверен, что на необъятных просторах России обязательно должны найтись редкоземельные элементы, включая уран.

– Почему бы нет? Ищите, дерзайте.

– Уже начали. Еще в прошлом году я послал в Среднюю Азию своих сотрудников на поиск радиоактивных минералов. Конкретных результатов еще нет, но есть косвенные признаки, и они обнадеживают.

– Ну что ж! – улыбнулась Мария. – Найдете, дайте знать.

– Непременно. Но знаете, для чего я, не занимающийся физикой, тем более атомной, это затеял?

– И для чего же? – Мария вновь улыбнулась.

– Вам скажу. Как на духу. Еще в студенческие годы я размышлял об энергии, таящейся в глубинах вещества. Ведь там запасы ее – сумасшедшие. Просто беспредельные.

– Откуда вы это знаете? – нахмурилась Мария.

– Откуда! Вся логика науки об этом говорит. Да просто вопиет. Или вы не видите? Смешно!

– Ну, не столько вижу, сколько могу такую возможность допустить. Впрочем, ход вашей мысли мне понятен.

– Он достаточно очевиден. – Гость хотел добавить, что подобные догадки встречаются даже у нынешних русских поэтов, но благоразумно смолчал, боясь показаться если не сумасшедшим, то слегка свихнувшимся.

– Мон шер Владимир, – спросила его в упор Мария, – вы действительно полагаете, что спящую в атомах энергию можно разбудить?

– Прежде я это подозревал, – отвечал он. – Ныне я в этом не сомневаюсь. Впрочем, и последние данные науки усомниться не позволяют. И ваши работы, дорогая Мари, первыми пролили тут свет. Надеюсь, вы не будете с этим спорить?

– Ну, спорить я вообще не люблю, – улыбнулась Мария, – но меня беспокоит другое. Куда мы, люди науки, прокладываем путь? Ведь основных вариантов два, не правда ли?

– Это как спички в руках детей. Что они подожгут – дрова в печи или собственный дом?

– Воистину, – сказала Мария и глубоко задумалась.

«Какая чудесная женщина эта Мария», – думал, возвращаясь в Петербург, Владимир Иванович Вернадский. На родине он, не теряя времени и проявляя невероятную настойчивость, создает «Радиевую комиссию», на первом же заседании которой оглашает записку «О необходимости исследования радиоактивных минералов в Российской империи». В основе его действий – научное предвидение и способность к философским обобщениям небывалого прежде направления и масштаба. Когда через пару лет, в 1912-м, его будут принимать в члены Академии наук, в специальном докладе, названном им «Задачи дня в области радия», он скажет: «Перед нами в явлениях радиоактивности открываются источники атомной энергии, в миллионы раз превышающие все те источники сил, какие только рисовались человеческому воображению».

Но науки тогда были разобщены. И физики, включая тех, кто уже принялся за исследование недавно обнаруженных ядер, поразительное предсказание геохимика Вернадского не услышали. Была, впрочем, Мария Кюри, которую Вернадский успел этой темой заразить, но она, немало подивившись открывающейся перспективе, сама далее ее не развивала и публично не затрагивала. Другое дело, дома, в семье. Ведь у нее подрастала дочь Ирен, необыкновенно способная девочка, мечтающая продолжить творческий путь своей гениальной матери.